Золотой империал - Ерпылев Андрей Юрьевич - Страница 27

Автору повезло: он выбрался на берег знакомого водоема и смог различить в усилившемся снова снегопаде, усугубленном опускающимся вечером, освещенные окна домов… Одним словом, ему посчастливилось благополучно вернуться к своей жене, не находившей места из-за беспокойства за мужа. Однако ни на следующий день, когда установилась замечательная погода, ни в последующие отыскать загадочный немецкий городок, отсутствующий на карте, рыбаку не удалось.

Статья завершалась пространным редакторским комментарием, перечислявшим подобные случаи, зарегистрированные в разные времена, и завершавшимся утверждением, что автору удалось побывать в каком-то параллельном мире, попав туда неизвестно как, через некую «щель между пространствами».

Заинтересованный главным образом загадочной монетой, Конькевич не поленился съездить в Свердловск в редакцию «Уральского искателя» и переговорить с тем самым редактором. Редактор, веселый, смахивающий на классического геолога бородач в толстом свитере и протертых до белизны джинсах, долго хохотал над интересом хоревца, убеждая его, что статья – такая же липа, как тысячи других писем, еженедельно приходящих в адрес журнала от шизиков всякого рода, а опубликовали ее исключительно для привлечения интереса подписчиков к изданию. Однако конверт с обратным адресом рыбака-путешественника отыскался.

– И знаете, откуда это письмо пришло? – Жорка интригующе замолчал.

– Неужели из Хоревска? Неужели отсюда? – чуть не в один голос выдохнули оба офицера, подавшись вперед.

Конькевич загадочно улыбнулся и молча поднял свою стопку. Слушатели торопливо чокнулись с ним и, не ощутив вкуса, выпили.

– Короче, Склифосовский! – поторопил друга Александров, и ротмистр тоже поддержал его:

– Не тяните, господин Конькевич! Что за низкопробное фиглярство, право…

– Разве я тяну? – пожал плечами Жорка. – Вы оба не угадали, хотя общее направление вами выбрано верно. Автор, Берестов Сергей Владимирович, проживал в свое время в селе Ковригино.

– Где это? – нетерпеливо привстал Чебриков, припоминая, что название ему смутно знакомо.

– Да рядом тут, по дороге в Челябинск, возле водохранилища, – досадливо объяснил Николай, уловивший в словах Конькевича главное. – Почему проживал, Жорка? Не тяни, получишь у меня! – Капитанский кулак оказался прямо под носом нумизмата.

– Оставьте свои казарменные замашки, господин Александров! – Видимо, нахватавшийся манер у графа Георгий, задрав нос, указательным пальцем брезгливо отстранил кулак в сторону. – Я сказал, что сей индивидуум проживал потому, что я его уже не застал.

– Умер?!! – в один голос воскликнули капитан и ротмистр, между которыми в последнее время наблюдалась все большая слаженность.

– Нет, господа, опять не угадали. Элементарнейшим образом угодил в дурдом…

Пока письмо в редакцию «Уральского искателя» пылилось в столе «геолога», дожидаясь своего времени и очереди на публикацию, Сергей Владимирович, и сам непрерывно искавший дорогу к таинственному городку, и досаждавший властям своими росказнями о нем, исчерпал наконец их долготерпение и одетый в весьма неудобную одежку с завязывающимися за спиной рукавами, был препровожден санитарами в соседний Рождественск, славящийся своей психиатрической лечебницей.

– А дальше что?

– А дальше это событие как-то позабылось… Дела-то, помните, какие были? Простите еще раз, Петр Андреевич, вы этого помнить не можете.

– Может ли этот Берестов оказаться сейчас живым и на свободе?

Жорка подумал:

– Вполне. Дело было в восемьдесят девятом, потом события девяносто первого, тем паче девяносто третьего… Дел у властей хватало с избытком, могли просто выгнать как не представляющего общественной опасности. Да что гадать? Сейчас прямо поедем туда и…

– Никто никуда не поедет, дорогие мои! – отрезал Николай. – Во-первых, уже пятый час утра, во-вторых, я выпивши за руль не сяду, в-третьих, если этот Берестов жив и дома – никуда он не денется до завтра. Вернее, уже до сегодня. Завтра у меня выходной, выспимся, и с утречка… А теперь: быстро все это завершаем, – он обвел широким жестом частично разоренный стол, – и на боковую…

Однако «утречком» поехать никуда не удалось…

12

– Как же ты дошел до жизни такой, Александров?

Каминский расхаживал по кабинету взад и вперед, словно тигр в клетке. Сегодня, видимо, по такому важному случаю он был в форме и при каждом повороте две большие серебряные звезды с погона бросали тусклый блик в глаза, вернее, в правый глаз перебинтованного Николая, сидевшего на табурете, словно арестованный.

Да, собственно, он и был арестованным.

Хлипкую Жоркину дверь, и так едва приткнутую на какую-то деревяшку после вечернего вторжения Александрова, омоновцы вынесли с легкостью пушинки незадолго до рассвета, примерно через час после того, как, наконец разобравшись с постелями, мужчины угомонились. Николая и Жорку, по гражданской привычке улегшихся спать раздевшимися, повязали сразу, ничего не понимающих спросонья и легкого хмелька, уложив лицами в пол и придавив сверху коваными подошвами ботинок. Чебриков же оказался более крепким орешком – нападавшим явно не по зубам.

Отговорившись привычкой, накрепко привязавшейся за последние две недели, он улегся по-спартански, полностью одетым, укрывшись курткой, по карманам которой перед отбоем аккуратно рассовал свои «экспонаты», сунув под подушку верный «вальтер» и поставив у импровизированной кровати (трех составленных вместе разнокалиберных стульев, для крепости связанных вместе бельевой веревкой) высокие ботинки. Шаляпин, видимо признавая привычку своего нового друга полезной и разумной, улегся у него на ногах, свернувшись в большой пушистый крендель.

Не тратя времени на выяснение обстановки, только завидев в квартире посторонних, ротмистр спрыгнул со стульев сразу в ботинки, словно в поговорке про русскую печь и валенки, с выхваченным из-под подушки пистолетом рванул к окну и, взмахнув в воздухе словно флагом своей курткой, вылетел вместе с роем стеклянных осколков во двор. За ним не менее ловко последовал верный кот, тоже, несомненно, имевший богатый жизненный опыт. Опешившие от такой наглости омоновцы открыли огонь по пустому уже оконному проему только спустя несколько секунд, когда шустрого прыгуна и след простыл.

Николай с болью в сердце услышал, как с улицы донесся чей-то вопль и сразу же, без остановки, несколько пистолетных выстрелов. Эх, посмотреть бы! Но твердый автоматный ствол гвоздем пришпиливал основание шеи к полу, а кисти рук постепенно немели, пережатые затянутыми от души дужками наручников.

По-волчьи взвыл двигатель какого-то автомобиля, но надежда на то, что Чебрикову удалось вырваться, тут же испарилась, когда, заглушая его, во дворе ударили слитные автоматные очереди, подкрепленные огнем из разбитого окна. Эх, ротмистр, ротмистр… Так и не доберешься ты, похоже, до своего дома…

– Коля…– донеслось слева, где лежал Жорка, но тут же последовал глухой звук удара, болезненный стон и новые удары…

Преодолев отчаянным усилием стальное нажатие, Николай вскинулся, чтобы увидеть на миг залитое кровью лицо друга, которого «месили» здоровяки в камуфляже, мстящие невиновному за свой промах, как это обычно бывает.

Через какое-то мгновение что-то показавшееся ударом кувалды обрушилось на капитана, вспышкой света, мясницким хрустом и каким-то сладковатым привкусом отдавшись в голове. Единственное из этого букета, чего не ощутил стремительно проваливавшийся в черноту Николай, была боль, оставшаяся по ту сторону реальности.

– Чего молчишь, Александров?

Николай продолжал молча созерцать портрет генсека на стене начальственного кабинета, явно требовавшей ремонта, ощупывая языком во рту слева два шатавшихся зуба. Интересно, корни целы или все-таки придется железные вставлять? Ребра – ерунда, и не такое бывало, вот с почкой, похоже, хуже… Отбили почку костоломы, дай им только случай кулаками помахать. Хотя били на этот раз вряд ли кулаками… Что там с Жоркой? Когда видел его в последний раз, он болтался у омоновцев в руках тряпичной куклой, а вместо лица наблюдалась сплошная кровавая маска. Да и много ли одним глазом разглядишь?