Надежда патриарха - Файнток Дэвид - Страница 68

Уже в своем офисе Хазен помешивал лед в бокале.

– Хорошо сказано. Именно этому мы и стараемся их научить.

– Благодарю вас. – Я заметил, что он или его предшественник вернули на место большую часть убранной мною мебели. Мне казалось невозможным ходить взад-вперед, постоянно ударяясь голенями о какие-то углы.

– Жаль, что не все так же считают. – Он говорил внешне непринужденно, но с внутренним напряжением. Чувствовалось, что он хочет мне кое-что рассказать.

– А кто считает по-другому?

– Вы на службе дольше меня. Флот всегда был так политизирован?

Я подумал об адмирале Духани и о его махинациях с Сенатом в мои молодые годы.

– Время от времени.

– В наши дни это какое-то форменное безумие. – Хазен замялся. – Эта проклятая «Галактика» сделалась каким-то символом. Все мои кадеты хотят на нее попасть. Три гардемарина подали рапорты о переводе на этот корабль.

– При чем тут политика?

– Мне позвонили с полдюжины офицеров, ошеломленных вашей – прошу прощения, нашей – новой экологической политикой. Они боятся, что будет сорвано строительство «Олимпиады» и других таких кораблей. Рассчитывают, что я мог бы оказать какое-то влияние на вас, и так далее.

Мои глаза сузились:

– Кто звонил?

– Сэр, вы же только что говорили о доверии?

Я закрыл глаза. Во мне кипела ярость. Если я ему прикажу, он наверняка мне расскажет – но станет меня презирать. Мне следовало быть благодарным Хазену уже за то, что он намекнул мне на это. Я и так знал, что после прохождения законодательства в Сенате меня ждут трудные переговоры в Адмиралтействе. Что касается варварского нападения на мой дом и борьбы за голоса избирателей, то решение этих задач при нынешней суете сует вообще откладывалось на неопределенный срок.

– Думаю, – сказал он тщательно выбирая слова, – Флот должен услышать, что наше внимание к экологии никак не повлияет на строительство кораблей и не ослабит в конечном итоге Военно-Космические Силы.

Но это было как раз то, чего я никак не мог обещать. Нет сомнения, что наши мероприятия по защите окружающей среды привели бы именно к такому результату. Следовало мне сказать это Хазену? Я испытывал колебания, не будучи уверенным в его лояльности.

За окнами кадеты маршировали строем при свете заходящего солнца. Я подозревал, что это шоу было устроено в связи с моим присутствием.

– Прибывших с Фарсайда вы пошлете обратно наверх?

– Да, и скоро. Я могу дать им небольшие отпуска, пока они на Земле. – На базе Флота в Фарсайде, на обратной стороне Луны, наши люди были лишены обычных контактов с Землей. Не было частных телефонных звонков, спутниковых телетрансляций, кроме необходимых Флоту.

Родители кадетов будут рады неожиданному отпуску их чад. Я представил, как Бевин старательно готовится к приезду отца, и вздохнул:

– Полагаю, мне следует забрать своих помощников и оставить Академию.

– Как вы находите Бевина? Он хорошо справляется со своими обязанностями?

– Вполне.

Теперь, когда я стал «зеленым», – переворот, от которого у меня все еще шла кругом голова, – и речи не было о том, чтобы испытывать неприязнь к его политическим взглядам.

– А Ансельм?

Следовало ли мне сказать, что гардемарин – пьяница? Нет, это бы мрачным пятном легло на его послужной список, а я никак не мог на это пойти.

– Жаль его за отца.

– А? О, это… Да. – Он встал. – Я провожу вас до вертолета.

На тяжелом военном вертолете нас сопровождали коммандос из службы безопасности ООН. О моей поездке в Девон никому не сообщалось, как и о возвращении. Бевин с Ансельмом болтали, несмотря на шум двигателей. Майкл сидел рядом, чтобы все время быть у меня на глазах. Он скверно себя чувствовал и время от времени вытирал рот носовым платком.

Я скрестил руки на груди и нахмурился. Мальчишка был невозможным. Когда мы вернулись в гостевой домик за вещами, он, чрезвычайно раздраженный, спросил меня:

– А почему я не мог пойти с вами? Я заталкивал в сумку свою куртку:

– Это особенная служба, для офицеров Флота. – Кадеты заслуживали моего извинения, но было немыслимо выполнять эту неприятную процедуру на глазах у посторонних. Никто, кроме военных, даже члены их семей не были допущены.

Майкл тихонько выругался и отвернулся. Вскипев от ярости, я схватил его за руку:

– Что ты там сказал? – Он пожал плечами. – Я слышал: «Долбаная чушь». – Он ничего не ответил, но вид у него был вызывающий.

– В гальюн! – Я указал в сторону туалета.

– Почему?

– Шагай! – Я двинулся за ним, слегка его подталкивая. Взял с полки кусок мыла:

– Используй по назначению.

– Не имеете права!

– Два дня назад ты обещал мне начать новую жизнь. В моем кабинете, после телесного наказания, он со слезами на глазах пообещал вести себя хорошо.

– Я старался.

– Я не буду терпеть твой грязный язык. «И кто оскорбит отца своего или мать свою, очи его будут ввергнуты в темноту». – Сверкая глазами, я протянул ему кусок мыла. – Делай что говорю!

И теперь, в вертолете, он сплевывал остатки мыла в носовой платок. Может, это станет ему уроком. Кусок мыла попался большой, а терпение мое лопнуло. К моему удивлению, как только он вымыл рот, от его вызывающего вида ничего не осталось. Какой-то отец ему обязательно был нужен. И, конечно, Алекс не потерпел бы такого его поведения. Ни на секунду.

Как бы невзначай я положил руку ему на плечо.

– Мы выиграем в Ассамблее. И проиграем в Сенате – угрюмо заявил Бранстэд.

– А как по-твоему, Робби? – Я повернулся к сенатору Боланду, прилетевшему для этой встречи из Нью-Йорка.

– Он прав. Я больше не могу заполучить ни одного голоса.

– Наша кампания, все мои выступления…

Это дало результат. Опросы в Северной Америке показывают, что нас поддерживают трое из четверых человек. В Европе – два из трех. Но в будущем году будет переизбираться только треть Сената и…

– Что можно еще предложить из того, что есть у нас в запасе? – Они смотрели на меня молча. И едва ли их можно было в этом винить. В течение многих лет я избегал идти на компромиссы. – Закон об эмиграции? Банковская реформа?

– Это даст еще десять голосов, не больше, – сказал Робби. – А нам не хватает девятнадцати. Я снова и снова чесал затылок, гадая, что бы придумал в этой ситуации мой отец. Если и есть какой-то путь, я не могу его отыскать.

Мы были на пороге краха. За исключением военного положения, ничто не могло помочь преодолеть вето Сената Объединенных Наций.

– Почему мы не можем их убедить?

– Сэр, они выбраны на долгий срок и поэтому не зависят от сегодняшних мнений в их избирательных округах. И они возмущены тем давлением, которое вы оказали на членов Ассамблеи. Я исчерпал все аргументы. Откровенно говоря, будь Генсеком иной человек, я бы перешел на другую сторону.

Я спросил мягко:

– Так ты будешь голосовать за меня, а не за пакет экологических законов?

– Я полагаюсь на вас, сэр. Несмотря на ваш отказ от премии Бона Уолтерса на банкете, ваш моральный компас выверен точнее, чем мой. – Несколько лет назад наши пути разошлись из-за беспризорников, но потом Бранстэд испытывал угрызения совести.

– Если бы патриархи как-то взялись за дело… – Джеренс с надеждой взглянул на меня.

– Это исключено. – Я бы не стал поощрять их вмешательство в политику, да и в любом случае они были на стороне оппозиции.

– Что же тогда?

– Не знаю. Надо идти до конца.

На корабле это порой было все, что я мог предложить. И, случалось, это срабатывало. Но в наших сегодняшних обстоятельствах на такое не приходилось рассчитывать. И если мы проиграем, как я буду смотреть в глаза Филипу?!

– А Валера не копает…

– Извините меня. – В дверях стоял Ансельм. – Разрешите войти?

Он, что, совсем из ума выжил?

– Сенатор Боланд – лидер парламентского большинства. Джеренс – глава моей администрации. Наше экологическое законодательство терпит крах. А он рвется тут поболтать!