Средний пол - Евгенидис Джеффри - Страница 23

Ист-сайд Детройта представлял собой тихий район, застроенный коттеджами на одну семью, скрывавшимися под кронами вязов. Лина подвезла их к скромному двухэтажному зданию, сложенному из кирпича мускатного цвета, который показался моим предкам настоящим дворцом. Они оцепенев смотрели на него из машины, пока входная дверь не распахнулась и на улицу не вышел человек.

Джимми Зизмо был настолько многогранной личностью, что я даже не знаю, с чего начать. Ботаник-любитель, антисуфражист, охотник на крупную дичь, отлученный от церкви, наркоделец и убежденный трезвенник — можете выбирать, что вам больше по вкусу. Ему было сорок пять, почти вдвое больше, чем его жене. Он стоял на сером крыльце в дешевом костюме и поношенной рубашке с острым воротничком. Его курчавые черные волосы придавали ему диковатый вид холостяка, которым он и был в течение долгого времени, и это впечатление еще больше усиливалось помятым, как неприбранная постель, лицом. Но брови его были соблазнительно изогнуты, как у профессиональных танцовщиц, а ресницы выглядели настолько густыми, словно были подкрашены тушью. Однако моя бабка не обратила на все это никакого внимания. Ее интересовало другое.

— Он араб? — осведомилась Дездемона, как только оказалась наедине со своей кузиной на кухне. — Так ты поэтому ничего не рассказывала о нем в своих письмах?

— Нет, не араб. Он с Черного моря.

— Это зала, — меж тем пояснял Зизмо Левти, показывая ему дом.

— С Понта! — в ужасе выдохнула Дездемона, изучая холодильник. — Но он не мусульманин?

— Там не все были обращены в ислам, — усмехнулась Лина. — Ты что думаешь, стоит греку окунуться в Черное море и он тут же превращается в мусульманина?

— Но в нем есть какая-то турецкая кровь? — понизила голос Дездемона. — Это потому он такой темный?

— Не знаю, и меня это совершенно не волнует.

— Вы можете жить здесь сколько захотите, — говорил Зизмо, поднимаясь с Левти на второй этаж, — но есть несколько правил. Во-первых, я вегетарианец. Если твоя жена захочет приготовить мясо, пусть пользуется отдельной посудой. Кроме того, никакого виски. Tы пьешь?

— Бывает.

— Никакого алкоголя. Захочешь выпить, ступай в кабак. Мне не нужны неприятности с полицией. Теперь что касается арендной платы. Вы ведь только что поженились?

— Да.

— И какое ты получил за ней приданое?

— Приданое?

— Да. Сколько?

— Но ты хоть знала, что он такой старый? — шепотом спрашивала Дездемона внизу, осматривая печь.

— По крайней мере, он не приходится мне родным братом.

— Тихо ты!

— Я не получал никакого приданого, — ответил Левти. — Мы познакомились на пароходе.

— Бесприданница? — Зизмо замер и изумленно уставился на Левти. — Зачем же ты на ней женился?

— Мы полюбили друг друга, — ответил Левти. Он никогда еще не произносил этих слов перед посторонним человеком, и его одновременно охватило ощущение счастья и страха.

— Никогда не надо жениться, если тебе за это не платят, — сказал Зизмо. — Именно поэтому я так долго ждал, когда мне предложат достойную цену. — Он подмигнул Левти.

— Лина говорила, что у вас теперь есть свой бизнес, — с внезапным интересом заметил Левти, следуя за Зизмо в ванную комнату. — И что это за бизнес?

— У меня? Я занимаюсь импортом.

— Ни малейшего представления, — отвечала Сурмелина на кухне. — Занимается импортом. Единственное, что я знаю, что он приносит домой деньги.

— Но как же можно было выйти замуж за человека, о котором ты ничего не знаешь?

— Я готова была выйти замуж за калеку, Дез, только чтобы вырваться на волю.

— У меня в этом есть некоторый опыт, — говорил Левти, осматривая водопроводную систему. — Я занимался этим в Бурсе. Шелководство.

— Ваша доля арендной платы будет составлять двадцать долларов, — не обратив внимания на намек, сообщил Зизмо и, вытащив затычку, выпустил из ванны воду.

— Насколько мне известно, чем старше муж, тем лучше, — продолжала Лина внизу, открывая кладовку. — Молодой муж не оставлял бы меня в покое. Это было бы очень тяжело.

— Как тебе не стыдно, Лина! — Но Дездемона уже не могла сдержать смех. Она была очень рада тому, что снова видит свою кузину, которая казалась ей напоминанием о родине. А вид темной кладовки, забитой фигами, миндалем, грецкими орехами, халвой и сушеными абрикосами, еще больше улучшил ее настроение.

— Но где же я возьму такие деньги? — наконец вырвалось у Левти, когда они спускались вниз. — У меня ничего не осталось. Куда я смогу устроиться работать?

— Это не проблема, — махнул рукой Зизмо. — Я поговорю с людьми. — Они снова пересекли залу. Зизмо остановился и с важным видом посмотрел вниз. — Ты еще не похвалил мой ковер из шкуры зебры.

— Очень мило.

— Я его привез из Африки. Сам подстрелил.

— Вы были в Африке?

— Где я только не был!

Как и положено супругам, они поселились в одной комнате, которая располагалась прямо над спальней Зизмо и Лины, и первые несколько ночей моя бабка вылезала из кровати и приникала ухом к полу.

— Ничего. Я же говорила тебе.

— Иди обратно, — подшучивал над ней Левти. — Это их личное дело.

— Какое дело? Я же тебе говорила — нет у них никаких дел.

Меж тем внизу Зизмо высказывал свои соображения о новых постояльцах:

— Какая романтика! Знакомится с девицей на пароходе и тут же женится на ней. Без приданого.

— Некоторые женятся по любви.

— Брак существует для ведения домашнего хозяйства и для рождения детей. И кстати…

— Пожалуйста, Джимми, только не сегодня.

— А когда? Мы уже пять лет женаты, а детей так и нет. То ты плохо себя чувствуешь, то ты устала, то одно, то другое. Ты принимаешь касторовое масло?

— Да.

— А магнезию?

— Да.

— Очень хорошо. Надо уменьшать количество желчи. Если у матери слишком много желчи, ребенок будет расти хилым и не будет слушаться родителей.

— Спокойной ночи, милый.

— Спокойной ночи, милая.

Не прошло и недели, как все загадки относительно Лининого замужества разрешились сами собой. В силу возраста Джимми Зизмо обращался со своей женой как с дочерью. Он постоянно указывал ей, что она может делать, а что нет, критиковал цены и глубину вырезов ее нарядов, напоминал ей, когда ложиться, когда вставать, когда говорить и когда молчать. Он отказывался выдавать ей ключи от машины, пока она не покрывала его поцелуями и ласками. Познания в области питания подвигли его на то, чтобы с медицинской дотошностью регистрировать периодичность ее месячных, а один из самых крупных скандалов разразился после того, как он попытался допросить Лину о качестве ее стула. Что касается сексуальных отношений, то они возникали между ними чрезвычайно редко. Уже пять месяцев Лина жаловалась на вымышленные недомогания, предпочитая травяные лекарства своего мужа его любовным ласкам. Зизмо в свою очередь был сторонником каких-то смутных йогических представлений о пользе удерживания семени, а потому смиренно ждал выздоровления жены. В доме царило половое разделение, как в стародавние времена, — мужчины в зале, женщины — на кухне. Это были две независимые сферы жизни со своими заботами и обязанностями, и, как сказали бы биологи эволюционисты, даже со своими собственными формами мышления. Левти и Дездемоне, привыкшим жить в своем собственном доме, приходилось привыкать к привычкам своих новых хозяев. К тому же моему деду нужна была работа.

В те дни можно было устроиться на работу в массу автомобильных компаний: в «Чалмерс», «Метцгер», «Браш», «Колумбию» и «Фландрию». Кроме того существовали «Хапп», «Пейдж», «Гудзон», «Крит», «Саксония», «Либерти», «Риккенбаккер» и «Додж». Однако у Джимми Зизмо были связи в «Форде».

— Я снабженец, — объяснил он.

— А что ты поставляешь?

— Разное топливо.

Они сидели в «паккарде», вибрировавшем на своих тонких шинах. Сгущался легкий туман, и Левти, сощурившись, смотрел через запотевшее стекло. По мере того как они приближались к Мичиган-авеню, он все яснее различал маячившее вдалеке здание, напоминавшее своими многочисленными трубами огромный церковный орган.