Чингиз-Хан - Ян Василий Григорьевич - Страница 77

Джебэ, стремительный в походе, постоянно вырывался вперед. Его отряд не раз попадал в самое опасное положение. Он искусно уходил от напиравшего противника. Когда уже отовсюду грозила гибель, тогда появлялся и выручал Субудай. Он нападал на неприятеля сплоченными рядами тяжелой монгольской конницы, в которой и нукеры и кони были покрыты железными китайскими латами.

Высокий, прямой, никогда не смеющийся Джебэ, со стеклянными неподвижными глазами, после боя являлся к Субудаю, покрытый пылью и забрызганный кровью. Сидя у костра, он объяснял Субудаю, что не сделал никаких ошибок, что врагов было слишком много. А Субудай посмеивался, довольный, что он опять был спасителем Джебэ, и предлагал ему лучше не объяснять своих ошибок, а попробовать зажаренного на вертеле, как у самого хорезмского падишаха, нашпигованного чесноком и фисташками молодого барашка.

Джебэ был горд, самоуверен, вспыльчив. Он думал, что нигде не сделает промаха, если на шестьдесят шагов попадает стрелою в голову бегущего суслика. За свою меткость и стремительность он и был прозван "Джебэ" — стрела 142 . Под этим именем его знали все в войске, хотя настоящее его имя было другое. Перед битвой он всегда сам осматривал местность, проносясь на высоком поджаром коне по передовым опасным местам, и его не раз с трудом выручали от гибели телохранители-тургауды.

Субудай, с клочками седых волос на подбородке, казался стариком; никто не знал, сколько ему лет. Когда-то в юности он был ранен в плечо, мышцы были перерублены, правая рука с тех пор осталась скрюченной, и он действовал одной левой рукой. Лицо его было рассечено через левую бровь, отчего левый глаз, выбитый, был всегда зажмурен, а правый, широко раскрытый, казалось, сверлил и видел каждого насквозь.

Все нукеры в войске говорили, что Субудай хитер и осторожен, как старая лисица с отгрызенной лапой, а злобен, как барс, побывавший в капкане, — с Субудаем не страшен никакой враг и с ним не пропадешь.

Джебэ упрямо обдумывал план пути, чтобы доехать до Последнего моря, омывающего вселенную. Донесение Чингиз-хану, посланное с распевавшим песни гонцом, сочинял Джебэ, а Субудай только ободрял, покачивая головой, и посмеивался:

– Далеко ли ты дойдешь? И скоро ли будет то место, откуда ты, как сайгак, побежишь обратно и мне в последний раз придется тебя выручать?

Разведчики, наблюдавшие за степью, ловили пробиравшихся путников, приводили к Джебэ, и он сам их расспрашивал: о племенах, обитающих к западу и к северу, о путях к ним, о реках и переправах через них, о корме для коней, о богатых городах и сильных крепостях, о войске, оружии и о том, хорошо ли воины умеют драться, попадать стрелами в намеченную цель и далеко ли Последнее крайнее море.

6. БРОДНИК ПЛОСКИНЯ В ТАТАРСКОМ ПЛЕНУ

Однажды разведчики привели к Джебэ несколько человек из племени, раньше не виданного. Занимались они перевозкой на паромах и лодках дорожных путников. Они были высокие, плечистые, с широкими рыжими бородами, в овчинных потрепанных полушубках, кожаных портах и мягких поршнях 143 , переплетенных ремнями. Серые рысьи шапки были лихо сдвинуты на ухо.

– Кто вы такие? Откуда пришли? — спросил Джебэ.

Один, повыше и пошире остальных, отвечал по-кипчакски:

– Мы зовемся "бродники", потому что мы бродим по степи. Отцы и деды бежали сюда в степь от князей, ища себе воли...

– Если вы не почитаете ваших господ и убежали от них, значит, вы разбойники и бродяги?

– Мы не то что разбойники и не совсем бродяги... Мы — вольные люди, вольные охотники и рыбаки.

– А ты кто? — спросил Джебэ самого высокого бродника.

– Я зовусь Проскиня! Наши бродники избрали меня своим воеводой.

Джебэ сейчас же отправил нукеров к Субудай-багатуру сказать: "Приезжай! Пойманы нужные нам люди".

Нукеры прискакали обратно с такими словами: "Субудай-багатур сидит на ковре. Около него торба бобов. Он сказал: "Не поеду, занят..."

Бродник Плоскиня заметил:

– Это значит: "Кто по ком плачет, тот к тому и скачет".

Джебэ оставил под стражей всех пойманных бродников, а сам вместе с Плоскиней, окруженный нукерами, отправился к Субудаю.

На потухающем багровом небе резко чернели три юрты Субудая. Над ними вились дымки и торчали воинские значки — шесты с конскими хвостами и рогами буйволов. Субудай сидел в юрте на персидском шелковом ковре. Освещенный дрожащим светом костра, он левой рукой доставал из пестрой торбы бобы и старательно расставлял их странными длинными нитями.

– Кто это? — спросил Субудай. На мгновение он уставился вытаращенным глазом на Плоскиню и опять занялся бобами. — Садись, Джебэ-нойон.

Джебэ опустился на ковер около Субудая и бесстрастно косился на то, что делал багатур. Никогда он не мог вперед угадать, что сделает старый барс с отгрызенной лапой.

Бродник Плоскиня, высокий, осанистый, с широкой рыжей бородой, ниспадавшей на грудь, бегающими глазами осматривал юрту и что-то прикидывал в уме. Он продолжал стоять почтительно у входа. Его сторожили два увешанных оружием монгола.

Поглядывая на руку Субудая, быстро передвигавшую бобы, Джебэ рассказывал, что слышал от пленных, и советовал использовать Плоскиню как проводника.

– А что делают сейчас кипчакские ханы? — прервал Субудай.

– Все они струхнули, — ответил Плоскиня. — Когда ваши татары примчались в их город Шарукань, кипчакские ханы разбежались — одни в русские пределы, другие в болота.

– Кто убежал к урусам?

– Много убежало — и первым главный их богач Котян, и половцы Лукоморские, и Токсебичи, и Багубарсовы, и Бастеева чадь, и другие.

Субудай оторвался от бобов и пристально уставился на Плоскиню.

– А где же теперь главное войско урусов?

– Кто, кроме бога, это знает?

Субудай съежился, его лицо искривилось, и раскрытый глаз загорелся гневом. Он погрозил скрюченным пальцем с обгрызенным ногтем.

– Ты говори все, что знаешь! Не заметай следы! А то я положу тебя под доску, а на доску посажу двадцать нукеров. Тогда ты запищишь, да и сдохнешь...

– А зачем мне молчать?