Срок приговоренных - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 24

– У них совещание в Генеральной прокуратуре. Он обещал уйти оттуда пораньше, – снова пояснил Галимов.

– Семье сообщили? – спросил генерал у меня.

– Я как раз хотел поехать, – ответил я. – Следователь тоже хотел поговорить с его родными.

– Человека вчера убили, а вы еще семье не сообщили?! – повысил голос генерал. – Бросайте все дела и отправляйтесь к нему. И выразите соболезнование.

– Слушаюсь. – Я поднялся со стула. В таких случаях лучше сразу выполнять приказы начальства, побыстрее выйти из кабинета.

Через несколько минут я нашел Лобанова и передал ему приказ нашего начальника.

– Я тоже хотел к нему поехать, – сказал Саша.

Когда мы выехали, я спросил:

– Нашли что-нибудь?

– Ничего конкретного, – ответил Лобанов. – В его бумагах мне рыться не разрешили. Говорят, там сверхсекретные материалы, нужно оформлять специальный допуск. Я посмотрел график его вчерашних встреч. Секретарь сказала, что у него были четверо сотрудников, и дважды – только один человек.

– Даже знаю, кто именно, – сказал я, глядя прямо перед собой.

– Точно. Она сказала, что вы два раза к нему заходили. И один раз – вечером. Вернее, вы были последним из входивших к нему вчера вечером.

– Правильно, – сказал я, не глядя на Лобанова. – Он меня два раза вызывал.

– Простите, Леонид Александрович, – смущенно кашлянул Саша. – Но девушка говорит, что во второй раз вы сами напросились. Он даже куда-то хотел выехать, но, когда вы пришли во второй раз, отменил свой выезд. Вы не вспомните, что именно вы ему сказали?

«Вот тебе и следователь, – подумал я с досадой. – Получается, что он сумел так много узнать за полтора-два часа, проведенных в нашем управлении. Представляю, что будет, если ему разрешат покопаться у нас несколько дней». Но говорить мне не хотелось. Ни про болезнь мальчика, ни про подслушанный разговор. Саша Лобанов был слишком молод, и не следовало рассказывать ему о том, что я случайно узнал. Я бы, пожалуй, не доверился и самому Дубову. Такие секреты нельзя рассказывать никому, кроме очень близких людей. Или чиновников, которые реально могут что-то сделать. Я хотел рассказать обо всем нашему шефу, но, во-первых, у него сидел Облонков, а во-вторых, я не знал, как шеф отреагирует на мои откровения. Он вполне мог быть в курсе всех дел своего заместителя, а я бы тогда оказался дураком. К тому же подставился бы, вызвал бы гнев очень влиятельных людей.

– Мы с ним обсуждали служебные дела, – сказал я, не вдаваясь в подробности.

Очевидно, Лобанов понял мое состояние, поэтому не стал настаивать на ответе. А потом началось самое неприятное...

Передать словами этот кошмар?.. Нет, изложу лишь в общих чертах. Мы поднялись наверх, позвонили. И выяснилось, что Елена Сергеевна, супруга покойного, уехала в больницу, к своей матери, дома осталась дочь. Она открыла дверь сразу же, девочка знала меня в лицо. Впрочем, она не такая уж девочка, невеста на выданье, двадцать лет. Я знал Ларису давно, с тех пор как познакомился с Семеном Алексеевичем. Она называла меня дядя Леня, я старше почти вдвое. Конечно, ее отец был намного старше меня, но он поздно женился.

Я вообще-то придерживаюсь вот какой теории: нельзя жениться очень молодым. В редких случаях, когда попадается умная жена, этот брак еще удается сохранить. Но если мужику тоже двадцать, брак распадается. Мужчине нельзя в таком возрасте жениться. Он еще не чувствует ответственности за семью. Конечно, бывают исключения, но они только подтверждают правило. Если парень женился в восемнадцать-двадцать, значит, он несерьезный человек. Выходит, я был несерьезным человеком, потому что рановато женился на Алене. Конечно, мне было далеко не двадцать, но все-таки следовало немного подумать, присмотреться. А вот Семен Алексеевич женился, когда ему было за тридцать. Может, это и есть идеальный возраст для мужчины? С другой стороны, обидно. Если и твои дети женятся, когда им будет за тридцать, то внуков своих ты в лучшем случае застанешь только в яслях.

Лариса впустила нас, не удивляясь нашему приходу. А мы с Сашей ничего не стали ей говорить. Минут через двадцать приехал Зоркальцев. Он тоже сел с нами за столом и сообщил мне, что Кислов ждет внизу, в машине. Лариса угощала нас чаем с пряниками. Мы вполголоса беседовали. Все ждали хозяйку. И я все время смотрел на Ларису и думал о том, как ей будет тяжело. Никто из нас не решился сказать девочке то, что мы должны были сказать. Я соврал, заявил, что мы ждем ее папу, мол, у нас срочное дело.

Нет ничего хуже подобного ожидания. Сидишь за столом и ждешь приезда хозяйки, жены твоего друга, которой ты должен сообщить о смерти мужа. Я смотрел на Ларису такими глазами, что она вдруг начала что-то понимать. Но не спросила про отца, думала о больной бабушке.

– В больнице что-нибудь случилось? Дядя Леня, скажите мне правду.

– Нет-нет, – успокоил я девочку. – Можешь позвонить в больницу и узнать, как чувствует себя твоя бабушка. Заодно узнай, выехала ли твоя мама?

Елена Сергеевна преподавала в институте, и я знал, что сегодня у нее выходной. Так объяснила и девушка. Она училась в том самом педагогическом, где преподавала ее мама. Вообще это была дружная, «показательная» семья. И по большому счету именно я ее разрушил. Когда я об этом думал, то чувствовал неистовое желание вернуться обратно на службу, набить морду Облонкову, выяснить всю правду и потом самому расправиться с убийцами. Обычно в американских фильмах так все и происходит. Убивают друга главного героя, и тот начинает мстить всем без разбора. Но это только в фильмах и только для зрителей. В жизни все совсем иначе. Никто не разрешит тебе пойти и набить морду начальнику. Не говоря уже о том, что он просто не захочет тебя слушать, напишет рапорт, и ты живо вылетишь со службы.

В нашей стране о многом лучше догадываться, но помалкивать. Ведь сколько заказных убийств совершается в одной только Москве? И практически всегда, я подчеркиваю – всегда, прокуроры и следователи знают, кто заказал убийство, кому было выгодно убийство. Но все дружно играют в свои игры, делая вид, что ничего не понимают.

Мы ждали Елену Сергеевну минут сорок. Она наконец позвонила, и мы сразу поднялись со стульев. Лариса открыла дверь, хотела что-то сказать матери, но та увидела мое лицо, когда я вышел в коридор следом за девочкой. А за мной вышли Лобанов и Зоркальцев. И Елена Сергеевна сразу все поняла. Поняла по нашим лицам.

– Что с ним? – спросила она, глядя мне в глаза.

Я не ответил. Только смотрел на нее.

– Нет, – пробормотала она, – нет...

Но Елена Сергеевна уже все прочла в моих глазах. Я думаю, она что-то почувствовала еще ночью. Говорят, что любящие супруги – словно половинки одного целого. Одна половинка всегда чувствует, что происходит с другой.

– Он погиб, – сказал наконец я, глядя в ее расширенные глаза.

– Нет! – закричала стоявшая рядом Лариса. – Неправда!

Елена Сергеевна закрыла глаза. И отвернулась. Господи, она была очень сильной женщиной, настоящей подругой жизни. Я бы хотел иметь такую жену. Хотел бы встретить именно такую женщину.

В этот момент Лариса лишилась чувств.

– Быстрее! – закричала Елена Сергеевна. – Отнесите ее на диван, у нее пониженное давление.

Я поднял девушку на руки и отнес на диван. Саша сбегал за водой. Елена Сергеевна принесла аптечку.

– У нее обморок, – пробормотал Зоркальцев.

Лариса лежала без движения. Мать достала пузырек нашатырного спирта, поднесла к носу дочери. Девушка поморщилась, чихнула. Еще раз чихнула. Наконец открыла глаза.

– Лара, Ларочка, – проговорила дрогнувшим голосом Елена Сергеевна. И вдруг с размаху ударила дочь по щеке. Та вскрикнула – и сразу обмякла, словно ждала этого удара. Потом отвернулась к стене и разрыдалась. – Все в порядке, – сказала Елена Сергеевна, поднимаясь с дивана. Честное слово, она постарела за несколько минут. Физически постарела. – Где это случилось?

– Когда он возвращался с работы. – Я не хотел говорить, что это случилось в подъезде их дома.