Сталин. На вершине власти - Емельянов Юрий Васильевич - Страница 33

Самоубийство Орджоникидзе явилось еще одним сильным потрясением для Сталина после гибели Надежды Аллилуевой и Сергея Кирова, и вновь он мог искать виновных в смерти близкого человека. Размышляя о самоубийстве жены, он винил тех, кто мог вольно или невольно подтолкнуть ее к роковому выстрелу, и в то же время осуждал ее за безрассудный шаг. Размышляя об убийстве Кирова, он обвинял прежде всего тех, кто подталкивал Николаева, но в то же время сокрушался по поводу беспечности Кирова, не принявшего решительных мер для своей безопасности. Теперь он мог задуматься о том, почему Орджоникидзе выбран смерть как единственный выход из альтернативы между бескомпромиссным осуждением противников Сталина и отказом от такого шага. Если Орджоникидзе предпочел застрелить себя, но не осудить врагов Сталина, то это означало, что он так решительно отказывался поверить в вину заговорщиков, что готов был это доказать своей смертью. Возможно, Сталин считал, что Орджоникидзе был настолько связан с заговорщиками, что готов был умереть, но не встать рядом со Сталиным в борьбе против них. Из этого мог следовать вывод и о том, что некоторые связи с противниками Сталина Орджоникидзе решил унести в могилу. Эти соображения могли заставлять Сталина размышлять о том, что же скрыл от него Орджоникидзе. Он не мог не прийти к выводу о том, что, если Орджоникидзе нашел выход из отчаянной для него альтернативы лишь в самоубийстве, то Другие люди, оказавшиеся в схожем положении, но не обладавшие его бескомпромиссным и импульсивным характером, могли лишь притвориться сторонниками Сталина, а на деле скрывать свои связи с заговорщиками.

Самоубийство Орджоникидзе могло заставить Сталина увидеть в заговорах, о которых шла речь на процессах в августе 1936 года и январе 1937 года и о которых поступали к нему предупреждения из Праги и Парижа, лишь отдельные проявления глубокого кризиса, поразившего партию. Он мог задуматься о том, что применявшиеся до сих пор чистки партии оказались бесполезными, а болезнь, поразившая партию, оказалась загнанной вглубь. Вряд ли содержание доклада Сталина на февральско-мартовском пленуме (1937) ЦК ВКП(б) «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников» и его заключительного слова можно верно понять, не учитывая влияния на Сталина обстоятельств гибели Орджоникидзе. Свой доклад 3 марта 1937 года Сталин начале утверждения о том, что «вредительская и диверсионно-шпионская работа агентов иностранных государств, в числе которых довольно активную роль играли троцкисты, задела в той или иной степени все или почти все наши организации – как хозяйственные, так и административные и партийные», что они «проникли не только в низовые организации, но и на некоторые ответственные посты».

В то же время Сталин решительно осуждал попытки свести очищение партии к борьбе с бывшими активными троцкистами. В своем заключительном слове на февральско-мартовском пленуме ЦК Сталин предупреждал, что «среди наших ответственных товарищей имеется некоторое количество бывших троцкистов, которые давно уже отошли от троцкизма и ведут борьбу с троцкизмом не хуже, а лучше некоторых наших уважаемых товарищей, не имевших случая колебаться в сторону троцкизма. Было бы глупо опорочивать теперь этих товарищей». Иллюстрируя это положение в неопубликованной тогда части этой речи, И. В. Сталин напоминал о том, что троцкистами были Ф.Э. Дзержинский и нынешний член Политбюро А.А. Андреев. Отмечая же, что в 1927 году за троцкистов голосовал о 4 тысячи членов партии, и причисляя к ним тайных сторонников троцкизма, Сталин объявлял, что имелось «около 12 тысяч членов партии, сочувствовавших так или иначе троцкизму. Вот вам вся сила господ троцкистов. Добавьте к этому то обстоятельство, что многие из этого числа разочаровались в троцкизме и отошли от него, и вы получите представление о ничтожности троцкистских сил». Фактически Сталин ставил под сомнение сведения о десятках тысяч «троцкистов», о разоблачении которых в каждой области СССР докладывали Хрущев и другие партийные руководители.

Через три месяца, в июне 1937 года, он поставил под сомнение и правильность ведения борьбы исключительно против «классово чуждых элементов», проникших в партию: «Когда говорят о дворянах как о враждебном классе трудовому народу, имеют в виду класс, сословие, прослойку, но это не значит, что некоторые отдельные лица из дворян не могут служить рабочему классу. Ленин был дворянского происхождения… Энгельс был сын фабриканта – непролетарские элементы, как хотите. Сам Энгельс управлял своей фабрикой и кормил этим Маркса… Маркс был сын адвоката, не сын батрака и не сын рабочего… И наоборот. Серебряков был рабочий, а вы знаете, каким мерзавцем он оказался. Лившиц был рабочим, малограмотным рабочим, а оказался шпионом».

Таким образом, Сталин призывал отказаться от разработанных им же после убийства Кирова идейно-политических установок, которыми руководствовались в ходе партийной чистки и репрессий 1935—1936 годов. Теперь, выступая на февральско-мартовском пленуме, Сталин заявлял: «То, что мы за это время понаисключали десятки, сотни тысяч людей, то, что мы проявили много бесчеловечности, бюрократического бездушия в отношении судеб отдельных членов партии, то, что за последние два года чистка была и потом обмен партбилетов – 300 тысяч исключили. Так что с 1922 года у нас исключенных насчитывается полтора миллиона. То, что на некоторых заводах, например, если взять Коломенский завод… Сколько там тысяч рабочих? (Голос с места: тысяч тридцать.) Членов партии сейчас имеется 1400 человек, а бывших членов и выбывших с этого завода и исключенных – 2 тысячи, на одном заводе. Как видите, такое соотношение сил: 1400 членов партии – и 2 тысячи бывших членов на заводе. Вот все эти безобразия, которые вы допустили, – все это вода на мельницу наших врагов… Все это создает обстановку для врагов – и для правых, и для троцкистов, и для зиновьевцев, и для кого угодно. Вот с этой бездушной политикой, товарищи, надо покончить».

По сути Сталин обвинял партийных руководителей, проводивших массовые чистки и исключивших сотни тысяч коммунистов из партии, в том, что они «искусственно плодят количество недовольных и озлобленных и создают, таким образом, троцкистам эти резервы». Это заявление перекликалось с призывом в его докладе «разбить и отбросить… гнилую теорию, говорящую о том, что у троцкистских вредителей нет будто бы больше резервов, что они добирают будто бы последние кадры». Получалось, что резервы троцкистам создавали те партийные руководители, кто проводили массовые исключения из партии, а потому они объективно являлись пособниками Троцкого.

Выражая сочувствие невинно пострадавшим рядовым членам партии, Сталин одновременно направлял огонь критики против руководящих кадров партии. Резко осуждая неоправданные массовые исключения рядовых коммунистов из партии, допущенные партийным руководством, Сталин одновременно выступал против выдвижения людей на руководящие должности «безотносительно к их политической и деловой пригодности». Он увидел большую опасность в том, что «чаще всего подбирают работников не по объективным признакам, а по признакам случайным, субъективным, обывательски-мещанским. Подбирают чаще всего так называемых знакомых, приятелей, земляков, лично преданных людей, мастеров по восхвалению своих шефов». Сталин привел в пример первых секретарей Казахстана и Ярославской области Мирзояна и Вайнова: «Первый перетащил с собой в Казахстан из Азербайджана и Урала, где он раньше работал, 30—40 «своих» людей и расставил их на ответственные посты в Казахстане. Второй перетащил с собой в Ярославль из Донбасса, где он раньше работал, свыше десятка тоже «своих» людей и расставил их тоже на ответственные посты. Есть, стало быть, своя артель у товарища Мирзояна. Есть она и у товарища Вайнова».

Сталин давал понять, что Мирзоян и Вайнов далеко не одиноки в своем стремлении окружить себя собственной «королевской ратью». Сталин критиковал за подобную склонность и Г.К. Орджоникидзе: «Он также страдал такой болезнью: привяжется к кому-нибудь, объявит людей лично ему преданными и носится с ними вопреки предупреждениям со стороны партии, со стороны ЦК». Фактически Сталин объявлял войну местническим и ведомственным группировкам, которые объединялись вокруг тех или иных партийных руководителей и были источником непрекращавшихся интриг внутри советского руководства.