Явление Зверя - Ермаков Александр - Страница 46

— Нет, он, Зиберович, явно переутомился. — Говорил самоконтроль разведчика. — Нельзя так огорчаться из-за всякой ерунды. Мало-ли чего не бывает в жизни, не принимать же все к сердцу. — Самоконтроль говорил одно, а в душе пламенно ярилась злоба.

Перед глазами так и стоял, знакомый по многим фотографиям из досье Стилл Ид. Мондуэл с кроликом в руках. Мондуэл вызывающе ухмылялся и смачно сплевывал. Кролик издевательски сучил носом.

Зиберович с детства не любил кроликов, был о них плохого мнения. Еще когда он был маленьким еврейским мальчиком, его папа Рувим Соломонович немного скорняжил и держал, в какой-то мере и для этих целей, по нескольку кроликов. Их клетки были далековато от жилища семейства Зиберовичей и отец возложил на Мойшу заботу о животных. Мойша старательно собирал по пустырям траву, тащился в такую даль, кормил кролей, а те, неблагодарные, гладиться не давались, старались от него спрятаться и даже норовили укусить за палец.

— Глупые животные. — Сделал вывод юнный Зиберович. В дальнейшем это мнение только укрепилось — ну кто видел в цирке дрессированного кролика! Зайцы, те хоть по барабанам стучат, а вот эти пушные толстомясые даже через обруч прыгать не могут — значит глупые. Будучи человеком хитроумственного труда, генерал глупость считал грехом непростительным.

Тьху ты! — В сердцах сплюнул и сам Зиберович. Ну, на сегодня хватит. Показаться что-ли своему психоаналитику, не эдипов ли комплекс таким необычным видом объявился? Так думал Зиберович, доставая из кармана ключ, пытаясь погасить свою необъяснимую злость. Дома о работе табу. Может отпуск взять? — Думал, заходя в свою Брюссельскую квартиру. Или вызвать для дачи показаний секретчицу Катьку, да закатиться с ней в баньку, как этот полковник Приходько — гад он, сволочь, сука! — Сразу отрешиться от производственных вопросов не получалось. Зиберович сознательно медленно прошелся по комнатам, впитывая ауру знакомого интерьера. Квартира обставлена была богато, но уютно. Богатство было не показушное, броское и бездушное, на чужой завистливый глаз расчитанное. А по-домашнему теплое, для одного хозяина, предназначенное создавать ему уют и покой. По душе были ему вещи по настоящему ценные, не как движимое имущество любил их не за товарную стоимость, а за красоту неподдельную, удобство и благородность. Привычный интерьер успокаивал.

В Брюссель Зиберович жену брал редко, обходился компанией кота по кличке «Генералиссимус». Котяра был рыжий, наглый и толстый, что при его склонности к обжорству было естественно. Вот и сейчас он мурмявкал под ногами хозяина и все порывался клоунским макаром кувыркнуться через голову и покататься спиной по ковру, оголяя междулапье окружности брюшка. Таким способом он демонстрировал свою лояльность. Зиберовича верподданические телодвижения Генералиссимуса трогали мало. За всем этим умильным шоу скрывался совершенно шкурный интерес — котяра выхристараднивачивал вечернюю пайку, желательно с добавкой.

— Ишь скотина бессловесная, а подлости не меньше, чем у людей, ну хоть взять этого лукавого замдиректора. — Зиберович нахмурился. — Вот черт, никак не отвяжется это проклятье.

Все еще хмурый зашел на кухню, вынул из шкафчика коробку Вискоза, насыпал в мисочку. Котяра, отбросив уже ненужную показушную лояльность, брезгливо брал на зуб витаминную многомикрокомпанентную смесь. Хозяин его больше не интересовал.

— Зачем я завел эту нечисть? — Удивлялся сам себе Зиберович. — Таки надо бы посоветоваться с психоаналитиком, а то случаются затмения разума.

Это чудовище Генералиссимус явно был порождением сна разума Зиберовича. Его подсунул шефу член королевского общества защиты животных, этот Оксфордский вундеркинд семнадцатого поколения.

— Зимой кошака на балкон, на мороз, а потом — на шапку. — Со знанием дела решал потомственный скорняк Мойша Зиберович. — А директора Дубненского Центра на Шпицберген, начальником ВОХРы, а замом к нему — начальника охраны, этого сексопильного полковника Приходьку. Пускай сексуется со снежными бабами, если его самого не засексует бывший директор, пока того не засексует темень да мороз. Потом надо будет поехать туда с инспекцией, да взять с собой этого британского вундеркинда. И, когда вундеркинд будет мерзнуть, синеть сопливым носом и щелкать зубами, погладить рыжий мех новой теплой шапки и поблагодарить за полезный подарок. Оксфордского любителя домашних животных должна схватить кондрашка.

Планы Зиберовича не были садистскими, они были просто утилитарными. Яйца он никогда не бил просто так — только чтобы сделать яишницу. А вот яишницу Зиберович очень любил.

С производственными вопросами давно пора было кончать. Лучший способ отвлечься от всяких глупостей, это заняться делом. Зиберович, оставив коту Вискоз и сомнительного достоинства перспективы, направился в свой домашний кабинет. Это помещение не осквернялось приходящими-исходящими служб АСД, сводками об оперативной обстановке или аналитическими обзорами динамики развед. активности потенциального противника за сентябрь месяц текущего года. Нет, это был храм Зиберовичского суперэго. Святилище не чтобы тайной — профессионал понимал, что и на него имеются досье и не одно. И в этих досье чиновники разведок и контрразведок АСД и КЮД, а также всяких неприсоединившихся и нейтральных стран скрупулезно заносят все его деяния, склонности, наклонности, накапливая бесценный материал для будующего бестселера Рувима Ольсона. Не тайном, но в отличие от Оксфордского сноба, не афишируемой на всех углах хобби Зиберовича. Беспокойный его разум, не удовлетворяясь тайнами мировых хитросплетений, во внеслужебное время пытливо разгадывал тайны иного рода. Дома разведчик преображался в исследователя поэзии древних героических эпосов и саг.

С юнных лет Зиберович не приемлел бесхитростных развлечений, на которые так падки были его сотоварищи по тамбовскому училищу. Тратить столько бесценного времени на дружеские вечеринки казалось ему данью темных атавистических комплексов. Какой пищеварительный смысл в многочасовом застолье, когда полностью и окончательно можно насытиться за пятнадцать, ну, максимум, двадцать минут. А танцы! Неужели простой акт коитуса надо предворять многочасовыми телодвижениями на манер брачных танцев японских журавлей и прочей дикой фауны.

Зиберович мог обходиться без танцев и, в разумных пределах, без коитуса. В этом вопросе он имел свой вариант теории «стакана воды» — из какого крана не пей, но Аш два О и в Африке Аш два О. Потому, в отличие от полковника Приходько, ко всем источникам не припадал, ограничивался знакомым, надежным домашним краном. Среди сослуживцев Зиберович почитался примерным семьянином.

Нет, свободное время курсант Зиберович посвятил изучению древних героических саг и это увлечение, как все чем занимался, отточил в совершенстве. В узком кругу специалистов по древней словесности он был известен под псевдонимом Аматор. Так были подписаны выходящие из под его пера статьи, время от времени появляющиеся на страницах серьезных научных изданий: «Воздушная разведка Ханумана. Организация и тактика», «Роль разведовательно-диверсионных операций в ходе троянской войны», «Тайная дипломатия Пандавов», работы завоевавшие известность автора в академических кругах и снискавшие уважение коллег. Сейчас ученый трудился над новой статьей «Пандавы, 13-ть лет на нелегальном положении. Опыт конспирации и маскировки». Начатая рукопись лежала в ящике его рабочего стола.

Д-р Аматор провел пальцами по поверхности антикварной столешницы, отполированной руками многих поколений предъидущих владельцев. Его как всегда охватило трепетное чувство, что за этим почтенным деревом работали известные и неизвестные титаны мысли, и вот теперь он, М. Зиберович, добавляет новые крупицы к безбрежной сокровищнице человеческой мудрости.

Не только стол, но и рабочее кресло, и вся прочая мебель была старинной. Добротно сделанные дубовые шкафы покоили взгляд своей надежностью и долговечностью. Тускло поблескивала мореная древесина — ни грамма лака, только полировка и немного настоящего пчелиного воска. На полках торжественно темнели корешки старинных книг — раритетов и инкубул. Все ин-фолио, пахнут кожей и древностью.