Князь грязи - Прокофьева Елена Владимировна "Dolorosa" - Страница 11

Кривой многозначительно указал пальцем себе под ноги.

— Еще глубже под землей. Хочешь пойти туда вместе со мной?

Должно быть, ужас все-таки отразился на моем лице, потому что Кривой добавил:

— Да, там настоящий Ад. И любой обычный человек погибнет, если спустится туда. Хряк, Михалыч, Урод даже . Они погибнут… Но в этом месте Повелитель дарует огромные силы таким, как мы. Силы достаточные для того, чтобы быть властителями мира. Всего мира, Мелкий. И этого, и того, который наверху.

— Но никто не погибает в День Жертвоприношения, а ведь спускаются туда толпы народа. Урод все время ходит и Хряк тоже… ему нравится.

— Это особенный день, Мелкий. В этот день сам Великий Жрец впускает свой народ в святилище… Ты никогда еще не был на жертвоприношении?

— Не был. Меня еще не было здесь тогда…

На самом деле, я уже был здесь. Только Михалыч меня не пустил, сказал, что нечего мне там делать.

— Это и хорошо. Нечего тебе смотреть из толпы. Ты пойдешь туда вместе со мной. Как один из избранных… Хочешь?

— Хочу.

У меня вдруг сильнее забилось сердце и даже голова закружилась от внезапно пришедшей в голову мысли, что ведь это сам Баал-Зеббул прислал за мной Кривого!.. Прислал, чтобы наконец призвать меня к себе! Так чего же я боюсь? За свою свободу? Да что такое свобода по сравнению с возможностью служить ЕМУ… Лично! ОН зовет меня, ОН, который признал меня своим сыном в тот день, когда я заблудился. Разве я не говорил ему тогда, что сделаю для него все?!

Да, мне нравилось быть одиночкой, я не хотел даже пытаться стать одним из тех, кто служит нашему Богу по-настоящему… Но я должен, потому что я избран. Я предназначен. А предназначение свое не выбирают. Ему просто следуют.

— А кто ты там, Кривой? — спросил я осторожно.

Кривой только улыбнулся.

— Узнаешь. Здесь не произносится ни имен, ни званий. Я просто слуга Его. Это единственное, что ты должен знать… пока.

Хотя костер еще горел, и было жарко, у меня почему-то мороз пробежал по коже, и мне захотелось завернуться в телогрейку. Это от волнения.

— А сейчас иди спи, — Кривой столкнул меня со своего матраса, — У тебя есть еще несколько дней. Подумай обо всем хорошенько.

Я поплелся к своей лежанке. Спать уже совершенно не хотелось, но мне действительно просто необходимо было полежать в тишине и подумать. О многом.

— Да, Мелкий! — догнал меня голос Кривого, — И о нашем разговоре никому ни слова.

— Само собой.

Но ни о чем подумать в этот раз мне не удалось. Я уснул. Вырубился сразу же, как оказался в горизонтальном положении. Наверное, сказались усталость, сытный завтрак, ну и водка, конечно.

А когда я проснулся, уже день клонился к вечеру. Я был один. Те, кто работали, еще не возвращались, а Кривой уже сгинул , по своему обыкновению. Я, честно говоря, испытал по этому поводу большое облегчение.

Котел все еще висел над потухшими углями. Там еще было чего пожрать. Я могу поесть и холодного, я не привереда, но, согласитесь, горячая пища все-таки приятнее. К тому же я не тороплюсь никуда. Мои тоннели подождут меня еще пару часов.

Мне Михалыча надо дождаться, убедиться, что с ним все в порядке, а то всю ночь буду думать только о том, замерз он до смерти на этот раз или еще не замерз.

Михалыч пришел. Закостеневший от холода, но довольный.

Сегодня подфартило так, как очень редко случается, поведал он мне, какой-то новый русский кинул купюру в пятьдесят баксов.

Михалыч вертел ее в руках и не знал, куда спрятать. Еще бы! Попадется на глаза Хряку — отнимет.

— Давай я спрячу, — предложил я ему.

— А где?

— У меня тайных мест до фига. Никто не найдет.

— А что за место-то?

— Я тебе покажу.

— Да нет, можешь не показывать. Тебе я верю.

— Я не к тому. Просто… ну, меня скоро здесь уже может не быть…

Михалыч встрепенулся.

— Да ну? никак домой возвращаешься?!

Михалыч постоянно уговаривал меня вернуться домой. С первого дня нашего с ним знакомства. Как только узнал, что я из благополучной семьи, то обругал меня по страшному.

И всякий раз ругался, пока не понял наконец, что я не просто глупый подросток, сбежавший из дома в поисках приключений, что я навсегда здесь останусь.

Мне, наверное, следовало бы сказать, что да, мол, я возвращаюсь к родителям. И Михалыч был бы доволен и вопросов не последовало бы. Но не мог я так сказать, просто потому, что столько раз твердил старику, что мой дом — здесь! Что я сделал свой выбор, и он окончателен! Что он подумает, что я сломался? Что мне слишком трудно самому заботиться о себе и жить так, как мне в кайф? Нет, я не могу допустить, чтобы он так подумал обо мне!

— Я не домой, Михалыч.

Я принес ему в миске горячего супа и сел рядом.

Михалыч жадно набросился на еду, и я уже начал думать, что он не спросит… Но он спросил.

— А куда же?

— Я не могу тебе сказать.

— Что значит — не можешь?

Михалыч поставил тарелку на пол и посмотрел на меня подозрительно.

И мне пришлось рассказать. Взяв, конечно, с Михалыча предварительно слово, что наш разговор останется между нами.

Старик выслушал все, что я сказал ему, и я заметил, как он поник.

— Вот до чего дело дошло, — сказал он после того, как я давно уже сидел молча и ждал его слов, — Я знал, что так все и будет, я знал, что этим кончится.

Внезапно Михалыч съездил мне ладонью по лбу. Довольно сильно.

— Ты понимаешь, идиотина, что подписал себе смертный приговор?! — закричал он шепотом, — Довыступался со своей избранностью! Сколько раз я тебе говорил!.. Эти жертвоприношения… Ты знаешь, кого они в жертву приносят?.. Людей!!!

Честно говоря, я об этом догадывался. Жертвовать Баал-Зеббулу что-то меньшее, было бы святотатством.

— Но ведь это люди сверху, — брякнул я, — Не наши…

Забыл я что ли с кем говорю? Это Уроду можно сказать не наши и Кривому, но не Михалычу же!..

У Михалыча еще сильнее руки затряслись от моих слов, он смотрел на меня так, что мне казалось — сейчас задушит.

— Не наши?! — проговорил он, наконец, — Да речь идет о твоих родителях, о твоей сестренке ! Ты и их готов в жертву принести?! Что с тобой?! Ты что, убийца?! Как Хряк?! Что значит, наши, не наши?! Все мы люди — одинаковые! Всех нас матери рожали… Глупый мальчишка.

— Эти люди чуть не убили тебя, выгнали из дома, оставили на произвол судьбы… а здесь тебя приняли!

— Это бандиты были! Не люди — бандиты! И те, к кому ты идешь — тоже бандиты! Еще по-страшнее, чем те, которые наверху… Но у тебя теперь выбора нету, — добавил он внезапно, — Если ты откажешься — тебя убьют. Даже если домой вернешься, все равно найдут и убьют… Они повсюду. Они где угодно найдут…

— А я отказываться и не собираюсь! — сказал я мрачно, — И все, Михалыч, забудь о нашем разговоре. Если Кривой узнает, что я тебе все рассказал — нас точно убьют. И тебя и меня. Понял?

Михалыч не ответил. Он отвернулся от меня и принялся доедать почти остывший уже суп.

Я отправился уже к выходу, когда он внезапно окликнул меня.

Он заставил меня подойти, вдруг властною рукой притянул к себе и поцеловал в лоб.

— Я буду молиться за тебя, — сказал он, — За твое спасение. Не вашему дьяволу, а Богу! Тому, который на небесах, а не под землей!

Он оттолкнул меня и прежде, чем он вновь отвернулся к своей тарелке, я увидел слезы в его глазах.

Мне нужно было, наверное, как-то утешить его, но я не знал как. Я забрал его пятидесятидолларовую бумажку и рассказал, где спрячу ее. Рассказал Михалычевой спине, потому что он так и не повернулся ко мне и не сказал ничего. Так что и не знаю я, понял ли он, где я собираюсь прятать его деньги…

Было еще не поздно, и я отправился в метро. Мне нравится сидеть в тоннеле, в каком-нибудь уютном месте и смотреть на проносящиеся мимо поезда. Я сижу все время в разных местах — так интереснее, но обязательно у светофоров. Иногда поезда останавливаются и ждут зеленого света, тогда я смотрю вглубь ярко освещенных вагонов. Разглядываю людей. И, порою, вижу детей, прилипших к окнам — детей, с такими же жадными глазами, какие были у меня когда-то. Когда-то я мечтал о том, как буду сидеть в тоннеле и смотреть на поезда. Моя мечта сбылась. Но только вот удастся ли мне и в будущем приходить сюда?.. Я не знаю.