Спартак (Другой перевод) - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло) - Страница 59

Вариний, действительно, послал римскому Сенату донесение о несчастном ходе этой войны. Напоминая о своей прежней службе отечеству, честный солдат как милости просил у Сената, чтобы на нем, ветеране стольких битв, не оставили навек позор этих поражений, дали возможность довести войну до конца и искупить обиды злой судьбы.

Сенат удовлетворил справедливую просьбу храброго Вариния, послал ему восемь когорт, составленных из четырех тысяч ветеранов, и дал полномочия собрав среди марсов, самнитов и пиценов еще шестнадцать когорт, так что он мог составить два легиона, необходимых для окончания войны с гладиаторами.

Претор, в глазах которого старшинство чина и службы в армии являлось бесспорным преимуществом, назначил Лелия Коссиния на пост квестора, вакантный после смерти Фурия, хотя в его распоряжении были гораздо более умные и дальновидные трибуны, чем Лелий Коссиний. Поручив ему командование восемью когортами, только что присланными из Рима, Вариний приказал ему оставаться в Бовиануме, чтобы помешать Спартаку проникнуть в Самниум, а сам с двумя тысячами воинов, оставшимися от разгрома при Кавдинских ущельях, направился в страну марсов и пиценов с целью набрать солдат.

Когда Спартак подошел к Бовиануму, вызывая Коссиния на бой, тот, согласно полученному строжайшему приказу, оставался в городе. Он бесился, что не сможет броситься на гладиатора, но решил терпеливо сносить оскорбления и вызовы.

Тогда Спартаку стал ясен план Вариния и, решив не дать ему времени собрать войска в Самниуме и Пицене, он оставил Эномая с легионом в устроенном под Бовианумом лагере, а сам, во главе одной турмы всадников, вернулся в Нолу.

Здесь его ждали очень приятные новости. Первой, и самой приятной, было прибытие гладиатора Граника, который привел с собой свыше пяти тысяч галлов, германцев и фракийцев из школ Равенны. С этим подкреплением войско гладиаторов, разделенное на четыре легиона, достигало уже двадцати тысяч, и Спартак чувствовал себя непобедимым. Второй новостью, не менее радостной чем первая, было прибытие в лагерь гладиаторов его сестры Мирцы. Спартак обнял ее со слезами нежности и в сильнейшем порыве чувства покрыл ее лицо поцелуями. А девушка, задыхаясь, целовала лицо, руки, одежду Спартака и шептала прерывающимся от рыданий голосом:

— О Спартак… Спартак… Любимейший брат мой! Как я дрожал, как трепетала за тебя… Ты подвергался стольким опасностям в этой кровопролитной войне… Я не находила нигде покоя.., постоянно думала:

«А вдруг он ранен?.. Не нуждается ли он во мне?» Потому что никто. Спартак мой, не мог бы за тобой так ухаживать, как я.., если когда-либо… Да избавят от этого боги!.. И я все время плакала.., и просила великодушнейшую Валерию.., мою добрую госпожу.., о том, чтобы она отпустила меня к тебе. И она вняла моим просьбам, бедняжка!.. Да поможет ей Юнона за ее доброту!.. Вняла.., дала мне свободу, знаешь?.. Я теперь свободна и теперь всегда буду с тобой.

Она щебетала, по-детски ласкаясь к брату, из глаз ее текли слезы, и в каждом ее движении сквозила радость.

Невдалеке от этой группы стоял, молча созерцая братские ласки, белокурый красавец Арторикс, тоже прибывший два дня тому назад вместе с Граником из Равенны. Наконец он робко приблизился и сказал:

— А меня, дорогой Спартак, непобежденный и непобедимый наш вождь, ты удостоишь объятия и поцелуя?

И при этих словах юноша посмотрел украдкой на девушку, как бы прося прощения за то, что похищает у нее один из братских поцелуев.

— О Арторикс!.. — воскликнул Спартак, обнимая юношу и прижимая его к своей груди. — О милый Арторикс!.. Дай я тебя поцелую… Дай я тебя обниму, благороднейший юноша!

Таким образом к радости последних месяцев по поводу блестящих побед и замечательных результатов, достигнутых с начала этой страшной войны, судьба пожелала прибавить Спартаку еще личную радость — вновь обнять сестру и Арторикса, двух дорогих ему людей.

Однако вскоре лицо Спартака, сиявшее радостью, стало печально и мрачно. Склонив голову на грудь, он глубоко вздохнул и погрузился в скорбные размышления, а затем, попрощавшись с друзьями, ушел вместе с сестрой в свою палатку. Он страстно хотел расспросить Мирцу о Валерии, но благородная стыдливость по отношению к сестре удерживала его.

К счастью Для Спартака, неугомонное и веселое щебетанье девушки скоро, без всяких расспросов и без всякой задней мысли, — ибо Мирца, не подозревала об отношениях, существовавших между Спартаком и Валерией — коснулось и вдовы Суллы.

— О, поверь, поверь, Спартак, — повторяла девушка, приготовляя в то же время скромный пирог на обрубке ствола дерева, заменившем фракийцу стол, — если бы все римские матроны походили на Валерию, то рабство было бы уничтожено законами; сыновья рожденные такими женщинами, не могли бы, не желали бы примириться с каторгой, наказанием, розгами, распятием на крестах и резней гладиаторов, — Да, я верю этому.., я верю… — горячо воскликнул Спартак.

— Она тебя уважает гораздо больше, чем какая-нибудь другая госпожа уважала бы ланисту своих гладиаторов. Очень часто она восхищалась тобой, особенно после того как ты разбил свой лагерь на Везувии… При каждом известии, которое она имела о тебе.., когда услыхала, что ты победил трибуна Сервилиана.., когда она узнала, что ты разгромил Клодия Глабра… Часто она говорила: «Да, он рожден великим полководцем!»

— Она сказала это? — воскликнул в нетерпении Спартак, на лице которого отражались все движения души, взволнованной тысячью чувств, ощущений и воспоминаний.

— Да, да, именно так и сказала, — ответила Мирца, продолжая готовить еду. — Мы долго останемся в этом лагере?.. Мне нужно будет обязательно заняться твоей палаткой — она совсем не подходит для доблестного вождя гладиаторов, в ней полный беспорядок.., в ней самого нужного нет. Она похожа на палатку последнего солдата. Да, верно, она так и говорила… И даже однажды она затеяла спор с оратором Гортензием, своим братом… Ты его знаешь?.. Она доказывала ему, что война, затеянная тобой, справедлива и что если боги действительно устраивают дела смертных, ты не можешь не победить окончательно.

— О, божественная Валерия!.. — прошептал про себя чуть слышно Спартак, побледнев и дрожа от волнения.

— Она несчастна, я это знаю.., я заставала ее много раз с глазами, полными слез.., я очень часто слыхала, как она глубоко, тяжко вздыхала… Но о чем она вздыхает и плачет, я не могла догадаться… О том ли, что она поссорилась с родственниками Мессала.., об умершем ли муже… Хотя это едва ли… Словом, я не знаю… Единственное ее утешение, это дочка Постумия.., Ах, какое прелестное и милое создание!..

Спартак глубоко вздохнул, вытер рукой слезы, стремительно обошел кругом палатку и, чтобы переменить разговор, спросил Мирцу:

— А скажи мне, сестрица, знаешь ли ты что-нибудь о Марке Валерии Мессале Нигере, двоюродном брате Валерии?.. Мы с ним встретились, сражались.., я его ранил.., но спас ему жизнь… Не знаешь ли, случайно, поправился он?

— Да, да, поправился!.. И до нас дошла весть о твоем великодушии. Валерия тебя благословляла со слезами, когда Гортензий пришел рассказать ей об этом на виллу в Туокулуме, где мы жили, так как со смерти Суллы она почти целый год провела в своей тускуланской вилле.

В этот момент один из гладиаторов деканов появился на пороге палатки и сообщил вождю, что юноша-солдат, только что прибывший из Рима, желает немедленно поговорить с ним.

Спартак вышел из палатки на преторий. Так как лагерь гладиаторов был построен по образцу римских лагерей, то палатка Спартака была расположена на наиболее возвышенном месте, и перед ней оставлено пространство для судилища — место, называемое римлянами преторием.

Выйдя из палатки, Спартак увидел не юношу, как ему доложили, а совсем мальчика, едва достигшего четырнадцати лет, в полном вооружении, изящном и очень богатом.

На нем была кольчуга из мелких серебряных колечек, плотно облегавшая плечи и тонкую талию, и спускавшаяся почти до колен. На талии она была стянута кожаным пояском, отделанным серебром и осыпанным золотыми гвоздиками. Ноги были защищены стальными поножами, завязанными позади икр кожаными ремешками; правая рука была покрыта нарукавником, тоже стальным, на левой висел маленький бронзовый щит, круглый и легкий, на выпуклой поверхности которого были вычеканены рельефные фигуры и узоры изумительной работы. С правого плеча спускалась на левый бок, вместо перевязи, длинная и прочная золотая цепь, к которой был привешен небольшой легкий меч. Маленький серебряный шлем, на задней стороне которого вместо нашлемника подымалась золотая змейка, покрывал голову мальчика, а из-под шлема пробивались локоны тончайших рыжих волос, обрамлявшие прелестное лицо, совершенно детское и белоснежное, как алебастр. Большие миндалевидные глаза цвета морской воды ярко блестели и придавали этому наивному и женственному личику выражение смелости и решительности, мало соответствовавшие нежному телосложению мальчика.