Слуга царю... - Ерпылев Андрей Юрьевич - Страница 60

– Но…

– Я попросил бы вас не перебивать меня, господин подполковник, – не меняя тона продолжил руководитель. – Все вопросы потом…

Через несколько часов Центр снова остался без своего Хозяина, опять исчезнувшего неизвестно куда и неизвестно на какое время. Однако теперь учреждение уже не было пораженным анархией муравейником, каждый из обитателей которого, не обращая внимания на действия другого, занимался своим делом, позабыв про общее. Руководитель ушел, но оставил вместо себя другого, рьяно взявшегося за выполнение поставленных перед ним задач, не теряя драгоценного времени…

– Здравствуйте, Андриян Владиславович! – Перед приват-доцентом Ферапонтиковым, заведующим одним из закрытых психиатрических заведений близ Санкт-Петербурга, предстал высокий представительный господин, судя по осанке и взятому сразу тону, привыкший скорее отдавать приказания, чем подчиняться. – Вы меня, конечно, не знаете, хотя я о вас очень даже наслышан… Профессор медицины Алсенс Карл Годфридович, – представился пришедший, протягивая какой-то документ, видимо долженствующий удостоверить его личность и одновременно крепко пожимая руку медика, машинально принявшего рукопожатие вместо того, чтобы нажать под столом секретную кнопку, вызывавшую в кабинет вооруженную охрану, дабы она разобралась с непрошеным визитером…

От прикосновения сухой и теплой, приятной на ощупь ладони странного профессора по руке Андрияна Владиславовича пробежали странные «электрические» мурашки, светлые смеющиеся глаза затягивали, усыпляли, заставляли безоговорочно поверить такому милому и привлекательному господину…

«Профессор медицины» вошел в палату, поощрительно похлопав по плечу замершего столбом у двери служителя, так и не опустившего руку с ключом, и аккуратно притворил за собой массивную дверь, обитую несколькими слоями толстого стеганного войлока.

– Приветствую вас, Илья Евдокимович! – обратился он к сидящему на койке мужчине средних лет в сером больничном халате, беззаботно улыбающемуся вошедшему и идиотически пускающему слюни на грудь, будто младенец. – Давненько мы с вами не виделись…

Энергичный хлопок по плечу, несколько хитрых пассов перед глазами – и глаза сумасшедшего, до этого пустые и безжизненные, словно стеклянные шарики, осветились узнаванием.

– Господин Полковник! – обрадованно воскликнул Илья Евдокимович, ловя руку лже-профессора и пытаясь облобызать ее от обуревающих чувств. – Вы пришли за мной, за мной!.. Заберите меня отсюда, я выполнил свою задачу!

– Успокойтесь, господин Колосов, – с трудом вырвал у сумасшедшего свою руку Полковник и брезгливо вытер ее извлеченным из кармана платком. – Лучше расскажите мне все по порядку…

Еще через некоторое время, так никем и не остановленный, профессор Алсенс с озабоченным видом покинул лечебницу, а удостоившиеся общения с ним люди еще долго пребывали в прострации, ничего не помня о случившемся после того, как приходили в себя. Больной, с которым безликий и безымянный посетитель беседовал некоторое время без свидетелей, был найден мертвым с блаженным выражением на застывшем навеки лице. Вскрытие показало, что смерть наступила от внезапной и беспричинной остановки сердца…

28

Да-а, приятно все-таки, уже готовясь взойти на эшафот, получить в последний момент известие об отсрочке исполнения приговора на неопределенное время, да к тому же с намеком на пересмотр дела в оправдательном ключе.

Похожие чувства переживали все до единого повстанцы, в один миг превратившиеся из загнанных в западню, ощетинившихся волков, готовящихся дорого продать свою жизнь, в хозяев положения, получивших возможность диктовать загонщикам уже свою волю.

На внутреннем дворике вовсю кипела работа: под руководством деятельного Вяземского давешние осажденные рука об руку с бывшими осаждавшими, прицепив к танку тросами, выкатывали уже третье крупнокалиберное орудие, не покидавшее стен Арсенала лет сорок. Порой «давай-давай-давай» и извечные веселые матерки заглушали даже рев танковых двигателей…

Превращенный в штаб второй этаж, где не осталось ни одной стены, не поклеванной пулями, теперь кишел народом. Откуда-то появились канцелярские столы с персоналками, за каждой из которых вместо изящной барышни восседал здоровенный мужик в камуфляже, а вместо чернильного прибора громоздился пистолет-пулемет или автоматический карабин. Связисты, толкаясь и переругиваясь, тянули кабели, в углу весело стрекотал и помигивал всевозможными лампочками оперативно развернутый полевой коммутационный центр, а одну из стен украшал огромный, несколько криво закрепленный и кое-где пузырящийся план Санкт-Петербурга, к которому двое шустрых ребят в пятнистых мундирах и наушниках поминутно прикалывали красные (ей-богу, Александр к выбору цвета «своих» никакого касательства не имел!) флажки на булавках, обозначающие расположение поддержавших восстание частей и захваченных объектов, голубые – «челкинские», зеленые – «думские» и белые – колеблющиеся. Еще час назад пестрая, как перемешанная головоломка, карта сейчас напоминала красно-белую с редкими голубыми пятнышками и зелеными крапинами мишень, в центре которой синело яблочко, обозначающее Зимний дворец, Генеральный штаб и Петропавловскую крепость, а на Рождественской стороне – рыхлая зеленая клякса с центром в районе Таврического дворца, постепенно белевшая. Беспокоили почти сплошь бело-зеленые Острова, Охта и Выборгская сторона, в противовес красному югу, явно выжидавшие чего-то более определенного, чем бродящие по городу фантастические слухи. Это «болото» следовало склонить к решению как можно быстрее…

«А вы стратег, оказывается, товарищ майор! – раздался где-то в мозгу язвительный голос, очень похожий на голос Пашки Драгунова, дружка-корешка училищного, сложившего свою вихрастую голову где-то в Таджикистане еще в начале роковых девяностых. – Что же в академию-то не рванул, а?»

«Эх, Пашка-Пашка… Вот кто у нас был лучший стратег и тактик в одном лице – что у доски, что в лихих набегах на общежития пед– и мединститута… – Бежецкий поскреб в затылке. – Его бы сейчас сюда… А еще лучше – на мое место…»

– Господин полковник! – окликнул Александр барона Штелля, деликатно курившего в разбитое окно, поставив ногу в надраенном до солнечного блеска ботинке на низкий подоконник, несмотря на то что все помещение было заполнено слоистым дымом, исторгаемым десятками папирос, сигарет, сигар и даже трубок. Аккуратист и умница, тевтонская светлая голова, непонятно из каких резонов примкнувший с самого начала к «бунтовщикам», хотя склонностью к авантюрам, если судить по краткой характеристике, данной ему Маргаритой и еще более краткой и емкой – Ладыженским, не отличался. – Вы не уделите мне одну-две минуты своего драгоценного времени?

– Всегда в вашем распоряжении, Александр Павлович. – Барон аккуратно затушил сигарету, чрезвычайно метко кинул ее в чью-то бесхозную каску (к тому же с аккуратной дырочкой сбоку), стоявшую на полу метрах в пяти от него, хотя весь пол вокруг был густо усыпан окурками и прочим мусором, одернул безукоризненно сидевший на его поджарой фигуре по определению мешковатый камуфляж и подошел к Бежецкому. – Я весь внимание.

«Когда же он, немчура, марафет-то успел навести? – Александр завистливо сравнил безукоризненный вид барона со своим, оставляющим желать много лучшего. – Неужели денщика с собой притащил? Или припахал какого-нибудь раззяву из пехтуры?..»

Вместо этих вопросов он ткнул пальцем в Выборгскую сторону на карте, в душе проклиная себя за неотесанность – князю, конечно же, полагалось проделать это как-то изящно, например, отсутствующим сейчас стеком или тростью – здесь, как он знал, проживали в основном «товарищи пролетарии», если не взять их под контроль, способные на многое… В том числе и на удар в спину расслабившихся не вовремя инсургентов. Тем более что на карте их «ареал» располагался прямо в тылу спешно оборудуемых сейчас под руководством князя Вяземского артиллерийских позиций.