Спартак (Другой перевод) - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло) - Страница 76

— Знаменитый и древний род! — заметил хозяин станции.

— Я еду в Рим рассказать Титу Манлию об убытках, причиненных его вилле возле Брундизиума приходом восставших гладиаторов.

— А!., гладиаторы! — сказал вполголоса хозяин станции с недовольной дрожью. — Не говорите о них.., ради Юпитера Статора. Я еще не забыл, какого они нагнали на меня страху два месяца тому назад, когда прошли здесь, направляясь в Брундизиум.

— Да будут они прокляты со своим подлым вождем! — воскликнул пылко апулиец, ударив кулаком по столу. Затем спросил у хозяина:

— И они причинили тебе много убытку?..

— По правде говоря, не очень. И, если хочешь знать.., они отнеслись с уважением ко мне и моей семье… Они взяли у меня сорок лошадей, но заплатили за них прекрасными золотыми монетами… Надо было видеть, как они проходили здесь!.. Какое огромное войско!.. Ему конца не было!.. И какие стройные легионы!.. Если бы не было позорно сравнивать наших славных солдат с этими разбойниками, я бы сказал, что их легионы ничем не отличались от наших…

— Скажи уже прямо, — прервал его отпущенник, — что Спартак — великий полководец и что он сумел шестьдесят тысяч рабов и гладиаторов превратить в армию из шестидесяти тысяч храбрых и дисциплинированных солдат.

— Ax!.. Клянусь римскими богами Согласия!.. — сказал с изумлением и негодованием апулийский земледелец, обращаясь к отпущеннику. — Как?.. Гнусный гладиатор пришел разграбить виллу твоего господина и благодетеля, а ты, негодяй, осмеливаешься защищать его поступки и восхвалять его доблесть?..

— Во имя всевышнего Юпитера, не думай этого!.. — сказал смиренно и почтительно отпущенник. — Я вовсе не так сказал!.. А кроме того, знай, что гладиаторы вовсе не грабили виллу моего господина…

— Почему же тогда ты только что сказал, что едешь в Рим сообщить Титу Манлию Империозу о серьезных убытках, причиненных его вилле гладиаторами этой области?

— Но убытки, на которые я намекал, не причинены ни дворцу, ни имению моего господина… Я хотел только передать ему о бегстве пятидесяти четырех из шестидесяти рабов, находившихся на вилле. По-твоему, что же, это малый убыток? Кто теперь будет работать, пахать, сеять, кто будет подрезать виноградники, кто соберет урожай в имении моего господина?..

— В Эреб Спартака и гладиаторов! — сказал свирепым и презрительным тоном земледелец. — Выпьем за их уничтожение и за наше процветание!

Когда апулиец, заплатив по счету, поднялся, чтобы пойти в конюшни выбрать лошадь, его остановил хозяин.

— Подожди минутку, дорогой гражданин, — пусть никогда не скажут, что хороший человек побывал на станции Азеллиона, не унеся с собой таблички гостеприимства.

И он вышел из комнаты, в которой остались земледелец и отпущенник. Последний сказал:

— Как видно, хороший человек.

— Несомненно.

Вскоре вернулся Азеллион с деревянной дощечкой, на которой было написано его имя, и, разломав ее посередине, дал апулийцу половинку, на которой от подписи оставалось «…лион», говоря ему:

— Эта половина дощечки поможет тебе приобрести расположение хозяев других почтовых станций; показывай ее им и будь уверен, что они тебе сразу дадут лучшую из своих лошадей, как они всегда поступали со всеми, получавшими от меня половинку дощечки гостеприимства. Я кстати вспоминаю, как однажды проездом, лет семь тому назад, Корнелий Хризогон, отпущенник славного Суллы…

— От всей души благодарю тебя, — сказал апулиец, прерывая Азеллиона, — за твою любезность. Знай, что несмотря на твою несносную болтливость. Порций Мутилий, гражданин Гнатии, будет всегда помнить о твоей доброте и сохранит к тебе искреннюю дружбу.

В этот момент прибыл еще один проезжий, который, судя по одежде, очевидно, был слугой; он повел свою лошадь в конюшню, где Порций Мутилий смотрел, как конюх седлает выбранного им коня.

Поздоровавшись обычным «salvete» с Порцием и Азеллионом, он поставил свою лошадь в одно из стойл, на которые была разделена конюшня.

Отпущенник Манлия Империоза также зашел в конюшню посмотреть свою лошадь. Незаметно для Порция Мугллия и Азеллиона он обменялся быстрым взглядом с только что прибывшим слугой.

Последний, покончив с заботами о своей лошади, направился к выходу, я, проходя мимо отпущенника, притворился, что только что его увидел и воскликнул:

— О!.. Клянусь Кастором!.. Лафрений!..

— Кто там? — сказал тот, быстро повернувшись. — Кребрик!.. Ты здесь?.. Откуда приехал?..

— А ты куда едешь?.. Я еду из Рима в Брундизиум.

— А я из Брундиаиума в Рим.

При этой встрече знакомых и обмене восклицаниями Порций Мутилий повернулся в их сторону и стал исподтишка наблюдать за слугой и отпущенником.

Те сразу заметили, что он тайком за ними подглядывает и прислушивается к беседе, которую они после первых восклицаний вели вполголоса. Однако, Порций мог услышать следующие слова:

— Возле колодца!

Затем слуга вышел из конюшни, а отпущенник занялся своей лошадью.

Выйдя из конюшни. Порций Мутилий сказал Азеллиону:

— Подожди меня здесь минутку… Я сейчас вернусь. Он подбежал к колодцу, находившемуся позади дома, и спрятался за его круглой стеной, обращенной к огороду.

Он пробыл там около трех минут и услышал шаги человека, шедшего с правой стороны дома, в то время как другой тут же подошел с левой стороны.

— Итак? — сказал Лафрений, голос которого Порций сразу узнал.

— Я узнал, что мой брат Марбрик, — ответил торопливо вполголоса другой, — ушел в лагерь к нашим братьям. Я убежал из виллы моего господина и тоже отправляюсь к ним.

— Я, — сказал тихим голосом Лафрений, — под предлогом, что еду в Рим сообщить Титу Манлию о бегстве с виллы всех его рабов, поехал, чтобы забрать моего любимого сына Эгнация, которого не хочу оставлять в руках нашил угнетателей. Затем я с ним убегу и тоже направлюсь в лагерь нашего доблестного вождя.

— Ну, прощай, не нужно, чтобы нас видели; этот апулиец смотрел на нас подозрительными глазами.

— Я тоже боюсь, что он наблюдал за нами. Прощай. Желаю удачи.

— Постоянство!..

— И победа!..

Порций Мутилий услышал, как слуга и отпущенник быстро удалились в разные стороны.

Тогда он вышел из засады, спрашивая себя с удивлением, это ли была та важная тайна, которую он надумал открыть, и это ли враги, которых он надеялся поймать. И, пораздумав немного над этим приключением, качая головой и улыбаясь, он снова стал прощаться с хозяином. Затем Порций вскочил на коня и, пришпорив его, помчался по направлению к Бариуму, а Азеллион все бежал за ним и кричал:

— Доброго пути, и пусть боги покровительствуют и сопутствуют тебе!.. Смотри!.. Смотри!.. Как он хорошо скачет! Как он красив на моем Артаксерксе!.. Протай Порций Мутилий!.

Порций Мутилий, в котором читатели, конечно, уже узнали свободнорожденного Рутилия, направляющегося в Рим послом от Спартака к Катилине, продолжал свой путь, размышляя о курьезном случае, происшедшем с ним.

На следующий день к вечеру Рутилий увидел облако пыли, поднятое ехавшим впереди всадником. Рутилий, соблюдавший в пути осторожность и предусмотрительность, быстро нагнал ехавшего впереди; это был ни кто иной, как отпущенник Лафрений, с которым он накануне встретился возле Бариума на станции Азеллиона.

— Здравствуй, — сказал отпущенник, даже не поворачивая головы, чтобы увидеть, кто к нему приближался.

— Здравствуй, Лафрений Империоз! — ответил Рутилий.

— Кто это? — сказал в удивлении отпущенник, быстро повернувшись.

Увидев Рутилия и узнав его, он сказал со вздохом удовлетворения:

— А, это ты, уважаемый гражданин!.. Да сопутствуют тебе боги! Рутилий был тронут при виде этого бедного отпущенника, отправлявшегося в Рим похитить своего сына, чтобы затем вместе с ним убежать в лагерь гладиаторов. Вдруг ему пришла мысль сыграть шутку с отпущенником, и строгим голосом он сказал:

— Ты едешь в Рим забрать своего сына из дома твоих господ, чтобы затем бежать в лагерь отвратительного и гнуснейшего Спартака?!