Графиня Де Шарни - Дюма Александр - Страница 65

С этой минуты несчастный обречен; теперь не один, а сто, двести, тысяча голосов подхватывают:

– Спекулянт!

А толпа вторит: «На фонарь его!» В это время доктор, навещавший сына у аббата Берардье в коллеже Людовика Великого, слышит шум. Он видит, что толпа требует смерти какого-то человека, и бросается ему на помощь.

Франсуа в нескольких словах рассказал ему о случившемся; он понял, что булочник невиновен, и попытался его защитить.

Тогда толпа подхватывает и несчастную жертву, и ее защитника, предавая анафеме их обоих, и уже готова их растерзать.

В это время посланный королевой Вебер добрался до площади Собора Парижской Богоматери; он узнал Жильбера.

Мы уже видели, что вскоре после того, как Вебер ушел, из участка прибыли офицеры и повели несчастного булочника в Ратушу.

Обвиняемый, гвардейцы из участка, раздраженная чернь – все толпой ввалились в здание Ратуши, а площадь перед Ратушей в одно мгновение затопили безработные ремесленники, голодные нищие, всегда готовые примкнуть к любому восстанию и отомстить за все свои беды кому угодно, кого обвиняли в причастности к общей беде.

Едва несчастный Франсуа скрылся в распахнувшихся дверях Ратуши, как толпа взревела с новой силой.

Всем собравшимся на площади людям казалось, что они выпустили из рук свою жертву.

Отвратительные личности шныряли в толпе и вполголоса подстрекали:

– Это платный спекулянт двора! Вот почему его хотят спасти.

И эти слова: «Спекулянт! Спекулянт!» пошли гулять по рядам оголодавшей черни, разжигая, подобно фитилю, ненависть и злобу.

К несчастью, был еще очень ранний час, и ни один из тех, кто имел власть над толпой: ни Байи, ни Лафайет – не могли предотвратить надвигавшейся грозы.

Обвиняемый все не возвращался, и тогда крики переросли в улюлюкания, а угрозы – в оглушительные завывания.

Люди, о которых мы сказали, просочились в двери, стали карабкаться по лестницам и ворвались в зал, где под защитой Жильбера находился несчастный булочник.

Тем временем на шум сбежались соседи Франсуа и стали рассказывать, что с самого начала революции он работал не покладая рук, что он выпекал в день до десяти партий хлеба; что когда у его собратьев кончалась мука, он всегда готов был с ними поделиться; что он, желая поскорее обслужить своих покупателей, использовал печь соседнего с ним кондитера, в которой сушил дрова.

Оказалось, что этот человек заслуживает не наказания, а награды.

Облако на площади, на лестницах, в зале продолжали кричать: «Спекулянт!» и требовать смерти виновному.

Вдруг неведомая сила врывается в зал, разбивает кольцо гвардейцев, охранявших Франсуа, и вырывает булочника из рук его защитников. Жильбер, отброшенный в сторону и оказавшийся рядом с импровизированным трибуналом, видит, как два десятка рук тянутся к Франсуа… хватают его; обвиняемый зовет на помощь, умоляюще протягивает руки, но тщетно… Жильбер делает отчаянное усилие, пытаясь к нему пробиться, но, увы! брешь, через которую выволакивают несчастного, уже закрылась! Словно пловец, попавший в водоворот, он отбивался кулаками… А в глазах его застыло отчаяние! А в горле застрял стон! И вот его накрыла волна… Его поглотила бездна!

Теперь спасти его было невозможно.

Он катился по лестнице и на каждой ступени получал по удару. Когда его выволокли на крыльцо, тело его представляло собою сплошную огромную рану.

Теперь он просит не жизни, но смерти!..

Где же пряталась в те времена смерть, если она была готова прибежать к человеку по первому зову?

В одну секунду несчастному Франсуа оторвали голову и надели ее на пику.

Услыхав долетавшие с улицы крики, бунтовщики, остававшиеся в зале и на лестнице, устремляются вон. Надо же досмотреть спектакль!

Ах, до чего интересно: голова, надетая на острие копья! Такое зрелище видели в последний раз шестого октября, а нынче уже двадцать первое!

– Ах, Бийо, Бийо! – прошептал Жильбер, бросаясь вон из залы. – Как хорошо, что ты уехал из Парижа и не видишь всего этого ужаса!

Он пересек Гревскую площадь, идя вдоль Сены, оставив позади и эту пику, и эту окровавленную голову, и воющую толпу, двинувшуюся через мост Нотр-Дам. Едва дойдя до середины набережной Пелетье, он почувствовал, как кто-то дотронулся до его руки.

Он поднял голову, вскрикнул, хотел остановиться и заговорить; однако человек сунул ему в руку записку, прижал палец к губам и пошел.

Человек этот, несомненно, хотел остаться незамеченным; однако какая-то торговка при виде его захлопала в ладоши и закричала:

– Это наш дорогой Мирабо!

– Да здравствует Мирабо! – сейчас же подхватила сотня голосов. – Да здравствует народный заступник! Да здравствует оратор-патриот!

И последние ряды тех, кто следовал за головой несчастного Франсуа, заслышав эти крики, развернулись и бросились за Мирабо; когда он дошел до аббатства, толпа за его спиной была уже необъятной.

Это в самом деле был Мирабо. По пути на заседание Национального собрания он встретил Жильбера и передал ему записку, которую он перед тем написал за стойкой в лавке виноторговца. В записке он предлагал свои услуги.

Глава 26.

ВЫГОДА, КОТОРУЮ МОЖНО ИЗВЛЕЧЬ ИЗ ОТОРВАННОЙ ГОЛОВЫ

Жильбер торопливо пробежал глазами записку Мирабо, потом еще раз внимательно ее перечитал, положил в карман куртки и, подозвав фиакр, приказал отвезти его в Тюильри.

Когда он туда прибыл, он обнаружил, что все ворота заперты, а стража усилена по приказу генерала де Лафайета: узнав, что в Париже начались беспорядки, тот прежде всего позаботился о безопасности короля и королевы, а затем отправился к месту предполагаемых волнений.

Жильбера узнал привратник с улицы Эшель и пропустил во дворец.

Едва увидев Жильбера, г-жа Кампан, получившая приказание королевы, пошла ему навстречу и немедленно проводила к ее величеству. Вебер по приказанию королевы снова отправился узнать, что происходит.

При виде Жильбера королева вскрикнула.

Сюртук и жабо доктора были в некоторых местах порваны во время борьбы, которую ему пришлось выдержать, отстаивая несчастного Франсуа; рубашка его была испачкана кровью.