Изгнанники - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 58

Замок был высок, крепок, со стенами из серого камня. Большая входная дверь, окованная железом, с бойницами для мушкетных дул, вела в целый ряд погребов и кладовых, где хранились свекла, морковь, картофель, капуста, солонина, сушеные угри и разные другие зимние запасы. По винтовой каменной лестнице гости в сопровождении хозяина прошли в огромную, высокую кухню, от которой во все стороны расходились комнаты дворни, или свиты, как предпочитал называть их старый вельможа. Этажом выше располагались апартаменты господ, в центре которых находилась обширная столовая с громадным камином и грубой, домашней работы, мебелью. Богатые ковры из медвежьих и оленьих шкур покрывали сплошь темный деревянный пол, а по стенам рогатые оленьи головы выглядывали между рядами висящих мушкетов. Большой, грубо сколоченный кленовый стол занимал середину комнаты. На нем стояли пироги с дичиной и брусникой и кусок копченой лососины. Голодные путники не преминули оказать всему этому должную честь. Хозяин объяснил, что он уже ужинал, но, позволив себя уговорить, закусил вместе с гостями, кончив тем, что съел больше Эфраима Савэджа, выпил посолиднее дю Лю и в заключение спел перед разомлевшими беглецами любовную французскую песенку, вольные слова которой, к счастью для всей остальной компании, остались совершенно непонятными жителю Бостона.

— Ваша супруга кушает в комнате моей жены, — заметил он, когда унесли блюда. — Можете подать бутылку фронтиньяка из ларя номер тринадцать, Терье. О, вы увидите, месье, что даже в дебрях можно встретить кое-что любопытное. Итак, вы прямо из Версаля, де Катина? Он был построен после моего отъезда… но как я хорошо помню старую придворную жизнь в Сен-Жермене, пока еще Людовик не стал набожным! Ах, что это были за невинно очаровательные дни, когда г-же де Нейваль приходилось загораживать окна комнат фрейлин, дабы король не забрался туда, а мы все с восьми часов утра выходили на лужайку для утренних поединков. Клянусь св. Дионисием, я еще не совсем позабыл некоторые из приемов и, как ни стар, был бы рад поупражняться.

Своей обычной величественной походкой он приблизился к стене, где висели рапиры и кинжал, снял их и начал нападать на дверь, то наклоняясь вперед, то откидываясь назад, отражая кинжалом удары невидимого врага и сопровождая выпады короткими восклицаниями, бывшими в употреблении в фехтовальных школах. Наконец он вернулся к гостям, тяжело дыша и со сбитым на сторону париком.

— Вот как мы, бывало, упражнялись в мое время, — проговорил он гордо. — Без сомнения, вы, молодежь, усовершенствовались в этом искусстве, но все же и нам оно сослужило добрую службу и в боях против испанцев при Рокруа, и в других менее значительных битвах. А при дворе ведь ничего не изменилось. Наверно, все те же любовные историйки и кровопролитные дуэли. Ну как сватовство Лозени к м-ль де Монпансье? Доказано ли, что г-жа де Клермонт купила какой-то флакон у Ле Ви, торговки ядами, за два дня перед тем, как суп так вредно подействовал на брата короля? Как поступил герцог де Бирон, когда его родной племянник убежал с его женой? Правда ли, что он прибавил шалопаю пятьсот тысяч ливров в год на содержание за это дело?

Таковы были вопросы, касавшиеся событий, происшедших в Париже года два тому назад и конец которых еще не дошел до берегов реки Ришелье. До глубокой ночи, когда его товарищи давно уже храпели под одеялами, де Катина, жмурясь и позевывая, все еще старался удовлетворить любопытство старого придворного, посвящая его в сложные подробности версальских сплетен.

Глава XXXII. УБИЙСТВО РЫЖЕГО ОЛЕНЯ

Два дня провели наши путники в усадьбе «Св. Мария»и охотно погостили бы и дольше, так как комнаты были удобны, прием радушен, но красные оттенки осени переходили уже в коричневые тона и беглецы отлично знали, как внезапно налетают снег и мороз в этих северных краях и как потом невозможно будет добраться до места назначения, если наступит зима. Старый вельможа разослал разведчиков и по воде и по суше, но на восточном берегу не было обнаружено и следов ирокезов. Очевидно, дю Лю ошибся. Но с другой стороны реки к небу по-прежнему поднимались столбы серого дыма, указывая на близко находившегося врага. Целый день эти сигналы опасности были видны из окон усадьбы и из-за частокола ограды, напоминая обитателям, какие бедствия подстерегают их.

Итак, беглецы отдохнули, набрались сил и единодушно решили продолжать путь.

— Если выпадет снег, будет в тысячу раз опаснее, — говорил Амос, — тогда всякий ребенок разыщет наши следы.

— Да и чего нам бояться? — доказывал старый Эфраим. — Ведь эта пустыня Аравийская ведет в землю Ханаанскую. Правь прямо, парень, и не выпускай руля!

— И я не боюсь, Амори, я совсем отдохнула, — подбадривала Адель. — К тому же нам будет гораздо безопаснее в английских провинциях. Как знать, может быть, этот ужасный монах скоро явится и сюда с приказом тащить нас в Квебек или Париж.

Действительно, весьма вероятно, что мстительный францисканец, не найдя беглецов ни в Монреале, ни в «Трех Реках», начнет искать их на берегах Ришелье. Когда де Катина вспомнил, как тот плыл мимо них в большой лодке, как он раскачивался в своей темной сутане с капюшоном в такт ударам весел, какое жестокое, неумолимое лицо было у него, он почувствовал, что угроза, о которой упомянула жена, не только вероятна, но и вполне реальна. Владелец «Св. Марии» относится к беглецам дружелюбно, но он не посмеет не выполнить требования губернатора. Могучая рука из Версаля, протянувшись через моря, тяготела над ними даже здесь, в глубине девственного леса, пытаясь схватить свою жертву и увлечь ее назад на унижение и горе. Все опасности лесов ничто в сравнении с этим кошмаром.

Хозяин замка и его сын, не зная причин, заставлявших де Катина торопиться, усердно уговаривали его остаться подольше, находя поддержку и в неразговорчивом дю Лю; скупые слова, произнесенные последним, имели более веса, чем длиннейшие тирады, так как дю Лю говорил только о том, что знал в совершенстве.

— Вы видите мою маленькую усадьбу, — уговаривал старый вельможа, делая изящный жест своей покрытой кольцами рукой, высовывавшейся из кружевной манжетки. — Она, понятно, не такова, какой я желал бы ее видеть, но я готов от всего сердца предложить ее в ваше распоряжение на всю зиму, если бы вы и ваши товарищи оказали мне честь провести ее здесь. Что же касается вашей супруги, то я уверен в ее способностях найти чем заняться и поразвлечься вместе с моей женой. Кстати, де Катина, вы еще не представлены ей. Терье, поди к госпоже и доложи, что я прошу ее пожаловать в залу с балдахином.

Де Катина вообще трудно удивить, но и он был несколько озадачен, когда дама, упоминаемая старым вельможей в преувеличенно почтительных выражениях, оказалась настолько же похожей на настоящую индеанку, насколько зал с балдахином — на французскую ригу. Правда, на ней был лиф из ярко-красной тафты, черная юбка, башмаки с серебряными пряжками, а у пояса висел на серебряной цепи флакон с душистым мускусным шариком, но цвет лица этой женщины напоминал кору шотландской сосны, а крупный нос и резкий рот в соединении с висевшими вдоль спины двумя косами жестких черных волос не оставляли ни малейшего сомнения в ее происхождении и расе.

— Позвольте мне, г-н де Катина, — торжественно проговорил владелец «Св. Марии», — представить вас моей жене, Онеге де ла Ну де Сен-Мари, совладелице этого поместья, а также замка д'Андели в Нормандии и поместья Варени в Провансе, по собственному же происхождению имеющей наследственное право на титул принцессы племени онондаго. Мой ангел, я стараюсь убедить наших друзей погостить у нас в «Св. Марии»и воздержаться до весны продолжать путь к озеру Шамплен.

— По крайней мере, оставьте здесь вашу Белую Лилию, — произнесла темнокожая принцесса на превосходном французском языке, сжимай своими медно-красными пальцами белоснежную руку Адель. — Мы сбережем вам ее до весеннего таяния льда, новых листьев и ягод.