Оракул петербургский. Книга 1 - Федоров Алексей Григорьевич - Страница 47

Но к парадной эстетике нужно добавить еще и криминальный шарм, например проституцию, очаги которой словно мягкой, но властной рукой издавна придушивали тот район Петербурга, в котором сейчас проживал Сергеев. Такие явления не могут не оставлять человеческую душу и тело в покое, без последствий.

Россия до переворота не дичилась проституции – тайной и явной. Но с ней пытались вести борьбу гуманными методами. Сергеев хорошо помнил историю, так называемых, социальных болезней. В 1843 году утвержден Петербургский врачебно-полицейский комитет для надзора за проституцией. В 1868 году в Санкт-Петербурге насчитывалось 145 домов терпимости и 16 тайных притонов. Под врачебным надзором находилось 2081 проституток. Славились публичные дома у Сенной площади, на Гороховой улице, в Щербаковом переулке, в домах Дероберти, Лермонтова, Вяземского. Для избранных имелись специальные зеркальные спальни с кроватью в центре – стоимость ночи 25 рублей. Можно "прикупить" и проститутку-мужчину – либо в качестве постельного "гайдука", либо как гомосексуального партнера. Но все же гомосексуализм был более редким явлением на Руси, чем за границей.

Значительный всплеск проституции зафиксирован в первые годы рабоче-крестьянской власти. Бытовал потрясающий лозунг: "Охрана здоровья трудящихся – дело самих трудящихся". Под такой лозунг карающие органы не гнушались и расстрелами проституток; с особым восхищением приводились в исполнение приговоры классовому врагу.

Сильно волновало большевистскую общественность страшное распространение сифилиса, других венерических заболеваний. Успешно соревновалась с Санкт-Петербургом Москва: число сифилитиков здесь за революционные годы увеличилось в 10 раз. В Московском Университете им. Я.М.Свердлова 20% студентов – с венерическими заболеваниями. В Смоленской губернии 20 сифилитиков приходилось на 1000 мужчин всего населения. В крупных городах 20% мужчин и 15% женщин больны сифилисом, в Красной армии на 1000 солдат приходилось 40 больных венерическими заболеваниями.

Удивляться не приходится, – у пролетариата и трудового крестьянства были достойные учителя. Большевистские "монархи" и их одалиски не отличались примерной скромностью. В.Ленин жил в Кремле, занимая две квартиры на одном этаже, – вместе со своей законной супругой – Надеждой Крупской и гражданской женой – Инессой Арманд. Обедали вместе, готовили сообща, спали, безусловно, врозь (тогда, видимо, "групповичок" еще не был в широком ходу).

Сергееву припомнились некоторые эпистолярные откровения "первых леди". Надежда Крупская пишет Марии Ульяновой трогательное до слез послание: "Все же мне жалко, что я не мужчина, а то бы я в десять раз больше шлялась" (1899). Инесса Арманд, вспоминая "царскую ссылку" 1907 года, высказывается не менее категорично: "Меня хотели послать еще на сто верст к северу, в деревню Койду. Но, во-первых, там совсем нет политиков, а во-вторых, там, говорят, вся деревня заражена сифилисом, а мне это не очень улыбается". Трудно сейчас сказать, какую все же инфекцию подарила своему любовнику проворная Инесса, хотя, возможно, шустрый Ильич и сам подхватил ее в многочисленных парижских казино. Ленин, безусловно, нежно любил Инессу. 24 апреля 1921 года он пишет в Петроград Каменеву: "Не можете ли вы распорядиться о посадке цветов на могиле Инессы Арманд"? Вежливое указание вождя, естественно, было выполнено. Но вот в другом случае (9 августа 1918 года, письмо в Нижний Новгород) Ленин демонстрирует иные черты характера: "Надо напрячь все силы, навести массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т.п. Ни минуты промедления". Оказывается вину за отступление Красной армии можно возложить на заблудших женщин.

Сергеев от далеких обобщающих размышлений вновь возвратился к проблемам близким. Сегодня он априори пытался оценить состояние Чистякова и проследить его клинические перспективы. Было ясно, что заразился он случайно, но профессиональная деятельность здесь не причем: такие больные в отделения не поступали и патологоанатомического исследования опасного материала не проводилось.

Взвешивая весьма косвенные признаки, – круг чисто человеческих контактов, точнее сказать, вероятные аномальные сексуальные связи Чистякова, – Сергеев учитывал и самое невероятное. Последнее время Миша резко отошел от Музы, – между ними, словно, пробежала кошка. Безусловно, он просто берег ее от возможного заражения, почувствовав неладное в своем организме. Очевидно, что он симулировал охлаждение к ней, сознательно отдалялся от нее, а она отчаянно мстила ему за это, не понимая истинной причины.

Однако у нее это все шло, как говорится, на разрыв аорты. Скорее всего, постепенно она тоже расшифровала истинные причины отчуждения, – Муза умная женщина, ее на мякине не проведешь. Ну, а обмануть мудрое женское сердце, вообще, еще не удавалось никому. Бесспорно, скоро она подсобрала веские доказательства для далеко идущих предположений. Ее стала волновать не примитивная неверность, которую женщина прощает тоже только с великим трудом, а здоровье гражданского мужа.

Но Миша, скорее всего, категорически пресекал все ее попытки проникнуть в черную тайну и гасил желание подвигнуть его к обращению за консультацией и лечением к Сергееву. Муза, явно, обрадовалась инициативе Сергеева, тому, что тайна теперь стала явью.

Наиболее реальный источник заражения, по мнению Сергеева, – это гомосексуальный контакт. Но Чистяков не был истинным девиантом, – скорее здесь имел место наивный поиск сексуальных ощущений в неизвестной области.

Понятно, что география эротических зон у каждого человека имеет индивидуальные особенности. В этом смысле неожиданности ломятся через парадный ход, либо крадутся с черной лестницы.

Сергеев перебрал в памяти всю порочную шайку больничных гомиков, – выбор был богатый, ибо в славной компании заметно доминировали сотрудники некоторых институтских кафедр, вторгшихся в тело больницы, как зловещая ришта. Этот коварный гельминт, в науке называемый Dracunculus или Filaria medinensis, преимущественно поражает подкожную клетчатку. Там ему и тепло и сыро, достаточно продуктов питания, а больничная кожа защищает от невзгод и экономических потрясений.

Начинать поиск можно было смело с главного врача и части кафедральной элиты. Интуиция подсказывала Сергееву почему-то в качестве реального совратителя поганца Соловья Вальдемара. Задушевно-певческая фамилия, сочетающаяся с выкрутасно-женским именем (что-то похожее на вальс ведьмы Мары), которое не значится в списках мужчин Святых Великомучеников, содержали явный намек и наводили Сергеева на далеко идущие размышления.

Как же нужно было напиться, чтобы качнуться в сторону этой гадины. Может быть, выбор адреса был и не правильным, но Сергеев вспомнил своего былого коллегу, скатившегося в помойку блуда уже давно и столь основательно, что это стоили ему жизни. Соловей был из той компании, – просто жил у него на квартире многие годы, паразитируя на болезненной страсти своего благодетеля.

Сам же благодетель в молодости был замечательным парнем без всякого намека на девиантность. Добрый и безотказный человек, он помогал многим, но к нему почему-то всегда лепились, кроме достойных людей, и многочисленные подонки. Его легко склоняли к оказанию помощи бездарностям, – он вывел в кандидаты наук огромное количество круглых идиотов и проходимцев, чем, конечно, засорил ряды научных избранников.

К концу жизни, уже будучи доктором наук, профессором, он представлялся законченным алкоголиком, страдающим тягчайшими запоями, и совершенно дезориентированной в сексуальном плане личностью. Именно из такого источника пил соки проходимец Вальдемар. Скорее всего, была сконструирована какая-то скользкая ситуация, из которой Чистяков не смог найти правильный выход. "Но вы берегитесь заклятого, чтоб и самим не подвергнуться заклятию, если возьмете что-нибудь из заклятого" (Кн. Иисуса Навина 6: 17).