Бог ищет тебя - Елистратова Лола - Страница 14

Мне нужно получить документы, и для этого я должна его соблазнить, – да не нужно мне никаких документов, я до смерти влюблена в него, но я боюсь себе в этом признаться, мне стыдно думать об этом, поэтому я говорю себе, что мне нужны документы.

Не желание, а необходимость.

Я Юдифь.

Юдифь с мерцающего золотого полотна Климта. Искаженное, опьяненное, дионисийское лицо, выступающее из иконного золота фона, словно из стихии вечной женственности.

2

ДРЯБЛЫЕ ПРЕЛЮДИИ ДЛЯ СОБАКИ

Играть в медленной спешке.

Из «Советов исполнителям» Э. Сати

Потом в действие включается телефон.

Телефон становится центром комнаты и центром жизни. Стоит на столе, как языческий божок, а я смотрю на него и фантазирую, как отвечу Диме, когда он позвонит:

– Ты сделаешь это для меня. Ты уже знаешь, что сделаешь это для меня. И завтра, когда меня будут проносить в носилках мимо торговцев идолами через мост, я буду смотреть на тебя сквозь кисейное покрывало, я буду смотреть на тебя, может быть, я улыбнусь даже. Ты хорошо знаешь, что сделаешь то, чего я от тебя требую. Ты это хорошо знаешь, неправда ли? Я же это знаю.

Но он не звонит и не звонит, вот досада.

Чем заняться? Подойти к зеркалу, полюбоваться собой? И царица хохотать, и плечами пожимать, и подмигивать глазами, и прищелкивать перстами?

Не хочется.

Или, пожалуй, позвонить ему самой?

Нет, нельзя. Шаги в танце должны быть медленные, осторожные, как у кошки, которая крадется за птичкой. А то птичка раз – и улетит.

Нельзя ни за что.

Придя к этому окончательному выводу, быстро схватить трубку и набрать Димин номер.

«Абонент не отвечает или находится вне зоны действия сети».

Черт.

Вот ведь глупость: ситуация так понятна, что только от этого становится непонятной. Наивность, гротеск и абсурд. Словно саркастические названия, которые Сати давал своим пьесам: «Засохшие эмбрионы», «Арии, от которых все сбегут»... И правда сбегут...

Еще, что ли, попробовать?

Палец нажимает на кнопки телефона, кровь отбивает в ушах дурацкие такты. Ура, звонки на том конце! А что ура-то? Лучше бы он был опять отключен...

Точно лучше?

Может, положить трубку, пока не поздно?

– Я слушаю, – голос напряженный, усталый.

– Здравствуйте, Дима, – голос вкрадчивый, нежный.

– Лиза, здравствуйте, – похоже, обрадовался.

Точно обрадовался?

– Простите, Лиза, я сейчас на переговорах. Я очень скоро вам перезвоню.

– А...

– Был рад вас слышать, – и гудки в трубке: пум-пум-пум.

Вот зачем мне все это? Была бы здесь Марина, гадалка по кофейной куще, она бы сказала: «Ты только посмотри на него. С первого взгляда видно, что у него в голове тараканы. Причем большие тараканы – зверюги, динозавры целые. Плюнь ты на него, пусть один пасет своих динозавров».

Да он мне и не нужен вовсе.

Мне нужны документы, что, забыла?

Поэтому я сейчас буду соблазнять его. Правда, непонятно как, но буду. Например, могу сказать ему:

– Твой рот, Иоаканаан, в твой рот я влюблена. Он как гранат, рассеченный ножом из слоновой кости. Твой рот краснее, чем ноги тех, кто в давильне мнет виноград.

Что ты, Лиза, любой мужчина – а что уж говорить про него, пугливого, – убежит на край света от таких речей.

А я буду кричать ему вслед:

– Твой рот словно лук персидского царя, выкрашенный киноварью, с рогами из кораллов. Нет в мире ничего краснее твоего рта... Дай мне поцеловать твой рот...

Ты увлеклась, Лиза, тебе нужны только документы.

Да, но знаешь, мне так смешно становится от мысли, что он боится меня. Сам не знает почему, но боится. Мне от этого очень смешно, весело – особенно сейчас, на безопасном расстоянии. Мир словно перевернулся: охотник не он, а я, и я больше не в голубом.

Я в красном, и это здорово.

Столп красных искр: звонит телефон.

– Я на одну минутку, – голос глухой, недоверчивый. – Может быть, встретимся сегодня вечером?

– Давайте.

– Тогда в семь внизу, в холле?

– Хорошо, – разговор в ритме «Дряблых прелюдий для собаки». К нотам Сати приложил рисунок занавеса, поднимающегося над косточкой.

А почему косточка? Почему собака?

Потому что «Собачий вальс», «Любовные песни для моей собаки» Россини и цинизм Диогена?

Уж не знаю, что имел в виду Эрик Сати, но про себя могу сказать одно: я съем тебя и обглодаю твои косточки. Станцую и в награду попрошу твою голову на серебряном блюде.

Таково вечное желание темной танцовщицы.

Саломея, целующая мертвые губы на отрубленной голове.

Юдифь с мечом, влюбленная в Олоферна.

Ах, любимый... хабиб, хабиб... любимый...

Что я могу дать тебе?

Ничего.

3

ТРИ ГРУШЕВИДНЫХ ОТРЫВКА

Надень повязку на звук.

Из «Советов исполнителям»

Между прочим, времени уже очень много. До семи часов осталось – сколько? Всего-то ничего! – а еще надо успеть собраться, навести красоту.

Ах, самые сладкие моменты в жизни, моменты, любимые всеми женщинами без исключения, – подготовка к свиданию. Отсчет от обратного: сколько еще есть времени. Как в книжках по косметологии: «если у вас есть три часа перед свиданием», «если у вас есть два часа», «час», «полчаса»... Два – три – полчаса, пахучие и душистые, как грушевый десерт «Елена Прекрасная».

И лицо сияет, покрывается розовым румянцем – конечно, ты же мажешь на него уже третью маску подряд, ты вывалила целую гору тюбиков и флаконов из шкафчика в ванной и теперь колдуешь над ними, как заправская ворожея. Любой мужчина ужаснулся бы примочке из овечьей плаценты или экстракту акулы со ста травами, но нам все нипочем – все, хоть помет летучей мыши, лишь бы быть красивой. Сам процесс так увлекателен, что временами даже забываешь о его цели и объекте. Потому что нет, решительно никто из них не достоин такого титанического труда. Один маникюр чего стоит: попробуйте-ка ровно намазать темный лак для ногтей.

И еще потом его высушить.

Правда, приходится признать, что не будь объекта, не было бы и процесса. Диалектика.

Впрочем, в этих вещах лучше никого не слушать и полагаться только на интуицию. Как Сати, который писал новаторскую музыку и считал, что главное – это быть правым в своих собственных глазах. Культура парадокса. Сати заявлял: «В молодости мне говорили: «Вы увидите, когда вам исполнится пятьдесят». Вот мне пятьдесят, а я так ничего и не увидел».

И еще: «Я родился очень молодым в очень старом времени».

Лиза включила душ и стала смывать с тела остатки пилинга, делающего кожу шелковистой. Провела ладонью по животу: да, на ощупь чистый шелк. Погладила себя по бедру.

Чья это рука – моя, его? Внезапно становится горячо, словно под кожей быстро пробегает легкий жар, – из душа льются струи воды, стекают по распущенным длинным волосам.

Его руки скользят по золотым волосам.

Это же твои волосы. Твои волосы, Мелизанда. Они падают на меня с башни, и они любят меня, любят в тысячу раз больше, чем ты...

Вытереться большим пушистым полотенцем. Накинуть махровый халат и пройти в комнату, к большому зеркалу.

Если бы было время, можно было бы заглянуть в записи, небрежно разбросанные по столу, в тетрадку с проектом статьи. Можно было бы прочитать:

«Основные образы стиля модерн (подчеркнуто): поцелуй, страсть, чувственное буйство, искушение, грех, изнеможение от экстаза.

Но и в самом порыве, в самом экстазе – ущербность, перенапряжение, надрыв.

Поцелуй. Поцелуй Сфинкса».

Но времени на чтение нет.

Чем ближе стрелка часов подходила к семи, тем страшнее становилось Лизе.

Пока она собиралась, прихорашивалась, примеряла платья, время летело легко, но в половине седьмого... Она еще пыталась обмануть себя, отвлечься: подкрасить глаза, а вот здесь помада лежит неровно... но в половине седьмого на нее нашла настоящая лихорадка.