В когтях неведомого века - Ерпылев Андрей Юрьевич - Страница 27

27

– Как вам не совестно, господин! – укорил его винодел, обрадованный передышкой, опуская свою тяжкую ношу на мостовую. – Какой еще праздник? Король…

– С королевой-матерью помирился, что ли? – перебил его на полуслове шут. – Тоже мне событие! Да они что ни неделя ругаются в пух и прах! Теща же, мало что коронованная… И из-за этого такой тарарам?

– Если бы… – вздохнул горожанин, снова пристраивая коромысло на плечо. – Преставился добрый наш король Генрих… Скончался в три часа ночи после тяжелой и продолжительной болезни…

Георгий снова поймал себя на том, что смотрит на печального вестника с отвалившейся челюстью. Не лучшее зрелище являл собой и Леплайсан, потерянно бормотавший себе что-то под нос.

– А ты ничего не путаешь, старина? – спросил он уже в спину удалявшегося человека, когда обрел наконец способность относительно связно выражать свои мысли.

– Чего уж… – не оборачиваясь, проворчал тот. – С самого ранья глашатаи объявляют на всех перекрестках.

– Поздравьте меня, Жорж, – повернулся в седле шут к Арталетову. – Похоже, я снова стал безработным… А обед наш накрылся медным тазом.

Георгий, грустно подумав, что на должности главного королевского постельничего он удержался всего лишь чуть более суток, промолчал…

13

Если вы меня выберете, дорогие россияне, то у вас будет новый президент. А если нет – старый!

Б. Н. Ельцин. 1996 год

Успели друзья на площадь перед дворцом как раз вовремя. Правда, протолкаться через огромную толпу им все-таки не удалось.

Командир королевской охраны де Позье только что вышел из королевской опочивальни на балкон и теперь пережидал, пока окончательно не воцарится тишина. Ропот толпы стремительно стихал.

Когда замолчал последний голос, де Позье поднял над головой позолоченный деревянный жезл, усыпанный королевскими лилиями, и торжественно переломил его пополам.

– Король Генрих Третий умер! Король Генрих Третий умер! Король Генрих Третий умер! – торжественно провозгласил он, роняя в толпу обломки жезла, тут же, с небольшой потасовкой, расхватанные на сувениры. – Да здравствует король Генрих Четвертый!

Толпа обрадованно взревела, скандируя вслед за офицером:

– Да здравствует король Генрих Четвертый!.. Да здравствует король Генрих Четвертый!..

– Не-е-ет, не врал прохожий! – повернулся Леплайсан к своему другу. – Мир праху доброго нашего Генриха… Славный был король, что и говорить. Поторопимся же, а то не успеем и на поминки!

Через главные дворцовые ворота пробиться было немыслимо, поэтому друзья направились кружным путем к одному из многочисленных черных ходов, которыми древняя резиденция французских королей была связана с внешним миром.

Привязали коней прямо под грозным лозунгом «Seulement pour l'usage de service»,[32] намалеванным поверх какого-то иного, полустертого, но с еще различимыми кое-где буквами кириллицы, подкрепленным очень красноречивым изображением – синим итальянским щитом,[33] пересеченным и рассеченным, как говорят геральдисты, красным андреевским крестом. Что-то знакомое почудилось Жоре в сочетании кричащих цветов, но вглядываться не было времени – шут тянул его к невысоким воротам, окованным такими мощными железными полосами, что их вряд ли пробил бы и танковый снаряд, разве что последнее слово военной техники – подкалиберный, с сердечником из обедненного урана. Однако до таких тонкостей оставались столетия… Естественно, что калитка тоже охранялась, но внешность королевского шута была и визитной карточкой и пропуском одновременно.

– Этот со мной! – небрежно бросил через плечо Леплайсан швейцарским гвардейцам в пышных мундирах, попытавшимся было задержать незнакомого дворянина с герцогской цепью на шее и епископским плащом на плечах, после чего Жору с почтительными поклонами пропустили.

Узкие полутемные коридоры и переходы Лувра оказались еще более запутанными, чем окраинные улочки Парижа, по которым пришлось пробираться ночью в поисках гостиницы. Те, по крайней мере, освещались призрачным светом луны, а тут царила почти полная тьма, если не считать сверкающих фонариками глазок Леплайсанова зеленого дружка. Стоило Арталетову замешкаться перед какой-то непонятных очертаний статуей в затянутой паутиной нише, как проводник сгинул в одной из мрачных арок, и догонять его пришлось по удаляющемуся звуку шагов, множащемуся и дробящемуся под старинными сводами, спугивая там какую-то живность: то ли чертей, то ли домовых, то ли каких-нибудь горгулий, которых обитало здесь, должно быть, несметное число. А может быть – обычных крыс или летучих мышей… По крайней мере, чувствовал себя здесь Жора неуютно.

В душе нашего путешественника зрело раздражение. Подумать только: чуть ли не неделю во Франции, а ничего особенного, кроме попоек, пусть и с королевским размахом, высоко и совсем невысокопоставленных пьяниц да всякого рода нечисти, так и не видел – ни тебе памятников архитектуры мирового масштаба (если не считать выдающейся во всех отношениях харчевни дядюшки Мишлена да не вполне французского «избуша» на петушиных ногах), ни тебе прочих достопримечательностей…

«Вот вернусь домой, – думал он, поспешая вслед за дробным цокотом подковок на сапогах шута, все время скрывающегося за поворотом коридора еще до того, как Георгий успевал дойти до его середины, – и рассказать будет нечего… Разве что расписывать великолепные качества приснопамятного „Шато тальмон“ и его вкусовые преимущества перед фалернским…»

– Это дворец, – с сомнением в голосе произнес Жора, с трудом настигнув шута, чувствовавшего себя в тесном лабиринте как рыба в воде, или, скорее, как крыса в норе. – Или все-таки я ошибаюсь?

Выступать в роли гида Леплайсан совершенно не собирался – просто шагал в одному ему известном направлении, не оборачиваясь и не отвечая на вопросы. Наверняка докучливый «шевалье» ему уже до смерти надоел…

Откуда-то из пересекающего «их» коридор хода показался смутный дрожащий свет, послышались тяжелые шаги, лязг чего-то металлического и смутные голоса, неразборчиво бормотавшие что-то и, кажется, стонавшие.

Арталетов внезапно вспомнил старинные легенды, населявшие такие вот подземелья сонмами привидений бедных узников, сгинувших в королевских темницах, вельмож, заколотых, задушенных и отравленных своими более удачливыми соперниками, невинно убиенных принцев и принцесс, а то и королей с королевами… Чересчур живое Жорино воображение тут же нарисовало печальную вереницу безнадежно застрявших на этом свете теней, бродящих по темным галереям дворца, потрясающих ржавыми цепями и стенающих от бессилия что-либо изменить в своем неопределенном положении.

– Это… привидения?.. – дрожащим голосом осведомился он у своего друга.

– Увы, месье, – вежливо ответил тихий голос, совсем не похожий на бодрый баритон Леплайсана, – это всего-навсего королевские водопроводчики… Недавно была протечка возле покоев герцога Анжуйского, вот они и бродят здесь в ее поисках.

«Лжешут» медленно обернулся, и Жора с ужасом разглядел совершенно незнакомое печальное лицо с остроконечной бородкой, как будто светящееся изнутри неземным светом.

Самым страшным было то обстоятельство, что через собеседника Арталетова совершенно явственно просвечивала каменная кладка стены…

– Вас ждут великие свершения, шевалье, – прошелестел призрак, понемногу теряя даже кажущуюся материальность. – Это я легко читаю по вашему лицу… Вы всегда будете в центре событий и легко избежите любых опасностей… Я бы сказал, – изогнулись тонкие полупрозрачные губы в улыбке, – сталь вас не возьмет, в воде не утонете и в огне не сгорите… На вашем челе печать избранности… Я даже немного боюсь вас – вам подвластны пространство и время…

Жора чувствовал, как все его тело при звуках этого бестелесного голоса каменеет…

вернуться

32

Только для служебного пользования (франц.).

вернуться

33

Итальянский щит в геральдике имеет круглую или овальную форму. В точности как у некоего знака дорожного движения…