Из старых записных книжек (1924-1947) - Пантелеев Леонид - Страница 51

* * *

В тамбуре. Стоят, курят демобилизованные. Оживленно обсуждают достоинства и недостатки европейских столиц.

- Нет, мне все-таки Вена больше нравится.

- А, брось ты. А чем Москва хуже?

- Кто говорит хуже?

- Вот Прага - так это городок!

- В Будапеште метро хорошее.

- А набережные в Вене - на Дунае - разве это набережные? У нас, в Ленинграде, Фонтанка и та лучше оборудована. А там - течет себе как речка в деревне.

* * *

Едет маленький худенький сорокалетний сержант с моложавым болезненным лицом. Четыре года на фронте. Прошел от Старой Руссы до "города Вена на Дунае". А в Ленинграде, куда он возвращается, - ни дома, ни семьи. Жена и четырехлетняя дочь погибли в 1942 году (дочка "росла на шоколаде, а умерла с голоду"). Дом на Охте сгорел. И вот едет - "счастья искать"...

* * *

Старший сержант. 1905 года рождения. Артиллерист. Был контужен осенью 1941 года под Старой Руссой. В пяти метрах от него упала бомба, его отбросило на 25 метров в сторону, ударило головой о дерево. Потерял сознание, лежал четыре месяца в госпитале. Говорить не мог. Рука дергалась. "Ничто не болит, а все-таки дергается". "Самое скверное - память. Память стала никудышная. Забывал самые простые вещи. Обедать иду - пилотку забуду надеть. Задание получил - повторю его, как положено по уставу, а отойду на пятьдесят шагов и - забыл. А один раз прихожу к командиру дивизиона: "Товарищ капитан, красноармеец..." - и, представьте себе, забыл собственную фамилию"...

- Пока в наступление шли - получше было. А как в Вену пришли и дальше уж некуда - опять началось.

- Как же лечили вас?

- Капли - не знаю, какие-то - в ухо пускали. Руку мазью растирали. А речь как-то сама вернулась.

* * *

Он же:

- Жена встретила - первое дело: "Из Вены привез чего-нибудь?" - "Нет, ничего не привез".

* * *

Как это сказано у Достоевского, что русские - "люди весьма непрочной ненависти".

* * *

В больнице.

- Бабушка, вы мокроту не глотайте. Вы - в баночку.

- Ну, что ж. Буду. Послушание поче поста и молитвы.

* * *

Ленинград.

Сижу на лестнице, жду Лялю. Маленький мальчик кричит с лестницы в окно - во двор, старшему брату:

- Вовка, иди домой!

- Зачем?

- Бабушка зовет!

- Не пойду.

- А мы ЧЕГО-ТО банку с бабушкой открыли.

- Ладно, иду! Не ешьте!

* * *

Джамиль Мордам-бей.

* * *

- Мальчики - милитаристы со дня рождения и чаще всего до дня призыва на действительную службу.

* * *

Старик - мальчику:

- Шмотри у меня - по заднишке получишь.

* * *

"Небее неба славянская девушка".

Вел.Хлебников

* * *

"Влада худесников и неимеев, бедесников трудоты".

"Неимеи всех длин, соединяйтесь!"

Он же

* * *

У него же - эмигранты:

"Самогнанцы в даль, в чужбу"...

* * *

- Какой сегодня фильм?

- "Путешествие таракана вокруг стакана".

* * *

Меня крестили в Троицком Измайловском соборе - там, где венчался с Анной Григорьевной Ф.М.Достоевский.

* * *

В деревнях Ленинградской области немцы платили 400 граммов "натурального печеного хлеба" за каждый донос на партизан.

* * *

"Катя".

Рахмановы торговали мешками - старыми и новыми - в Калашниковских складах. Клим Федотович ходил поэтому всегда в сером пальто.

Некто сказочно разбогател на торговле старыми мучными мешками (на мучной трухе).

* * *

"Катя".

Осьминкин держал мелочную лавку и ренсковый погреб на Фонтанке у Египетского моста. Кроме того, у него было пять или шесть лавок на отчете, то есть таких, где хозяйничали приказчики, отчитываясь перед ним ежемесячно. В лавке пекли пироги. Покупали их главным образом катали с барок, которые стояли в те времена на Фонтанке в два ряда. Барки - с камнем, тесом, дровами (для Экспедиции заготовления государственных бумаг).

Дочь Осьминкина Паша-лавочница. Катя с ней одно время дружила. Чем-то были похожи.

* * *

Ваня любил ходить в лавку к Осьминкину - месить квашню.

* * *

Имели булочную. Сами не пекли, а торговали скупным товаром, то есть покупали булки у других. Торговали еще кофеем. Жарили и мололи. Большие стеклянные банки. В лавке дурманящий запах кофе и венской сдобы.

* * *

Толстая собачка - словно кашей начинена.

* * *

Пропал, как немец под Сталинградом.

* * *

Детский дом в эвакуации. Девочки достали картошку, сварили. Ищут соль.

- Соли нема!

- Вот соль. Нашла! Только "английская" написано.

- Нехай английская. Давай ее сюда.

* * *

Тетя Тэна угощает:

- Съешь бараночку.

- Нет, благодарю, тетя Тэна, сыт.

- Съешь! Перед сном полезно. А то цыгане приснятся, как говорят.

* * *

Из рассказов тети Тэны.

Нянька Елизавета приходит:

- Дети, дети. Говорят, у нас наследника мешочком ударили! (Это про будущего Николая Второго.)

* * *

Из рассказов тети Тэны.

У Муравлевых, к которым она в детстве ездила гостить, пол был выкрашен под паркет, а середина его - под ковер.

Мыли пол квасом.

* * *

Тетя Тэна:

- Был у нас знакомый Пушкин. Так его даже не хотелось называть Пушкиным.

* * *

- Платье у нее такого цвета, как на другой день кисель бывает.

* * *

Эпиграф к "Кате".

"Ох, времени тому!"

Протопоп Аввакум

(Тетя Тэна, старообрядка, произносит: Аввакум.)

* * *

Покойный Василий Васильевич однажды сказал:

- Эх, на мои бы плечи да голову Фирс Иваныча.

Фирс Иванович - его компаньон по колбасному делу.

Плечи у Василия Васильевича были, действительно, хороши.

* * *

- Пока вы ездили загорать на Южный берег Крыма, моим пристанищем был южный берег Обводного канала.

* * *

Волково кладбище. Жестяной самодельный крестик. Дощечка со стихами:

Тихо, деревья, не шумите,

Мово Пашу не будите

Под зеленым бугорком

Спи, родной мой, вечным сном!

* * *

Рассказывала тетя Тэна.

В молодости был у них домашний врач - доктор Струпов. Он почему-то прописал тете Тэне есть горох и студень.

- Он вообще был странный доктор. Любил гладить больных по рукам.

- Небось только женщин, тетя Тэночка, и только хорошеньких?

- Да ну тебя! А впрочем - да, Михаила Иваныча он не гладил.

* * *

Вечером на улице Каляева. Стриженый мальчик, влюбленный конечно, проводил до подъезда двух девушек. Попрощался, пошел, оглянулся:

- Ляля!

Вернулся, сказал что-то, опять пожал руки и - пошел покачиваясь, радостный и счастливый до того, что завидно было смотреть.

* * *

На Охте. Трогательная надпись - большими черными каракулями по забору:

"Мы отстояли наш Ленинград - и мы его восстановим".

* * *

Столяр:

- Неужто у вас в доме одни писатели живут?

- Да, одни писатели.

- Гм.

- А что вас удивляет?

- Да вот - не могу, вы знаете, представить дом, где бы, скажем, одни столяры жили.

Как точно этот человек выразил мое отвращение к жизни в "обойме", в "папиросной пачке".

* * *

"Катя".

Бабушка о Ване:

- Сколько ему бедному перестрадать пришлось. И с Аркадием, с отчимом, нелегко ему, разумеется, было. А уж как я огорчалась, когда он в военные уходил. Аркадий говорит: "Не тужи. Все равно вернется". И ведь так и случилось: вернулся.

Говорит об этом бабушка, как о большом счастии и о победе. Вероятно, ей и в голову не пришло и сейчас не приходит, что для Вани это была трагедия: возвращение к старому быту, к торговле дровами и "чистым лесом".

* * *

В поезде:

- У нас в поселке народу нынче!.. Три сеанса в клубе, и то не помещаются.

Киносеанс как мера объема.

* * *