Пастырь Вселенной - Абеляшев Дмитрий - Страница 31

Глава 13

ОХОТА

Владимир с усмешкой обнаружил на кухонном столе еще одну банку тушенки, «забытую» полковником. Открыл ее и съел со сварившейся таки вчера гречкой, до которой тогда дело так и не дошло. Днем Володя сходил по сообщенному Зубцовым адресу и обнаружил, что отворенная выданным ему ключом квартира была однокомнатной, чисто выметенной и совсем нежилой на вид. Раньше тут обитали люди, подумал Владимир. Куда они делись теперь? Сами ли подарили квартиру Сопротивлению, просто ли уехали, казнены ли Сопротивлением за пособничество врагу? Володя отлично сознавал почти равную вероятность всплывших в голове вариантов. Ведь если бы Владимир попытался выгнать Зубцова в мартовскую пургу комендантского часа, то что помешало бы Юрию Васильевичу, расстреляв Владимира «по законам военного времени», конфисковать его жилище, просто забрав ключ, и устроить там явочную квартиру для кого-нибудь посмелее да посговорчивой. Все это действительно казалось вполне вероятным, но ничего не меняло ни в решении Владимира, ни в его отношении к Сопротивлению. Он понимал, что Сопротивление третьего круга — это и есть то вынужденное, неизбежное зло, с которым ему предстояло смириться. А еще он прочувствовал, что всякая, даже самая справедливая война несет в себе целые океаны этого неизбежного зла. А еще то, что у военного времени действительно свои законы и они безотносительны и неизменны для всякой эпохи — нынешней ли или тысячелетней давности. Владимир понимал, что сегодня ночью ему предстоит либо погибнуть, либо стать героем. Проблема голода в любом случае будет снята с повестки дня. Выйти одному против вооруженного плазматическим оружием патруля с кувалдой представлялось на первый взгляд безумным. На стороне Володи был только фактор внезапности. Владимир от скуки включил телевизор. И к своему удивлению, увидел правила оккупационного режима, написанные по-русски. Владимир пробежался глазами по строкам текста со смешанным чувством. С одной стороны, ему хотелось бы обнаружить в них послабление участи простых людей, с другой — в нем, как в участнике Сопротивления, начинала расти убежденность, что чем сильнее закручивают гайки анданорцы, тем больше землян вольется в Сопротивление и тем скорее придет конец их господству. Текст обращения остался прежним. «Вот так, — с мрачной издевкой подумал Владимир. — Дождались-таки мы послабления. Теперь в 18.00, стало быть, тоже пускают текст на русском». Владимир уже собрался было выключить телевизор, но дальше, прямо на его глазах, картинка сменилась, и начался урок Языка Покорности. Подобного телевидение России еще не транслировало никогда. Первая фраза, предлагаемая для изучения, была такой:

«Я — житель покоренной планеты». На ЯП она звучала так: «Фрю тю глить». «Фрю», стало быть, значило «я», «тю» — вспомогательный глагол «есть», как в английском, а «глить» — это он как раз и есть житель покоренной планеты. Осененный внезапной догадкой, Владимир схватил пульт ДУ и нажал на клавишу телетекста.

— О-го! — вслух вырвалось у него. — Да тут полные правила анданорского!

Листая их, Владимир узнал массу познавательного. К примеру, в русском языке можно обратиться к собеседнику на «ты», а можно, для большего уважения, назвать его на «вы». Когда же мы обращаемся к нескольким собеседникам, то всегда говорим им «вы». Здесь же имелось три формы личных местоимений, по их значимости. К примеру, местоимение «я» имело равную, ущербную и уничижительную форму. Разговаривая, допустим, с врачом или иным землянином, можно было использовать местоимение «Фрю» в значении «я». Обращаясь к анданорцам, в зависимости от их статуса или ситуации, следовало пользоваться ущербным, выражающим умеренную степень покорности «я», которое звучало как «Ктюх», либо уничижительным, звучавшим как «Гленди». То есть фразы «Фрю тю глить», «Ктюх тю глить», «Гленди тю глить» — означали одно и то же: «Я — житель покоренной планеты». Похоже, когда откроются наши школы, подумал Владимир, это будет первым, что запишут наши дети в тетради. Алфавит анданорского был прост — он состоял всего из 10 согласных и 10 гласных букв.

Обращение к одному собеседнику — аналог нашего «ты» или уважительного «вы» — также имелось в трех вариантах: местоимение «ты» имело равную, превосходящую и воспевающую форму. Как к равному, разумеется, следовало обращаться к такому же, как ты сам, бедолаге с оккупированной территории; в превосходящей форме — к тому, кто имел карточку покорности, если у тебя самого ее еще не было, и к тем из землян, кто удостоился чести сотрудничать с Империей; в воспевающей, разумеется, к хозяевам с нашего доброго Анданора. Звучали они так — равное «ты» звучало «Стети», превосходящее — «Бряти», воспевающее — «Арностра». Как пример приводилась, будто для издевки, фраза «Я люблю тебя», сказанная землянином другому землянину: «Фрю ля Стеги». Любить, стало быть, теперь называлось «ля». Если же у вашей избранницы уже была КП, а у вас, увы, пока нет или же она активно сотрудничала с Анданором, объясняться с ней в любви следовало уже так: «Фрю ля Бряти». Владимир с ненавистью выключил телевизор. «А на рынке, вернее всего, телевизоры теперь будут снова в цене», — подумалось ему. И ведь многие, очень многие будут учить этот собачий язык. Чтобы не умереть с голоду. Чтобы устроиться на работу. Владимиру вновь сделалось жутко. Он почувствовал, насколько человек, начавший говорить на этом псевдоязыке, скорее всего специально разработанном для завоеванных планет, незаметно, но стремительно сделается рабом. Дальше стоит лишь начать думать на нем, и вот тебя уже и нет. Как за спасательный круг, схватился Владимир за древко кувалды, которую, словно альтернативу карточке покорности, теперь всюду таскал за собой по квартире. «Как хорошо, что я в Сопротивлении! — думал он. — Иначе как заставить себя жить после всего этого…»

Весеннее солнцестояние уже миновало, и день был чуть длиннее, чем ночь. Наконец, он таки кончился. Владимир сперва думал надеть длинный, черный, по моде неизвестно каких древних годов XX века пошитый плащ, в котором в принципе можно было бы спрятать молот, но передумал. Какой в этом смысл? Анданорцам было абсолютно безразлично, с оружием его застанут на улице ночью или без оружия. В военное время наказание за всякий проступок одно — «приведение тела в не пригодное для жизни состояние». Ну что же… Не земляне навязали гостям с Анданора такие условия игры. Владимир думал, как он будет спускаться по лестнице, мимо всех соседских дверей. «А вдруг, — подумалось ему, — кто-то посмотрит в „глазок“? А вдруг донесет?» Быть может, имей он какое-либо иное задание от Сопротивления, он бы прятался. Но сейчас — Владимир это чувствовал — ему не нужно было думать о соседях, он не должен был, хотя бы в своем подъезде, прятаться как мышь, даже если логика говорила ему, что делать это следовало бы. Его шансы на успех, по этой же самой логике, были настолько пренебрежительно малы, что и слушать ее подсказки Владимиру казалось неправильным. Если разум подсказывает вам, что вы обречены, перестаньте слушаться его голоса, и, быть может, все еще обойдется. Эта посетившая Володю мысль показалась ему самому очень восточной какой-то и симпатичной. Помолившись молитвами и в дорогу, и на успех дела и засунув за пояс залихватски-разбойничий охотничий нож внушительных размеров, а также прихватив целый моток прочного, металлического в пластике, троса, Володя открыл входную дверь и, не прячась, спокойно вышел из нее с молотом в руке. Ему казалось, что он сейчас вовсе не он, а какой-то то ли герой, то ли даже божество древности. Тор, вспомнил он, спускаясь по лестнице, гулко разносящей его шаги по всему подъезду. Тор — это как раз такой вот парень с молотом. Был ли у Владимира план? Можно сказать, что был. Подкрасться сзади к патрулю и одним ударом оглушить обоих. Владимир вспомнил, что даже не выглянул на улицу, чтобы увидеть, нет ли поблизости патруля. «Что же, — какой-то злорадной вспышкой мелькнула мысль, — это тоже против логики, стало быть, очень хорошо. Да и не возвращаться же». Если бы кто-нибудь из соседей решился-таки подойти к «глазку», то увидел бы Владимира, одетого в кожаную куртку, теплые штаны и с наглым и торжественным видом несущего в руке огромный смертоносный молот. Идущего на верную смерть. И у всякого, кто осмелился бы прильнуть глазом к бойнице «глазка», возникла бы, вопреки той же логике, мысль, что у него все получится — таким уверенным в своих силах и исполненным мрачной решимости смотрелся Владимир.