Слуга царю... - Ерпылев Андрей Юрьевич - Страница 28

– Ты отъял еси от нас присных наших, но не лиши нас Твоея милости: услыши молитву нашу и приими милостивно отшедших к Тебе приснопоминаемых нами рабов Твоих Александра, Алексея, Аркадия…

Длинный скорбный список из десятков имен православных воинов, павших в проклятый день на крохотной Александровской площади, занял много времени. Уже слышалось шарканье ног, покашливание, шепот множества голосов, когда протоиерей, произнеся имя раба божьего Якова, продолжил:

– …воззови их в чертог Твой, яко доблих воинов, положивших живот свой за веру и Отечество на полях сражений; приими их в сонмы избранных Твоих, яко послуживших Тебе верою и правдою, и упокой их во Царствии Твоем, яко мучеников, отшедших к Тебе израненными, изъязвленными и в страшных мучениях предававшими дух свой; всели во святый Твой град всех приснопоминаемых нами рабов Твоих, яко воинов доблих, мужественно подвизавшихся в страшных приснопамятных нам бранех; облецы их тамо в виссон светел и чист, яко зде убеливших ризы своя в крови своей, и венцев мученических сподоби; сотвори их купно участниками в торжестве и славе победителей, ратоборствовавших под знаменем Креста Твоего с миром, плотию и диаволом; водвори их в сонме славных страстотерпцев, добропобедных мучеников, праведных и всех святых Твоих…

13

– Я осталась совсем одна, Борис…

Елизавета Федоровна замерла у окна гостиной, выходящего на Дворцовую площадь, и, казалось, внимательно разглядывает что-то заинтересовавшее ее на серой брусчатке. Только не слишком ли высоко подняты беззащитные плечи, не слишком ли часто подносится к глазам платочек?

Борис Лаврентьевич выражал всей своей фигурой вселенскую скорбь: главное сейчас – восстановить прежнее к себе доверие со стороны этой еще недавно прекрасной и цветущей женщины, состарившейся за несколько дней на десяток лет, а там посмотрим… Сам Бог послал ему этот шанс вернуть утраченное в одночасье влияние при дворе, да не просто вернуть, а сторицей, став из «полудержавного властелина» полноценным, державным. Николай при смерти, цесаревич еще мальчик, ее величество, кажется, так и не поверила до конца в его виновность… Чем иначе можно объяснить внезапный вызов его, опального вельможи, из великолепной баденской ссылки в Петербург, эту аудиенцию, в конце концов? Только ли симпатией, питаемой к близкому другу юности?

Черт побери! Да он не имеет права сейчас на ошибку! Лишь бы не подвела врожденная интуиция и природное чутье! Лишь бы не допустить малейшей фальши!..

– Лиза… – начал он намеренно глухим голосом и закашлялся, будто его горло внезапно перехватило от волнения. – Лиза… Вы позволите мне так себя называть?..

Императрица порывисто обернулась. Так и есть: огромные глаза воспалены, на щеках пятна лихорадочного румянца… Давненько Челкин не видел такой былую свою подругу.

– Конечно, Борис, конечно… Пусть все будет, как раньше…

Раньше… Когда «раньше»? Как в прошлом году, до появления этого проклятого Бежецкого, или как восемнадцать лет назад, когда она была скромной немецкой принцессой, едва владевшей русским языком, невестой тогдашнего даже не цесаревича,[32] а просто великого князя Николая Александровича? Именно тогда среди заносчивых друзей князя только один огненно-рыжий застенчивый молодой человек не по требованиям придворного этикета, а по-человечески симпатизировал неуклюжей провинциалке, в простейшей русской фразе сбивавшейся то на французский, то на немецкий язык, красневшей по малейшему поводу и совершенно незнакомой с нравами санкт-петербургской «золотой молодежи». Кто иной, как не он, вместо вечно занятого юного мужа знакомил молодую женщину с городом, терпеливо поправлял ошибки в произношении, старался развеселить, когда после общения со вспыльчивым тестем она прибегала вся в слезах…

Конечно, народная молва как всегда преувеличивала: никаких интимных отношений между Челкиным и будущей императрицей не было ни в те далекие, подернутые сладким флером ностальгии времена, ни в более поздние, когда она стала сначала супругой наследника, а потом – полновластной государыней… Да и не могло быть – чересчур уж сильно Елизавета Федоровна обожала своего мужа, готовая снести от него любую обиду, которых с годами, нужно заметить, становилось все меньше… И вторым в государстве Российском человеком он стал вовсе не из-за дружбы с ней…

– Лиза, как вы видите, я примчался по первому же вашему слову, чтобы разделить постигшее вас и Россию горе. Но чем я могу помочь? Ведь я теперь простой ваш подданный, даже без определенного положения при дворе…

– Вам вернут все ваши полномочия, Борис… И даже более того, только, умоляю, не бросайте меня одну среди этих холодных бездушных людей, видящих во мне лишь досадную помеху на пути их интересов и планов…

По щекам императрицы вновь побежали слезы, и она отвернулась к окну. Даже в горе она оставалась повелительницей миллионов подданных, не имевшей морального права дать волю чувствам при постороннем…

– Я могу рассматривать эти слова в качестве официального приглашения? – спросил несколько суховатым тоном Борис Лаврентьевич и запоздало испугался, не перегнул ли он палку.

Оказалось, что нет: Елизавета Федоровна подошла к нему, замершему посреди гостиной, и положила узкую ладонь на запястье.

– Не обижайтесь… Вы же знаете, что я была против прошлогодней отставки и пыталась спорить с Николаем… Вернее, пыталась пытаться спорить, – поправилась она, робко улыбаясь. – Но он был непреклонен… Вы много пережили за эти месяцы?

Святая простота! Борис Лаврентьевич если что и пережил за месяцы опалы, так нестерпимую ненависть к своим обидчикам и к ее мужу в первую очередь. Того огненно-рыжего молодого человека, трогательного и застенчивого, давным-давно не существовало…

– Я страдал… Но не будем более об этом, ваше величество. Я, наверное, должен буду отклонить ваше предложение…

– Почему?

– Я тоже одинок, как и вы, Лиза… Может быть, даже более одинок. Как я смогу оправдать ваше доверие, если у меня нет даже нескольких единомышленников при дворе?..

Императрица надменно вскинула голову:

– Если вас останавливает только это… Вы сможете подобрать людей по своему усмотрению. Без ограничений, – веско добавила она. – А также отставить любого, кто вам неприятен… Кроме меня, естественно… – попыталась пошутить Елизавета Федоровна.

– Что вы…

– Я даю вам полный карт-бланш, Борис, разве вы не поняли? Я не могу уделять сейчас много внимания делам государства и надеюсь на вашу помощь.

Челкин понял, что государыня устала и едва держится на ногах. Но необходим был последний штрих…

– Вы разрешите мне подумать несколько дней?

– Подумайте, но недолго. Я жду вас послезавтра, Борис Лаврентьевич. Надеюсь, что вы явитесь уже с конкретными предложениями…

– До свидания, Елизавета Федоровна… – склонил голову с безукоризненным пробором Челкин, пятясь к двери.

Внутри него все пело и ликовало. Вот оно! Свершилось!

Зачем какие-то списки, наброски?.. К чему все это деятелю такого масштаба? У Бориса Лаврентьевича все было в голове…

Для ключевых постов в запасе достаточно проверенных людей, не раз доказавших свою преданность, имеется в запасе кое-что и для остальных… Главное – раз и навсегда переломить хребет этой заносчивой кодле в лазоревых мундирах. Аристократы, м-мать их!.. Слава богу, что есть кое-что более «увесистое», чем столичная полиция, всегда бывшая к своему благодетелю более чем лояльной. Кто, как не Челкин, будто в воду глядя, заметно расширил несколько лет назад ее полномочия, выжал из своего августейшего друга дополнительные средства для модернизации оснащения, повышения жалованья, увеличения штата. Как кстати сейчас это, тогда казавшееся какой-то блажью. Опять пресловутая интуиция, позволившая в свое время удачно распорядиться батюшкиным наследством – близостью к верхам…

32

Правил в далеком 1985 году еще дед нынешнего императора Петр IV, а наследником цесаревичем считался его отец – Александр Петрович, будущий Александр IV.