Из старых записных книжек (1924-1947) - Пантелеев Леонид - Страница 54

Лучше!

Перечитываю весь этот заключительный абзац, и вдруг меня осеняет, я понимаю, в чем дело. Эта заключающая рассказ фраза была инструментована на звуках л-к-г-т, главным образом на л-к. "Адъютант" вместо "лейтенант" ослабило мускулатуру этой фразы, разжижило, размагничило ее.

Где же основа этой инструментовки, что, так сказать, задает здесь тон? Я думал: Волково кладбище. Но нет, оказалось, еще раньше. Колеса катафалка! Именно эти "колеса" и повлекли за собой и "плакали", и "стучали каблуками", и "металлический венок", и "Волково кладбище", и "могилу", и "генерал-лейтенанта", и "Круглова".

В слове "адъютант" как бы лопнула струна, сорвался голос, не сработала клавиша.

* * *

А для чего она вообще, эта инструментовка? Для чего этот подбор звуков, это нанизывание "Л" на "К" и "К" на "Л"? Не знаю, для чего. Для музыки, для собственной радости, для того же, для чего вообще существует поэзия. Если для собственной радости, то, думается, и на радость читателю.

Сознательный ли процесс эта словесная инструментовка? Нет, процесс этот почти всегда бессознательный, полуинтуитивный. Там, где поэт сознательно и старательно подгоняет "шуршанье" к "тиши", а "тишь" к "камышам", получается версификаторская игрушка, далекое от поэзии звукоподражательство. Не думаю, чтобы Пушкин сразу, в процессе работы обнаружил, что строфа "И блеск, и шум, и говор балов" так плотно набита аллитерациями.

* * *

Разговор за дверью, в коридоре. Зима. Крепкий мороз. К Е.Вл.Образцовой пришла девушка-ученица.

- Замерзла?

- Замерзла, как Жучка.

- И здесь у нас не топлено.

Ученица (стуча зубами и снимая, по-видимому, ботик). Дрова едут?

- Не говори!

А через пять минут Жучка уже заливается на всю промерзшую квартиру:

Мой миленький дружо-о-ок,

Любезный пастушо-о-ок

* * *

Могила Мочалова-отца на Ваганьковском.

Стефанъ Федоровичъ

МАЧАЛОВЪ

житiя его было 48 лътъ,

в супружествъ жилъ 27 лътъ

и 6 мъсяцевъ.

Скончался 1823 года

iюня 28-го дня

в 11 часовъ утра.

И рядом - гранитная колонка с шапкой снега наверху:

Павелъ Степановичъ

МОЧАЛОВЪ

скончался 16 марта 1848 г.

Ты слылъ безумцемъ в мiре этомъ

И беднякомъ ты опочилъ.

И лишь предъ избранным поэтомъ

Земное счастье находилъ.

Такъ спи, безумный другъ Шекспира!

Оправданъ вечности Отцом.

Вещалъ Онъ, что премудрость мiра

Безумство предъ Его Судомъ.

[Коринфяномъ, 3, 14]

* * *

Знает ли Бунин, что на службе у него побывала не только так называемая эвфония, то есть благозвучие, но и явное нарушение этой эвфонии - то, что ученые стиховеды называют зиянием, или гиатусом! В "Господине из Сан-Франциско" изображается трудное движение сквозь ночь огромного океанского парохода, когда "океан с гулом ходил за стенами черными горами", свистала вьюга, и "пароход весь дрожал, одолевая и ее, и эти горы".

Эти неудобочитаемые, непроизносимые семь гласных подряд АЯИЕЕИЭ, сочетание их, такое неожиданное и необычное для Бунина, поставлены здесь, может быть, и не сознательно, но, во всяком случае, не напрасно. Трудность прочтения, произнесения этих звуков помогает нам ощутить преодоление препятствия, невероятную трудность движения огромного корабля сквозь океан, сквозь эти водяные черные горы...

* * *

- И так я устала... будто выкипела вся.

* * *

"Ум начинается с тех пор, когда умеют делать выбор между плохим и хорошим".

В.Хлебников

* * *

Говорил мне в инженерном училище один курсант:

- Я все равно как домашний гусь. Гусь домашний - он и ходить может, и плавает, и летать тоже немножко умеет. Всего, одним словом, понемножку, и все плохо. Так и я: пою, рисовать могу, на струнных инструментах играю. А все не то... Одним словом, домашний гусь по фамилии Цыганов.

* * *

С.Я.Маршак в припадке нежности:

- Ах ты, тпруська-бычок, молодая ты говядинка!..

* * *

У Бунина в "Господине из Сан-Франциско" сталкиваются семь гласных. Вот столкновение девяти гласных:

"Евгения, я и ее Иоанн"...

А вот целых одиннадцать:

"Настроение ее и у ее Иоанна испортилось".

* * *

Пример косноязычного столкновения восьми согласных:

"Я прибыл в ТоМСК С ВСТРетившимся сегодня на пароходе дедом".

И при этом еще ся-се и де-де.

* * *

Девочка лет пяти (ковыряя в носу):

- Ко мне не подходи, я - коклюшная.

* * *

Могила на Ваганьковском. Крохотный (четверть метра), но не железный и не деревянный, а лабрадоровый крестик. На нем высечено:

М.ГОЛУБЕВ

Моя радость

И ничего больше.

* * *

Обедают и вспоминают, какая литература была в годы их юности.

- А "Всадника без головы" помнишь?

- Каррамба! Еще бы не помнить.

- Эта чертовская сложность, запутанность сюжетных перипетий, и никаких этих психологических штучек - скачешь по книге, как мустанг по прерии... "Святая Дева! Я, кажется, убил его"!

- Я, кажется, нечаянно убил его.

- Вот, вот. Именно. Нечаянно убил...

* * *

Неточность газетного языка. Журналист М. в "Вечерней Москве" (18. 02. 46) пишет в статье о четвертой очереди метро:

"Навеки оставил о себе память художник Фролов, погибший при осаде Ленинграда".

Получается, что Фролов служил у немцев и осаждал (а не оборонял) Ленинград!..

* * *

"Есть большие собаки и есть маленькие собаки, но маленькие собаки не должны смущаться существованием больших: все обязаны лаять - и лаять тем голосом, какой Господь Бог дал".

Чехов - Бунину. В воспоминаниях И.А.Бунина.

* * *

Зацепа. Тридцатилетний дядя с очень живым, умным и веселым "южным" лицом. Видать, из демобилизованных. В десантном бушлате, в шапке, на которой сохраняется еще след пятиконечной звезды. Поставил в самом бурном месте рыночного водоворота маленький раскидной столик и - торгует какими-то кубиками для точки бритв. Целый день толпится возле этого столика народ. И нельзя не залюбоваться и не заслушаться этим парнем. Зазывает он покупателей ненавязчиво, как бы походя, с юмором, не очень даже уговаривая и не слишком настойчиво убеждая, что товар его не липовый. Но при этом он проделывает удивительные вещи. Берет бритву, на глазах у всех весьма основательно тупит ее о камень, затем проводит лезвием по руке, доказывая, что бритва тупая. Не довольствуясь этим, снимает шапку с головы стоящего рядом двенадцатилетнего мальчишки-ремесленника и изо всех сил "бреет", то есть пробует брить рыжие лохмы испугавшегося до полусмерти паренька.

Затем берет "кубик", натирает им - ловко и изящно - кожаный ремень, который властно дает подержать тоже первому попавшемуся зрителю, и - точит в течение одной минуты бритву. Потом достает откуда-то светлую прядь женских волос, приставляет ее к бритве и - дует на волосы. Бритва буквально "одним дыханием" на лету прорезает основательной толщины прядку.

- Прошу желающих поторопиться. Было восемь вагонов, осталось восемь штук...

И покупают. Даже не покупают, а расхватывают.

- Врешь небось, - говорит какой-то колхозник с мешком, - а все-таки давай, уговорил.

- Не пожалеешь, хозяин. Не успеешь до дому дойти - борода сама падать начнет.

Не молчит ни минуты.

- Прошу, прошу, - говорит он, заворачивая волшебные кубики в бумагу, получая деньги и отсчитывая сдачу. - Придешь домой - за голову схватишься. В кармане пятьдесят рублей было, а купил одну штуку. Товарищ узнает, перестанет руку подавать: себе купил, а обо мне забыл.

- А где держать ее? - спрашивает кто-то.

- В любых условиях. Ничего не боится. Главное, чтоб не украли и не отняли. Завернуть прикажете?

И все это как бы не всерьез, играючи, с усмешкой и именно поэтому убедительно и - с пользой для коммерции.

А в двадцати шагах от него восседает в своем кожаном седле владелец автоматического тира и мрачно бубнит: