Спартак (Другой перевод) - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло) - Страница 108

Кончив читать, она поднесла письмо к губам и разразилась рыданиями.

— Мама, почему ты так плачешь? — печально спросила девочка.

— Бедная моя девочка! — воскликнула Валерия, лаская белокурую кудрявую головку Постумии. — Ничего.. Ничего, не горюй, моя родная!

Прижав к себе головку девочки и покрывая ее поцелуями, она снова залилась слезами.

— С тобой ничего не случилось, а ты плачешь! — сказала Постумия с упреком. — Когда я плачу, ты говоришь, что я нехорошая. Сейчас ты нехорошая…

— О, не говори так!.. — воскликнула бедная женщина, лаская и целуя девочку еще горячее. — О, если бы ты знала, как мне больно от твоих слов.

— А когда ты плачешь, ты тоже делаешь мне больно.

— О, как ты мила и вместе с тем жестока, единственная отныне любовь моя!

И говоря гак, несчастная, снова поцеловав письмо и спрятав его на груди, протянула руки к Постумии Она посадила ее к себе на колени и, стараясь удержать слезы, сказала:

— Ты права, бедная малютка, я была нехорошей.., но больше не буду. Я буду всегда хорошей, буду думать только о тебе. А ты будешь любить бедную маму?

— О, всегда, всегда, крепко, крепко!

Говоря так, девочка подняла голову и, обвив шею матери, стала целовать ее.

Освободившись от материнских объятий, девочка стала гладить урну руками.

В конклаве наступило долгое молчание.

Вдруг Постумия спросила у матери:

— Скажи мне, мама, что там внутри?

Глаза Валерии наполнились слезами: скорбно подняв их к небу, она воскликнула:

— О, бедная малютка!..

И через мгновение, с трудом удержав рыдание, сказала дрожащим голосом — В этой урне, бедняжка, лежит прах твоего отца. И снова зарыдала.