Надежда смертника - Файнток Дэвид - Страница 89

Когда я просыпаюсь, экран показывает: снаружи темно. Джаред сидит у пульта, стучит как полоумный, всю дорогу хихикает.

Он заполучил два телефона, в один говорит со всеми, другой в его ухе.

– Они не могут проследить, – он рассказывает кому-то. – Мы направили через Лондон по шифратору в Мадрид, и я вновь с трудом пробился, чтобы позвонить тебе. Охладись, Рольф. Мы только двое мило беседующих друзей. Эти линии воздушной трассы не имеют никакого отношения к сетевым.

Все время его руки заняты.

– Скажу тебе, что я трачу впустую время, делая это руками. Заставил исинт написать быстро программу, которая управляет парой тысяч счетов и осуществляет беспорядочные сделки. Да, у меня есть повод веселиться. Приблизительно шесть раз в течение дня программа продает некоторые всепланетные фирмы, начала с «Голографического мира». Досталось этим придуркам дважды, я их должник. К полудню давай увеличим объем. Если ты можешь направить мне программу, я проверну список заказчиков и произведу распоряжения.

Он слушал долго.

– Да, они закроют это, когда узнают, но знаешь что? Этот банковский сервер в Лондоне мурлыкает, как котенок. Я могу заставить его отправить мне деньги клиентов со всего мира. Ну разве это не здорово?

Снова он слушал.

– Точно. Счастливо развлечься.

Он врубает телефон, говорит в него:

– Извините, что заставил вас ждать. Вы сказали, ваше имя?..

Ворчание в ответ:

– Стрелок.

– Подай мне идею еще раз.

– Рольф говорит, что ты трахаешься с брокерскими счетами.

– Итак?

– Зачем тратить время? Идите за золотом.

Джаред закатил глаза.

– Не ломайте комедию, это длинная ночь.

– Я говорю в буквальном смысле. Идите за золотом.

Я слушаю, но трудно понять, что стрелок говорит. О юнидолларах, обмене фунтов на евро, иены. И о друге, который когда-то разорил казну и честь.

Глаза Джареда расширились. Я спрашиваю: «Что?», но он быстро затыкает меня и продолжает слушать внимательный.

44. Роберт

Я провел ночь в отдельной палате на верхнем этаже Центральной городской больницы, под действием значительного количества успокоительного.

Это была беспокойная, напряженная ночь для приемного отделения больницы – прошло, наверное, часа два, прежде чем меня заметили. Но когда главный врач узнал, кто я такой, проблемы исчезли, и я оказался в персональной палате на VIP-этаже.

Наверное, мне следовало использовать служебное положение в личных целях уже в тот момент, когда меня везли на каталке к дверям больницы, но на этот раз я не беспокоился о привилегиях, которые предоставляет моя должность. Удостоверившись, что отца уведомили – ему было сообщено, что сын позвонит утром, – я погрузился в столь необходимый мне сон.

Когда я проснулся при свете дня, то обнаружил неожиданного посетителя – свою мать. Она спокойно сидела в углу, просматривая личный голографический ежедневник.

– Привет, – сказала она, выключая его, и подвинула свой стул ближе.

Я, протянув руку, сжал ее пальцы.

– Как ты узнала?

– Твой отец сообщил.

– Он проявил внимание. Я позвонил бы тебе, как только проснулся.

– Нисколько не сомневалась в этом.

Возможно, в ее словах не было иронии. Наши отношения были теплыми, но им не хватало близости, которая отсутствовала и между мной и отцом. Почему-то я никогда не старался притворяться, что, кстати, не мешало мне регулярно ей звонить или разрабатывать вместе с отцом политику нашей партии.

– Лежи спокойно, – сказала она. – У тебя сотрясение мозга. Этот нижний почти пробил твой череп.

Я старательно не показывал раздражения. Речь матери отличалась свободой, она иногда была несдержанна в своих высказываниях, что стало одной из многих причин ее разрыва с отцом. Хотя некоторые из его коллег воспринимали ее прямоту как что-то самобытное, оригинальное, у других ее манера высказываться вызывала неприязнь. Это усиливало напряжение во время приемов гостей, которые были обязательным условием политической жизни.

– Халбер был немного зол на капитана, – сказал я. – И на всех верхних.

Она сморщила нос.

– Я хотела бы, чтобы ты не говорил – верхние. Этот снобизм не свойственен всем нам и не идет тебе.

– Полагаю, что это так. – Я осторожно попытался сесть. – Мои ребра сломаны?

– Ушиблены. То, что ты перевязан, поможет тебе легче дышать. Лежи спокойно.

– Мама, ты поможешь мне уйти отсюда? – Я рассматривал дверь. Комната больше не кружилась.

– Может быть, но зачем? Они говорят, что лучше тебе побыть здесь дня три, прежде чем…

– Какого черта! Я хочу заниматься делом, а не отсиживаться на этом складе тел. Этот скандал с нижними нужен отцу. Я хочу помочь. Возможно, я смогу даже умерить этот военный пыл, покрыть причиненный ущерб избытком энтузиазма.

– Он объявит? – спросила она.

– Не сейчас, когда полицейские подавляют сопротивление. Его объявление было бы предано забвению. Но скоро.

«Скорее, чем запланировано», я прекрасно это осознавал. Переворот вызвал бы большое количество газетного материала, умеренную обратную реакцию сострадания к угнетенным и сильное желание забыть кровь и людей, которые ее вызвали.

– Он может уничтожить Кана, если сшибить их лбами.

Ее тон был несерьезен, подтверждая то, что мы знали оба. Папа, искусный спорщик, он сумеет блеснуть остроумием в отличие от флегматичного генсека.

Я неожиданно выпалил:

– Тебе бы понравилось быть Первой Леди?

– Ничуть. Но представь, я получу приглашение на чай во время срока его полномочий.

– Хорошо сказано, – кивнул я, и мы улыбнулись друг другу.

– Жизнь этих женщин не всегда складывается хорошо. – Она размышляла вслух. – Госпоже Кан надоедают до бесчувствия дипломатические званые вечера, и зубы твоей наперсницы Арлины были стиснуты в течение всего периода нахождения у власти Сифорта.

Я тихо смеялся, но это вызывало боль в груди.

– Пойду поищу инвалидное кресло. – Встав со стула, она направилась к двери. – И динамитную шашку для оформления документации о выписке, – Она остановилась на пороге. – Позвони Вану, – сказала она, – Он, должно быть, на грани нервного расстройства из-за беспокойства о тебе.

Я нахмурил брови, но она ушла прежде, чем я смог должным образом отреагировать. Мать считала, что хорошо знает меня, поэтому думала, что я скрывал любовные отношения с моим помощником, и не принимала во внимание мои отрицания. Но это было далеко не так. Внимание Вана было где-то в другом месте, подарено молодому Джою, мелкому служащему Сената. И моя страсть не была направлена на кого-либо. Я все еще надеялся, что подводящая девушка неожиданно появится в моей жизни, но осознавал, что с каждым прошедшим месяцем это становится все более маловероятным и проблематичным.

В то время как мать сражалась с администраторами больницы, зазвонил телефон. Это был отец.

– Робби, ты в порядке?

– Более или менее. Я собирался звонить, мы должны встретиться. Есть кое-что, о чем тебе следует знать.

– Ван предоставил мне некоторую информацию. В общем, я одобрил ее. Я в моем офисе. Могу прийти через час, – Его офис был в башне, возвышавшейся над Ротондой ООН.

– Нет, лучше я приду к тебе.

– Ты можешь ходить? – удивился он.

– Не пробовал еще, но скоро буду у тебя. – Я закончил разговор. Когда мать вернулась, чтобы похвастаться своими успехами, я поинтересовался:

– Есть известия от Сифортов?

– Никаких сообщений. Да и зачем им, собственно, звонить?

Итак, Кан совершил сделку; реакция матери показала мне, что денежные затруднения капитана не были общеизвестными. Хорошо – я задолжал ему так много!

Я задавался вопросом, как разыгрывалась история.

– Ты можешь разобраться с «Голографическим миром»?

– Да, но не беспокойся. Их главный офис закрыт, наряду с дюжиной других башен.

– О господи. Сабы сожгли их?

– «Шератон» пострадал больше, но там грязь, мародерство и пожар. Мэр рекомендовал каждому, чьи офисы находятся в башнях центра города, поработать день дома А вот и медсестра, чтобы помочь тебе одеться.