Спартак (Другой перевод) - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло) - Страница 81

— Вот это я понимаю, клянусь божественным Эпикуром! — воскликнул Лукреций. — Метробий, произносящий речь против распущенности нравов! При первых же выборах я подам за тебя голос и буду вести пропаганду за то, чтобы ты был избран цензором!

В эту минуту толпа двинулась дальше, и Кассий со своими друзьями, очутившись возле ступенек портика храма Весты, недалеко от Клодии, приветствовал ее. Поднеся правую руку к губам, он воскликнул:

— Привет тебе, Клодия, прекраснейшая из всех красавиц Рима! Молодая женщина ответила на приветствие легким наклонением головы и очень милой улыбкой, окинув Кассия долгим, пламенным взглядом.

— Вот взгляд, обещающий многое! — сказал, улыбаясь, Лукреций Кассию.

— Твой пыл вполне законен, славный Кассий, — сказал Метробий, — так как я никогда не видел женщины более красивой, чем она, за исключением гречанки-куртизанки Эвтибиды!..

— Эвтибиды! — воскликнул, вздрогнув при этом имени, Лукреций. И после короткого молчания прибавил с легком вздохом:

— Красивая девушка Эвтибида!.. Где она теперь?..

— Ты не поверишь, а между тем это совершенная правда. Она — в лагере гладиаторов!

— Наоборот, я нахожу это вполне естественным, — возразил Лукреций. — Ей там самое подходящее место.

— Но знай, что если Эвтибида находится в лагере этих разбойников, то это только для того, чтобы добиться любви одного из них; она безумно влюблена в Спартака…

Все трое замолчали на мгновение.

— Но знаешь ли ты, — продолжал Метробий, обращаясь к Лукрецию, — что красавица Эвтибида неоднократно предлагала мне отправиться в лагерь гладиаторов?..

— А зачем? — спросил Лукреций в изумлении.

— Чтобы там пьянствовать? — заметил Кассий. — Но, кажется, ты это так хорошо делаешь в Риме, что…

— Вы вот оба смеетесь… Но я бы отправился туда.

— Куда?

— В лагерь Спартака. Переменив имя и одежду, я бы приобрел его расположение, разведал бы его планы, намерения, приготовления и тайком сообщил бы обо всем консулам.

Оба патриция разразились звонким смехом.

Метробий обиделся.

— Вы опять смеетесь? Однако разве не я предупредил консула Луция Лициния Лукулла два года тому назад о близком восстании гладиаторов? Разве не я открыл заговор в роще богини Фуррины?

«Хорошо, будем знать!» — подумал Арторикс, бросив искоса зловещий взгляд на Метробия.

В этот момент толпа достигла храма Сатурна, величественного здания, в котором за жертвенником бога хранились законы и государственная казна; здесь толкотня и давка были еще больше, толпа двигалась еще медленнее.

Только через четверть часа измученные толкотней Метробий, Лукреций и Кассий, а за ними и Арторикс смогли наконец проникнуть в храм. Они увидели бронзовую статую бога Сатурна, изображенного с садовым ножом в руке, окруженного земледельческими орудиями, аллегорически изображавшими пастушеские и полевые работы. Статуя была полая и наполнена оливковым маслом в знак изобилия.

— Посмотри, посмотри, — воскликнул Метробий, — на божественного Цезаря, великого жреца, который только что совершил жертвоприношение в честь бога и теперь, сняв жреческое одеяние, выходит из храма.

— Как он смотрит на Семпронию! На красавицу и умницу Семпронию!

— Можно было бы еще добавить — на необузданную Семпронию!

— Посмотри, какие искры сверкают в ее черных, страстных глазах!.. Как сладко она улыбается красавцу Юлию!..

— А как другие матроны и девушки преследуют Цезаря нежными взглядами!

— Посмотри на рыжую Фаусту…

— Дочь бессмертного моего друга Луция Корнелия Суллы Счастливого.

— Что ты был другом и притом бесстыдным другом этого чудовища, мы знаем, но мы не нуждаемся, чтобы ты повторял это по всякому поводу.

— Что за новый переполох?

И все повернулись к входу в храм, откуда неслись еще более громкие и оживленные возгласы в честь Сатурна.

Толпа мрачных исхудалых людей несла на руках городского претора.

— А!.. А!., я понял… Это преступники, сидевшие в Мамертинской тюрьме в ожидании приговора. Согласно обычаю, они теперь помилованы, — сказал Лукреций.

— И, как установлено обычаем, они пришли сюда повесить цепи, которыми были скованы их руки, на алтарь божественного Сатурна, — добавил Метробий.

— Посмотри, посмотри, как страшен Катилина! — сказал Кассий, показывая в сторону жертвенника, где, устремив взор на одну из молодых весталок, стоял свирепый патриций. — Этот человек жесток даже в любви. Посмотрите, какими зверскими жадными глазами он ласкает сестру Теренции.

Арторикс увидел патриция, и луч радости сверкнул в его глазах. Он стал изо всех сил пробиваться сквозь толпу, чтобы подойти к Катилине.

Но одно было хотеть, а другое — сделать: только через полчаса молодой галл получил возможность стать рядом с Луцием Сергием. Он прошептал ему на ухо:

— Свет и свобода.

Катилина вздрогнул, стремительно повернулся и, нахмурив лоб и брови, спросил грозно скомороха:

— Что это значит?

— От Спартака, — сказал тихим голосом Арторикс. — Я пришел из Апулии, к тебе, Катилина, чтобы переговорить об очень серьезных делах.

Патриций быстро взглянул на молодого галла и сказал:

— Я тебя выслушаю.., выйдем из храма.., потом следуй за мной.., пока не доберемся до удобного, укромного места.

И с присущим ему презрением к людям, беспечно и грубо прокладывая дорогу своими мощными локтями, Катилина вышел из храма, неотлучно сопровождаемый Арториксом.

Пройдя мимо храма Геркулеса к небольшому храму, посвященному богине целомудрия, Катилина остановился.

Арторикс изложил поручение, возложенное на него Спартаком; с жаром описал он мощь гладиаторских легионеров, сумел искусно польстить гордости Катилины, доказал, насколько храбрость этих шестидесяти тысяч рабов, уже испытанных в стольких сражениях, возросла бы, если бы их вождем стал Луций Сергий Катилина, как в короткое время удвоилось бы их число, и как, переходя от победы к победе, он мог бы в течение одного года оказаться с непобедимыми силами у ворот Рима.

Кровавым огнем зажглись глаза Катилины при этих словах; страшно сокращались мускулы его свирепого, выразительного лица; по временам он грозно сжимал могучие кулаки и испускал вздохи, очень похожие на рычание дикого зверя.

Когда Арторикс закончил свою речь, Катилина отрывисто ответил: оун акув — Очень соблазнительно твое предложение.., юноша.., но я от тебя не скрою, что мне, римлянину и патрицию.., внушает непобедимое отвращение мысль стать во главе войска рабов.., пусть мужественных.., но все же рабов и бунтовщиков. Во всяком случае.., мысль иметь в своем распоряжении такую могучую армию.., мне, рожденному для великих дел и не имевшему ни разу возможности получить управление провинцией, эта мысль…

— Не воспламенит твоего мозга, не помрачит твоего разума до того чтобы забыть, что ты — римлянин, что ты родился патрицием и что если требуется свергнуть олигархию, властвующую над нами, то следует раздавить ее руками свободных и римским оружием, а не с преступной помощью врагов-рабов.

Так сказал патриций лет за тридцать, благородной осанки, с надменным лицом, который вышел в этот момент из-за угла храма.

— Лентул Сура! — воскликнул пораженный Катилина. — Ты здесь?

— Да. Я пошел за тобой, потому, что этот человек вызвал мое подозрение. Я предсказывал тебе не раз, что судьба предначертала трем Корнелиям властвовать в Риме. Корнелий Цинна и Корнелий Сулла уже правили, ты третий, кого судьба избрала для господства над Римом, и я хочу помешать тебе сегодня сделать ложный шаг, который вместо того, чтобы приблизить тебя к цели, отдалит тебя от нее.

— Значит, ты. Лентул, думаешь, что когда-нибудь мне представится другой и столь же благоприятный случай? Значит, ты думаешь, что нам удастся собрать для осуществления наших планов войско, подобное войску гладиаторов?

— Я думаю, что, прибегнув к помощи гладиаторов, мы навлечем на себя ненависть нашего народа и отвращение всей Италии. Ведь мы сражались бы не за благо римского плебса, не в интересах лишенных наследства, лишенных прав и должников, но исключительно на пользу варваров, врагов римского имени… Когда, благодаря вниманию и поддержке наших друзей, эти варвары станут хозяевами Рима, думаешь ли ты, что они будут связаны какими-либо законами, какой-либо уздой?.. Думаешь ли ты, что они оставят нам власть? Всякий гражданин в их глазах будет врагом, и они вовлекут нас в резню и убийства.