Князь грязи - Прокофьева Елена Владимировна "Dolorosa" - Страница 35

Правда, на дискотеки я не хожу.

И никогда не ходила.

— Так что… Насчет Ольги? Вы узнали что-то новое? его голос чуть дрогнул.

Наверное, он действительно переживал… И ехал сюда с надеждой в сердце, сам себе не смея в этой надежде признаться. Он все-таки дядя Ольги! Хоть и очень молодой… Хоть и странноватый несколько…

— Ольга нашлась. Я нашла ее… Сейчас Андрей поехал с нею в парк. Врачи советуют нам развлекать ее, чтобы вывести из шока. Жить так, как будто ничего не случилось… И они поехали на аттракционы. Ольга попросила… Она, знаете ли, совсем ни о чем не просит, а тут — попросила, и Андрей не пошел сегодня на работу и повез ее в парк. Он не хотел, он вообще боится куда-либо выводить ее, пусть даже под своим же присмотром… Вы же понимаете, когда она пропала, они же были совсем рядом — Андрей и… И ваша сестра. Они стояли рядом, а девочка исчезла! И теперь он боится с ней выходить…

Боится, что она снова исчезнет.

— Это он виноват. Это он должен был держать ее за ручку! — как-то заучено произнес Вениамин и вдруг начал съезжать по стене, сгибая в коленях свои длинные ноги. Усевшись на пол, он посмотрел на меня и сказал:

— Я вам не верю. Ольга умерла…

Мне стало жалко его, несмотря на то, что он уже начал действовать мне на нервы.

— Идемте на кухню. Я напою вас чаем и все расскажу. А потом и они придут… Но вам придется подождать. Я не думаю, чтобы они пришли совсем скоро.

Он покорно пошел за мною на кухню.

Я дала ему чая и влила в его чашку ложечку коньяку.

А потом я рассказала.

Я рассказала ему все…

Все. Включая и то, что мы с Андреем уже собирались разводиться.

Он слушал меня молча. Только бледнел все больше, все шире становились глаза и плотнее сжимались губы. Когда я закончила, он еще недолго помолчал, а потом вдруг с размаху ударил кулаком по столу — так, что подскочили и чашки, и сахарница, и я, а бутылка с коньяком и вовсе упала.

— Так все это время она была жива! Все это время она жила, страдала, над ней измывались какие-то подонки, причем — здесь, в Москве, они привезли ее в Москву… А мы жили рядом! Мы были здесь же и нам было удобнее верить в ее смерть! Удобнее принять ее смерть, нежели страдать от неопределенности! Боже… Мы ведь прекратили поиски… Мы ничего не предпринимали! Мы смирились! Опустили руки!

— Но ведь в милиции оставалась ее фотография, она была в списке разыскиваемых детей…

— В милиции! Но разве они что-нибудь предпринимали?

Разве они могли что-нибудь сделать? Разве на них можно хоть в чем-то надеяться? Надо было самим… Самим… О, Боже!

Старуха Ванга была права! Ольга жива… А мы, вместо того, чтобы объединиться и делать что-то, мы предпочли смириться с ее смертью, мы перессорились, перегрызлись, как крысы, разбежались в разные стороны… Лана умерла… Отец уехал, писал свои дурацкие сценарии, ставил фильм… Я — остался, но блядовал тут во всю, ни до чего мне дела не было, я о ней даже не вспоминал, старался не вспоминать… Андрей — и вовсе женился, словно ни Ланы, ни Оли и на свете-то никогда не было!

— Андрей вспоминал о ней… О них.

— А что проку с его воспоминаний?!! Ванга… Ванга сказала, что Оля — жива! А мы не поверили ей…

— Ванга? Андрей не говорил мне…

— Он не знал. К Ванге ездили мы с отцом. Уже после того, как Лана умерла. Это было ее последнее желание… Чтобы мы съездили к Ванге. Ей рассказывали, будто Ванга творит чудеса по розыску пропавших. Она так верила… А отец — не верил ни на грош! Ванга сказала, что Ольга жива. Что она не видит ее, что она видит темноту вокруг нее, но Ольга жива, хотя — под землей, словно бы в могиле… Отец не поверил.

Решил, что это какое-нибудь дурацкое иносказание, утешение — что-нибудь насчет бессмертия души и жизни вечной! А Оля…

— …а Оля, судя по всему, жила в подземелье. То ли в подвале, то ли и вовсе в канализации — там бомжи в основной своей массе зимуют… Она мало рассказывала. Но она боится темноты и говорила, что они живут под землей и там их мир, и что тьма — их свет, и что бездна — их солнце. А доктор, который ее осматривал, сказал, что она явно длительное время пробыла абсолютно без света. Отсутствие витамина Д как-то по особенному сказывается на растущем организме и это можно определить даже спустя время, этот след неизгладим…

— Черт! Черт! Черт! Жила в темноте, в холоде, в грязи, с какими-то скотами, которых людьми-то нельзя назвать, которые калечили ее, насиловали… Ей же всего шесть лет было!

Черт! Поубивать их всех… Всех… А заодно и тех, кто хочет сейчас закон об отмене смертной казни принять! Их бы детей в подземелье, их бы детей насиловали и заставляли побираться!

Так нет, они-то защищены, их-то дети в школу с охранником ездят, а вот за счет наших детей они свою политическую карьеру и строят! За счет нашей крови!

— Андрей хотел нанять охранника. Доктор не советует, говорит, это может нарушить процесс реабилитации, дать ей какие-то неправильные установки, внушить страх перед жизнью.

Не знаю уж, почему он так думает… Я тоже за то, чтобы охранника нанять. А доктор говорит, что надо, чтобы мы с нею всюду ходили. И этого достаточно…

— Да, да, нужен охранник, а доктора — к черту! Охраннику я сам заплачу… И если кто к ней хотя бы приблизится… Хотя бы попытается подойти…

— Что? Стрелять без предупреждения? Знаете, Веня, Андрей ведь, когда узнал, переживал так же, как и вы, если не сильнее… Он говорил, что наймет братву и они пройдут по канализации и выжгут все там огнеметом… Только ведь это…

Наивно как-то. Наивно и смешно! Вы не дети уже, чтобы утешаться такими вот фантазиями, такими пылкими высказываниями!

— Но я действительно готов убивать их! Всех! Без жалости! Без разбора!

— И я тоже. Но ничего у нас не получится. Их много, да и потом, закон…

— Где был ваш закон, когда…

— …сами знаете, где он был! А стоит вам, Веня, из мести пристрелить хоть одного поганого бомжа, как закон тут же вступит в силу и будете вы за бомжа отвечать по всей строгости! Мы — даже втроем, даже вчетвером, с вашим папой вместе, мы все равно не тянем на бандформирование, мы — не какая-нибудь там Балашихинская группировка, мы — одиночки, к тому же мы — порядочные люди, а значит, у нас не получится как следует совершить преступление! Так, как надо… Замести следы… Не знаю, может, я путано говорю… Но во мне тоже клокочет ненависть и жажда мести!

— Ольга вам чужая, — буркнул Вениамин.

— Но я же женщина! Возможно, у меня будут дети… И как же я буду рожать, выпускать их в такой страшный мир? Поймите, Веня, это бандиты, настоящие мафиозо могут ничего не бояться, а мы… мы не можем думать о мести! Тем более, мы даже не знаем, кому конкретно мстить! Все, что мы можем сделать, это попытаться защитить Ольгу и вылечить ее, физически и душевно… Душевно — труднее… Это хорошо, что вы приехали. И отцу позвоните, пусть он приедет тоже. Чем больше рядом с ней будет родных людей, тем лучше! Только, знаете ли, Веня, — я замялась, не зная, как сказать.

Он смотрел на меня выжидающе…

У него фиалковые глаза.

Я не видела ни одной цветной фотографии Ланы.

Я не знаю, какого цвета были глаза у нее.

У настоящей Олиной матери…

Я собралась с духом и сказала:

— Знаете, Веня, Оля не помнит своей матери. И отца не помнит, и вообще… Она почему-то помнит только дедушку.

Доктор сказал, что это — защитная реакция психики. И еще…

Знаете, Веня, доктор сказал, что некоторое время не следует говорить Оле, что ее мама умерла. То есть… Доктор сказал, что не надо разубеждать ее в том, что я — ее мать!

— Так, — тяжело и тихо произнес Вениамин.

И воцарилась тишина…

Я затаила дыхание.

У меня даже сердце стало тише биться… Во всяком случае, я перестала его чувствовать.

Вениамин молчал.

И мне пришлось снова заговорить, чтобы сломать его молчание:

— Понимаете, ей нужна семья… И мы с Андреем решили, что поживем еще некоторое время вместе — ради нее. А потом, когда она оправится от пережитого, когда свыкнется с новой жизнью, тогда мы, быть может, сможем ей все объяснить и расстаться наконец… Я же не могу всю жизнь прожить рядом с Андреем, играя роль Ольгиной матери! Так что когда-нибудь мы скажем… Но — не сейчас…