Практическая магия - Смит Дебора - Страница 54

– Давай вернемся к Шекспиру.

От него шло тепло, против которого я не могла устоять. Наши головы оказались совсем близко, и на мгновение я закрыла глаза, наслаждаясь запахом его одежды, волос, кожи. Его плечо коснулось моего, но я не отодвинулась.

Квентин откашлялся и прочел:

– “Он весь в рубцах, не чувствует ранений. Но вдруг, о чудо! Что за свет в окно струится? Это восток, Джульетта, солнце там”.

Его голос ласкал меня, а Квентин продолжал читать известные строки. Никогда раньше мужчина не читал мне вслух. Во всяком случае с тех пор, как это делал папа, когда я была ребенком. Я, не отрываясь, смотрела на Квентина, вспоминая свои детские ощущения, заново переживая их впервые за многие годы. Прошло слишком много времени с тех пор, как я могла просто чувствовать.

Квентин ясно ощутил мое дыхание на своей щеке, мой запах, видел голод в моих глазах. Нам было легко вместе, и эта странная близость соединила нас, несмотря на произнесенные слова и оставшиеся невысказанными желания. Он закончил читать и поднял на меня глаза, внимательные, ищущие, почти черные в неярком свете свечи.

– Не смотри на меня так, – приказал он. – Немедленно вставай и уходи отсюда.

Я покачала головой.

– Не могу уйти и забыть чувства, подаренные тобой. Я хочу еще. – И я поцеловала его. Когда мы оторвались друг от друга, меня трясло. Я увидела на его лице отражение моих собственных эмоций – ощущение опасности, порыв, вожделение. И, может быть, любовь. Или я выдавала желаемое за действительное, или он на самом деле чувствовал так, я не представляла.

– Я даю тебе последнюю возможность уйти, – хрипло сказал Квентин.

Я снова поцеловала его, и на этот раз он не остался безучастным. Он касался моего лица, пропускал волосы сквозь пальцы, играл с моим языком, пробовал на вкус мои губы. И в следующую минуту мы уже не могли больше сдерживаться, слившись в единое целое, поглощая друг друга.

Мы сбросили подушки со скамьи на старый деревянный пол. Обезумевшие, грубые, быстрые, молчаливые, мы действовали в унисон. Отброшена в сторону одежда, влажная кожа открыта для ласк, воздух пропитан острым пряным запахом секса, его рука на моей груди, его губы на моем соске. Я ласкала его тело, и, когда я посмотрела ему в лицо, он нежно поцеловал меня. Мне показалось, что среди бури прозвучала нежная колыбельная, и я подтолкнула его к себе.

Я приняла его, как земля принимает благодатный дождь.

Когда мы приехали в “Медвежий Ручей”, на небе уже показались звезды. Долгой дороги домой в одиночестве за рулем папиного пикапа оказалось достаточно, чтобы мысли мои прояснились, а в душе поселилось такое глубокое отчаяние, что я едва могла сосредоточиться на дороге. “Ты проведешь остаток жизни, желая его”.

Квентин думал то же самое обо мне, пребывая в таком же отчаянии, но я этого не знала. Мы прошли через темный, мокрый двор, не касаясь друг друга. Я зажгла керосиновую лампу на крыльце и буквально рухнула на скрипучие качели. Квентин уселся на ступеньках в десятке футов от меня. Откуда-то из темноты выскочил Хаммер, радостно виляя хвостом, но сразу сник, когда ни один из нас не протянул руку, чтобы приласкать его.

– Нам надо поговорить, – услышала я голос Квентина.

– Знаю.

– Я на восемь лет старше тебя.

– Всего на восемь? Тебе следовало придумать более вескую причину.

– Старые привычки умирают с трудом.

Я сбросила сандалии и легко оттолкнулась босыми пальцами от теплого деревянного настила. Я мягко раскачивалась, но ритм оказался настолько сексуальным, что я тут же остановилась.

– У меня тоже есть старые привычки. Я всегда шла своим путем и старалась избегать серьезных отношений.

– Что собой представлял твой доктор? Я хотел сказать, исследователь. Лиза немного рассказывала мне о нем.

– Грегори? Очень чистый, очень зависимый.

– Но он изменял тебе.

– Мне кажется, я заранее знала, что однажды это случится. И я знала, что никогда не выйду за него замуж.

– Но ты, должно быть, по-своему его любила. Он давал тебе что-то такое, что заставляло тебя оставаться с ним.

– Если ты имеешь в виду секс, то ошибаешься. Не то чтобы мне было неприятно спать с ним, но с сексуальными потребностями я всегда легко справлялась. – Я помолчала. – До недавних пор. Никогда раньше я на мужчину не бросалась.

– Думаю, это я тебя соблазнил, – устало пошутил Квентин. – Ты помнишь, я просил тебя остановиться? Я этого не хотел, я лгал.

Эти галантные слова согрели меня.

– У тебя дар строить отношения и устанавливать связи. Ты всегда видишь структуру. Пространства, соединения и системы. Это чутье созидателя. Ты понимал, что мне нужно, и дал мне это.

– Это не значит быть созидателем, это значит быть мужчиной.

– Мне кажется, что в сердце своем ты художник.

– Нет.

Мне было очень неприятно задавать следующий вопрос, но я нашла в себе мужество:

– У тебя есть женщина в Нью-Йорке? Не может не быть. И не одна, я полагаю.

Квентин рассказал мне о Карле Эспозито, честно, откровенно, но не упомянул, что у них нет общего будущего.

– Мы дружим с ней с тех самых пор, как были детьми, – закончил он свой рассказ. – Она приходит и уходит.

“Друзья, которые спали вместе большую часть жизни”, – пронеслось в моей голове, но я промолчала.

– Это не просто друг. Она женщина, которую ты любишь.

– Нет.

– А что же тогда ты называешь любовью?

– Любовь – это когда без человека жить невозможно.

Мы замолчали надолго. Ничто не позволяло мне надеяться, что когда-нибудь его любовью стану я. Я уставилась в темноту.

– Я бы тоже так определила любовь. Возможно, именно поэтому я бегу от нее и, вполне вероятно, буду убегать и дальше. Мои родители именно так любили друг друга.

– Мои тоже.

– Слишком больно.

– Да.

Я глубоко вздохнула и продолжала:

– Моя жизнь здесь, на этой ферме. Я Пауэлл. Эта земля владеет мной. И Артуром. Артур никогда не сможет жить где-то еще.

– Тебе нужен тот, кто будет любить эту ферму так же сильно, как и ты. – Квентин достал окурок сигары из кармана и утопил его в горшке, где росло мое маленькое персиковое дерево.

Казалось, он давал мне понять, что вырос на асфальте и не испытывает никакого благоговения перед землей. А я рассматривала игру света от фонаря на его волосах, его твердый профиль, усталые глаза. Я смотрела на него и молчала, но сердце мое разрывалось от боли.

Ему было ничуть не лучше, но я об этом не догадывалась.

Хаммер поднял голову и негромко тявкнул. Мы с Квентином одновременно повернули головы к кустам форситии у забора. Сначала я услышала только мелодичное пение лягушек на берегу ручья, но затем до меня донесся отчетливый шорох шагов.

Я встала и подошла к перилам крыльца.

– Артур? – окликнула я.

Он вышел из тени и двинулся ко мне по лунной дорожке, что-то держа в руке.

– Брат-медведь!

– Я здесь, Артур, – откликнулся Квентин.

– Сестра-медведица!

– Я здесь, – сказала я.

– Я знаю, чего хочет мама-медведица. Я наконец понял.

У меня перехватило дыхание.

– И чего же она хочет, дорогой?

Артур подошел ближе. Лунный свет посеребрил его темные волосы, лицо казалось молочно-белым. Он сделал еще несколько шагов, но ноша тянула его к земле.

– С ней нет никого рядом. Никого из ее племени. Ты ведь тоже об этом думал, брат-медведь? Ты поцеловал Урсулу, чтобы прогнать злых эльфов, потому что она тоже одинока. Как и мама-медведица.

Квентин встал.

– Я поцеловал Урсулу только потому, что она мне нравится.

– Маме-медведице нужен друг, который будет ее целовать. Она так одинока… Если она не будет чувствовать себя лучше, она… Она умрет! – Артур всхлипнул, подавил рыдание. – Так плохо быть одному. Мама-медведица умрет, потому что она несчастлива! Умрет, как умер папочка! Но ты можешь ей помочь!

– Спокойнее, Артур, спокойнее, – я попыталась утешить его и начала спускаться по ступенькам.