Джим Моррисон после смерти - Фаррен Мик - Страница 92

92

– Я не хочу здесь оставаться, Без такого блаженства я как-нибудь переживу.

– Может быть, хочешь вернуться в Париж? В свою ванну?

Джим покачал головой:

– Ты все равно сделаешь так, как хочешь, что бы я ни говорил.

Доктор Укол кивнул.

– C’est vrai[56].

Джим с горечью улыбнулся:

– То есть ты меня заполучил. Я сдаюсь. Давай веди меня к следующему кошмару.

* * *

– Он набирает высоту.

– Похоже, и вправду будет бомбить.

Сэмпл было страшно, но ещё она жутко злилась. На самом деле она давно уже так не злилась – а если и злилась, то не давала воли своей ярости. Но сейчас ей хотелось вопить во весь голос и крушить всё, что под руку попадётся.

– Нет, это, блядь, уж слишком. Сколько можно?! Один раз я уже насладилась всеми радостями от атомной бомбы Анубиса, Так не бывает, чтобы два раза подряд – в одно место. Это невозможно, даже по теории вероятности.

Мистер Томас, который по жизни не отличался дипломатичностью, заявил:

– Может, в теории и невозможно, но на практике – очень даже.

Иисус плотоядно взглянул на Сэмпл:

– Благодаря этой бомбе ты оказалась здесь, правильно?

– Ага. И какая мне с этого радость? Смотреть, как ты дрочишь на диване, уткнувшись в телик, и беседовать с козлом?

Мистер Томас резко обернулся. Похоже, он сильно обиделся.

– А что такого ужасного о беседах с козлом, можно полюбопытствовать?

– И что ужасного в том, чтобы смотреть, как я дрочу на диване? – подхватил Иисус. – Я знал женщин, которых это возбуждало.

Сэмпл уставилась на эту сладкую парочку в яростном недоумении:

– Вы что, не в своём уме?! Оба?! О чём вы вообще говорите?! На нас, блядь, сейчас бомбу сбросят, подарочек от психопата Анубиса, а вы тут какую-то хрень несёте.

Иисус пожал плечами:

– Я же Иисус Христос. Мне ничто не причинит вреда.

Мистер Томас тоже не особо тревожился.

– А мне уже надоело быть козлом.

– А Годзиро?! О Годзиро кто-нибудь подумал?!

Иисус изобразил на лице фальшивое огорчение:

– Да, нам будет его не хватать.

Сэмпл сжала кулаки в бессильной ярости. Она бы съездила Иисуса по морде, но это вряд ли поможет. И кричать – тоже без толку. Но она все равно заорала:

– А я?! Я не хочу, чтобы меня разнесло атомной бомбой!

Мистер Томас опять повернулся к экрану:

– Какой-то объект небольшого размера только что отделился от самолёта и падает вниз.

* * *

– Что это за место?

– Одна из точек, где жизнь сопрягается со смертью.

Джим и Укол стояли на узком скалистом выступе, высоко над ущельем, похожим на тоннель, уходивший в бесконечность – в обе стороны. Было холодно, пахло замёрзшей плесенью и грибками. Джим мгновенно продрог. Его била дрожь. Мокрая рубашка противно липла к телу – она так и не высохла после дождя во вьетнамской галлюцинации. Сумрачное, сумеречное ущелье было укутано мягким мраком, только где-то вдали еле теплился маленький белый огонёк. Но Джима поразило другое. Пол в ущелье шёл под наклоном, наподобие бесконечного пандуса, и по этому пандусу двигался непрестанный поток людей. Такая людская река. У всех – бритые наголо головы, все одеты в одинаковые бесформенные серые хламиды. Они шли вверх – усталым, медленным шагом. Спины согнуты, взгляды устремлены под ноги. Руки безвольно болтаются, словно обвисшие плети. Они шли и шли, не глядя по сторонам, и на всех лицах лежала печать суровой безнадёжности. Они не разговаривали – шли молча. Они не жаловались, не роптали, но все равно Джиму казалось, что все пространство в ущелье наполнено долгим, тягучим шелестом отчаяния. Предельного. Запредельного.

Доктор Укол пригвоздил Джима к месту своим алым лазерным взглядом.

– Ты слышишь?

– Что это?

– Дыхание смерти.

– А кто эти люди?

– Отдельные подразделения недавно преставившихся.

– Подразделения?

На лице-черепе отразилось раздражённое презрение.

– Полки праведников, людей, ни разу в жизни не потреблявших наркотиков, тех, кто намеренно и непростительно игнорировал своё воображение и каждые восемь минут исправно смотрел рекламу по телевизору. Очень трудно принять концепцию Большой Двойной Спирали, когда вся твоя жизнь состояла сплошь из диетической колы, «Прикосновения ангела», миссионерской позы и вечного страха за свою задницу. Это те, кто всю жизнь делал то, что им говорят, и отвергал всё, что могло их как-то освободить от жалкой доли.

– А куда они все идут?

– Они сами не знают. Они знают только одно: надо идти туда, к свету. Им это вдалбливали всю жизнь. Когда ты умрёшь, иди к свету. Вот они и идут на свет – на любой белый свет поблизости.

– И что, они никогда не попадут в Спираль?

– Ну почему? Большинство попадёт. Когда сообразит наконец, что к чему. Хотя кого-то из них заберут рекруты.

– Рекруты?

Укол разразился сухим как кость полубожественным смехом:

– А ты думаешь, откуда берут людей для Геенны, Сталинграда и Некрополиса? Покажи им сверкающего ангела с рождественской ёлки, и они пойдут за тобой, не задумываясь, – и на погибель, и на вечные муки.

– А почему я раньше здесь не был?

– Потому что ты – из моих garcons[57]. Я избавил тебя от этой стадии.

– В смысле – я был настолько обдолбан, что ничего не заметил?

– В смысле – судьба у тебя такая: принимать опрометчивые решения. И чтобы всё было быстро и сразу.

* * *

Сэмпл смотрела как заворожённая на чёрную точку, что отделилась от самолёта, – такую крошечную, что её можно было принять просто за мелкий дефект картинки на мониторе или за пятнышко перед глазами. Казалось, что может быть уж такого опасного в этой маленькой точке, – но Сэмпл знала, что это такое и чем оно им грозит. Она смотрела на экран, и ей было страшно. Все тело будто задеревенело. Ноги вдруг подкосились, и Сэмпл схватилась за спинку дивана, чтобы не упасть. Ногти вонзились в кожаную обивку, ярко-красные в чёрное, оставив глубокие вмятины. На мгновение Сэмпл заворожила её собственная рука. Очень скоро её не станет. В смысле – руки. Да и самой Сэмпл тоже. Её разум и даже душа – если она вообще существует, душа, – может быть, и останутся, но плоть испарится. Её тело, полосы, внутренние органы – всё исчезнет. А вместе с ними и этот дурацкий костюм из анимешных мультфильмов.

Когда Сэмпл снова взглянула на экран, бомба стала значительно больше. Годзиро на боковых экранах присел на хвост и поднял голову к небу. Бомба бесшумно падала вниз, когда вдруг Годзиро стремительно выбросил руку вверх и схватил её в воздухе. Сэмпл зажмурилась – сейчас точно взорвётся. Но почему-то не взорвалось. Секунд через пять Сэмпл решилась открыть глаза и взглянуть на экран. И то, что она там увидела… она не поверила своим глазам, даже подняла защитные очки анимешной супергероини, – убедиться, что зрение её не обманывает. Годзиро сидел, подбрасывая бомбу на ладони – ну прямо Джордж Рафт с его «фирменным» серебряным долларом.

– Он что, рехнулся, этот ваш ящер?!

Мистер Томас понял вопрос буквально:

– Сложно сказать. Я как-то не разбираюсь в психических патологиях ящеров.

Сэмпл обратилась к Иисусу:

– Можешь что-нибудь сделать, чтобы он её выбросил – и чтобы подальше?

Иисус пожал плечами:

– Теперь он сам разберётся.

– Да он хоть знает, что это такое?!

Мистер Томас кивнул:

– Он знает.

Годзиро подбросил бомбу повыше, поймал в подставленный рот и, ничтоже сумняшеся, проглотил – как карамель в шоколаде или орешек. Сэмпл, что называется, охренела.

– Не может быть.

– Ну да. Он её проглотил.

– И что теперь будет?

– Сейчас узнаем.

Ещё секунд пять Годзиро сидел неподвижно, закрыв глаза. Только мышцы на мошной чешуйчатой шее судорожно подёргивались. Мистер Томас почесал бороду передним копытом.

вернуться

56

Это правда (фр.).

вернуться

57

мальчик, молодой человек (фр.).