Пир потаенный - Фармер Филип Хосе - Страница 60

– Калибан, – сказал я. – Вот ваша кузина. Вернее, НАША кузина. Живая и здоровая. Теперь она сама может сказать вам, что я абсолютно ни при чем в том, что с ней случилось. Я не насиловал ее. Я ее не крал. Даже наоборот, я спас ей жизнь. Порасспрашивайте ее! После этого вы поймёте, что стали жертвой ужасного недоразумения.

Мне стало вдруг наплевать, что Девять распорядились, чтобы один из нас принес голову и половые органы другого. Я только что решил для себя, что перестал быть служителем Девяти. Я объявлял им войну, даже если она будет стоить мне бессмертия. Я не хотел платить за него такую цену. Фауст вновь обретал свою душу.

Вместо Ответа Калибан подошел еще ближе. Потом остановился, освободил руки от привязанных к пальцам лезвий, снял носки и башмаки. Он хотел, чтобы мы дрались обнаженными, без оружия, как дерутся два антропоида, чтобы выяснить, кто из них станет вождем.

– Калибан, – вновь обратился к нему я. – Не заблуждайтесь: я никогда не стану вас умолять о пощаде. Но я хочу, чтобы вы вняли голосу разума. Неужели вы допустите, чтобы Девять и дальше потешались за ваш счет и продолжали манипулировать вами. Я не хочу этого больше для себя. Думаю, они и так уже причинили нам большой вред, заставляя служить их таинственным планам. Я уверен, что это они устроили все таким образом, чтобы Триш была похищена одним свихнувшимся типом, вздумавшим, что он – это я. Это они подбросили останки какой-то молодой белой женщины после кражи Триш. Скорее всего, они сами и убили ее для этой цели. А кенийцы? С какой это вдруг стати им пришло в голову изгонять меня, когда мы столько лет жили, если не дружно, то, по крайней мере, вполне терпимо по отношению друг к другу. Нет, в этом они тоже замешаны, я знаю. Не мне вам говорить, насколько могущественны они своими тайными, скрытыми связями, каким огромным влиянием они обладают на правительства и сильных мира сего. Послушайте меня! Я убежден, что мое рождение и те необычайные обстоятельства, которые окружали его с самого начала, были результатом махинаций Девяти. Дневник моего дяди содержит в себе несколько весьма странных обстоятельств этого дела. Теперь я нисколько не сомневаюсь, что это они устранили его, а меня подвергли эксперименту. Я уверен, что это они устроили все таким образом, чтобы я был взят и воспитан самкой антропоида, вырос в джунглях среди приматов, как юный дикарь. Я убежден, что их планы идут гораздо дальше. Кстати, безумие нашего отца тоже не обошлось без их какого-то участия.

Триш от неожиданности подпрыгнула и недоуменно спросила:

– Вашего отца? Как, ВАШЕГО отца?

Я отступил на шаг. Калибан сделал шаг вперед. Он протянул перед собой руки и под красно-коричневой кожей заиграли стальные канаты его мощных эластичных мышц. Кажется, сцена на мосту должна была повториться. Он сказал:

– Не будет ни дзю-до, ни каратэ, никаких финтов. Только сила и быстрота. Мы должны узнать, кто из нас двоих наиболее быстрый и сильный.

Я подумал, услышал ли он хоть одно слово из того, что я только что сказал. Отступать дальше я не мог. Поэтому я уперся ногами в пол и приготовился встретить его. Но прежде решил попытаться еще раз.

– Калибан, вам не пришлось прочесть семейные архивы нашего семейства, Грандритов. ВАШЕЙ семьи, Док. Поэтому вы не знаете о тайне, окружающей нашего деда с отцовской стороны, не так ли? Он выстрелил себе в голову в возрасте пятидесяти пяти лет, хотя все ему давали не больше тридцати. У него было три сына. Его жена, тяжело заболев и почувствовав приближение смерти, призналась одной из своих теток, что ее муж был стерилен. Тетка все записала в своем дневнике: она применила для этого свой собственный шифр, который впоследствии я без труда разгадал. Подозрения тетки упали на одного дворянина норвежского происхождения, очень высокого, сильного и красивого, который довольно часто наносил визиты в наш замок. Правда, он был весьма почтенного возраста. Тетка писала, что ее подозрения ей самой казались абсурдными, так как благообразный старик выглядел по крайней мере лет на девяносто. Но это была очень яркая личность, от которой исходило нечто вроде какого-то странного сияния, которое околдовывало и пугало одновременно. Именно «сияние», она прямо подчеркивала это слово. Я подозреваю, что под этим она имела в виду его необыкновенную силу внушения. Ей также было известно, что старичок был не прочь «пошалить»: одна из служанок призналась, что старик как-то застал ее в винном погребе, прижал в углу и «делал ей амуры». Этот старый джентльмен, некий мессир Билендж, носил длиннющую белую бороду до пояса и черную повязку на правом глазу. Тетя утверждала, что никогда еще не видела человека такого могучего телосложения.

Сдвинув брови, Калибан хмуро взглянул на меня и прервал вопросом:

– Что это еще за бредни, Грандрит?

– Это не бредни. Нашим дедом был этот норвежский великан, – ответил я. – Доказательства этому, признаю, у меня скорее умозрительные, ни один трибунал не принял бы их в расчет. И, однако, это правда. Нашим дедом был один из Девяти! Старик, которого мы знали под именем Ксоксаз! Что на старогерманском означает «Высокопоставленный»! Во время своих визитов в Грандрит он употреблял псевдоним «Билейдж». В переводе с древненорвежского это значит «тот-чей-глаз-обманывает», другими словами «кривой»!

– Ты уверен в этом?

Судя по всему, огромная эрудиция Калибана не включала в себя знаний древнегерманских языков и мифов.

– Этот человек, которого мы знали, как одного из Девяти, этот Ксоксаз, должен был родиться еще в палеолите, – продолжил я. – Я не знаю возраста, который он мог бы иметь. Тридцать тысяч лет. Или, быть может, двадцать тысяч. Кто мог знать его историю? Когда-то, в очень древние времена, он обосновался на юге современной Швеции вместе с двумя другими членами Девяти, которые, возможно, были его братьями. Они находились там в то время, когда уршпрах, язык-прародитель всей индоевропейской группы языков, стал видоизменяться в то, что теперь называется общегерманским наречием, которое, со своей стороны, стало основой всех современных языков германской группы: английского, верхне-и нижненемецкого и норвежского. По причине, которой я не знаю, братья стали воплощением живых богов. Быть может, в силу огромных знаний, накопленных ими за столь долгую жизнь, не знаю. Они не были, конечно, ИСТИННЫМИ богами, но древние германцы воспринимали их в этом качестве и оказывали соответствующие почести, вплоть до жертвоприношений. В чем я абсолютно уверен, так это в том, что Ксоксаз, Эбназ и Тритджаз – Высокопоставленный, Равновеликий и Третий – составляли мужской триумвират в древней германской религии. Позже их стали воспринимать вместе как трех братьев. Кстати говоря, Ивалдир, наш знаменитый гном, их современник. Вначале они правили народом троглодитов, живущих в пещерах или в глубоко вырытых норах. Общегерманский язык исчез, конечно, очень давно, но наша троица продолжала говорить на нем между собой вплоть до наших дней. В какой-то момент человеческой истории они перестали появляться на людях в качестве живых богов. Они сбросили с себя личину божеств, как бы добровольно отреклись от них, и решили выступить в новом качестве, создав в конце концов орден Девяти.

Калибан ошеломленно встряхнул несколько раз головой и посмотрел на меня, как обычно смотрят на сумасшедших. Я продолжал:

– Наш отец получал эликсир от Девяти. Он, как и мы, был их служителем. – Здесь я поправился. – Как и я был им до недавнего времени. Потом с ним случилась та же история, что и с нами. Побочным действием эликсира является то, что по истечении определенного времени человек, принимающий его, становится сумасшедшим. Пусть даже это помрачение разума и носит временный характер. Эффект действия этого эликсира носит характер как чисто физиологический, так и психический. В каждом из нас сидит какое-то извращение, с точки зрения современной морали и этики. Но оно сидит так глубоко, что очень часто человек проживает всю жизнь, даже не подозревая о его присутствии. Эликсир же заставляет его вынырнуть из самых потаенных глубин подсознания наружу и на какое-то время делает его доминирующим фактором на психику человека. Ты сам врач и знаешь, что это и есть психоз. Форма психоза каждый раз зависит, конечно, от особенностей личности отдельно взятого индивидуума. Разберем мой пример, Калибан. Слушай, ты не думаешь, что нам пора перейти на «ты». Ведь братья, что ни говори! Так вот, возьмем, к примеру, меня. Я всегда считал, что очень здраво отношусь к акту убийства. Так же, как, впрочем, и к сексу. Но где-то глубоко во мне имеется связь между ними обоими. Что-то во мне отождествляет убийство с коитусом. И в том и в другом случае я проникаю в чужое тело, непосредственно или опосредованно, ощущая при этом либо оргазм, либо то, что Ницше называл «наслаждением ножа».