«След Лисицы» - Адамов Аркадий Григорьевич - Страница 46

— Все, — сказал он. — Сажайте. Отсюда я не уйду.

Виталий посмотрел на него с откровенным презрением.

— За что же вас сажать, Полуянов?

— Вы думаете, я только пижон и спекулянт? Я еще, между прочим, человек!

— Вы еще трус и предатель.

— Верно! — запальчиво воскликнул Полуянов. — Но все-таки я еще и человек! Сажайте! Именно за предательство! Васька на моей черной совести, — он вдруг скривился, и глаза наполнились слезами. — И ничего не вернешь назад, это тот случай.

Виталий посмотрел на него с интересом. Нет, парень не притворялся.

— Я был сегодня у Веры Григорьевны, — тихо сказал Полуянов. — Я ей все рассказал. Поверьте мне, это было нелегко.

— Неужели она вас…

— Она меня прогнала. Она так плакала, что… Я, конечно, подлец и циник. Но я не выдержал. Даю слово. Горе есть горе. И мать есть мать. Вам моя мысль понятна?

— Насчет горя — да. А вот насчет того, чтобы сажать вас…

— Пожалуйста! Поясняю. Вы говорите «предатель». Нечетко. Есть статья, соучастник в… — голос его дрогнул, — в убийстве. Раньше я не знал, что такое совесть. Не знал! А теперь… Васька перед глазами стоит, как живой. Смеется, ругается. Я на лунатика сейчас похож. Я… я, если хотите, себя не узнаю. Ни в бога, ни в черта не верю! А в совесть поверил. Есть! Я думал сам себя… Утром сегодня залез на подоконник, окно открыл. Шестой этаж. Внизу люди, машинки бегут. Глаза зажмурил, шагнул на край, считаю до пяти… Не смог! Инстинкт проклятый! А раз так — сажайте. Я себя там изведу… Я не хочу жить, понятно вам?..

Полуянов говорил захлебываясь, с надрывом, вытирая рукой слезы. И чувствовалось, как переполняет, душит его незнакомое, страшное чувство — совесть.

И Виталий поверил. Не мог не поверить. И со свойственной ему горячностью откликнулся на этот взрыв человеческих чувств.

— Да бросьте вы, Полуянов! Жить все равно придется. И вину свою искупить тоже придется.

— Жить должен тот, — убежденно, как нечто вдруг твердо решенное, сказал Полуянов, — кто может свою вину искупить. Хоть чем-нибудь. А мне искупать нечем. Просто нечем. Васи нет и не будет. Вам эта мысль понятна? Не будет его, никогда не будет.

Виталий уже забыл о своей еще недавней ненависти к этому парню. Он так ясно вдруг представил себе, как Олег стоит на подоконнике и считает про себя, и на секунду даже пережил этот ужас, который не позволил тому сделать шаг вперед. Виталий искал и не находил слов, которые надо сейчас, немедленно сказать, чтобы Полуянов перестал бессмысленно терзать себя.

В этот момент в комнату вошел Откаленко. Вернее, он зашел чуть раньше, но Виталий только что заметил его.

Игорь с непроницаемым, как у Цветкова, лицом постоял минуту у двери, потом не спеша, деловито подошел к столу и сел напротив Полуянова. Он, видимо, уловил характер происходящего разговора и смятение, в котором находился сейчас его друг.

— Вот что, Олег, — сухо сказал он, однако называя Полуянова по имени и тем давая почувствовать ту крупицу доверия, которую в этот момент питал к нему. — Вот что. Надо нам помочь. Сможешь?

Полуянов горько махнул рукой.

— Я, знаете ли, даже себе помочь не смог. Духу не хватило. Так что чего уж там…

— Ты эти нервы свои оставь, — резко ответил Откаленко. — Захочешь, так сможешь. И Васю раньше времени не хорони. Жив он пока. И врачи обещают: будет жить. Вот он его спас, — и Откаленко кивнул на Виталия.

Полуянов ошалевшими глазами посмотрел на Игоря.

— Жив, говорите?..

— Именно.

— Тогда… тогда я что хотите сделаю! Тогда я…

— Ну, то-то. А теперь вспомни, — Игорь говорил напористо и веско. — Позавчера в ресторане ты передал одному человеку записку. Так?

— Ну, передал…

— Неужели ты в нее не заглянул?

Полуянов слабо усмехнулся.

— Такое не в моих привычках… бывших.

— Значит, заглянул. Что там было?

— Всего два слова: «Встретимся у слона». Разве тут чего поймешь?

— Что сказал тот человек, когда прочел?

— Сказал, что будет ждать там перед обедом.

Но тут вдруг вмешался Виталий.

— А не помнишь, — быстро спросил он, — как «слон» было написано, с большой буквы?

— Помню, — ответил Полуянов. — С большой. Как имя.

Откаленко решительно хлопнул ладонью по столу, точно так, как это делал Цветков, заканчивая разговор.

— Пока все. Ступай, Олег, домой и…

— Не пойду, — упрямо помотал головой тот. — Арестовывайте.

— Ты нам не диктуй, кого когда арестовывать, понятно? — прикрикнул на него Откаленко и многозначительно добавил: — Может статься, ты нам еще пригодишься. И глядишь, кого-то — кого-то! — от большой беды спасешь. Для такого дела стоит себя поберечь, понятно? И нервы свои тоже. Так что давай, давай ступай. И чтоб спать сегодня. Такой тебе приказ.

Безапелляционный, уверенный тон Откаленко, без тени сочувствия и утешения, внезапно подействовал на Полуянова. Он пожал плечами, встал и, неловко простившись, направился к двери.

Вслед за ним поспешно вышел и Откаленко: его вызвал по телефону Цветков.

Оставшись один, Виталий нерешительно посмотрел на телефон, потом все же снял трубку и набрал номер.

Откликнулся строгий женский голос, и Виталий сказал:

— Будьте добры, можно Светлану Борисовну?

— Она еще в командировке, товарищ, — ответил голос, неожиданно смягчаясь. — Но вечером приезжает. Так что завтра уже будет на работе. А кто ее спрашивает?

— Мне, видите ли, по делу ее надо, — озабоченно произнес Виталий. — Спасибо, я тогда позвоню завтра.

И поспешно повесил трубку. Казалось, он уже привык свободно разговаривать с самыми разными людьми на любую интересующую его тему. А вот как на личную, так на тебе, дурацкое какое-то стеснение нападает.

Виталий встал из-за стола, убрал в сейф бумаги и, проверив в кармане пистолет, собрался было уходить, когда вернулся Откаленко.

Вид у Игоря был озабоченный и хмурый. Словно продолжая размышлять вслух, он досадливо сказал:

— Ко всем нашим хлопотам недоставало еще только Слона. Тут что-то надо придумать, старик. Ты не находишь? Какой-то фокус. Я так полагаю.

И фокус был придуман. Правда, не ими.

Павел Иванович отличался манерами величественными и неторопливыми и умел весьма ловко подавлять в себе всякую суетливость. Но на этот раз, сидя напротив мнимого Антонова в маленькой полутемной комнате с заколоченным снаружи окном, он все же не сумел удержаться и невольно забарабанил пухлыми пальцами по столу, а потом намертво сцепил их между собой. Он не верил своим ушам!

— А вы, мой друг, не ошибаетесь? — недоверчиво спросил он. — Такие вещи надо доказывать.

Сердюк — это был, конечно, он — достал из кармана кошелек и двумя пальцами вытянул оттуда небольшой бумажный квадратик.

— Вот, пожалуйста. Это его бирочка. С печатью и инвентарным номерком, как положено.

В свете тусклой, без абажура лампочки, спускавшейся с потолка, Павел Иванович, сдвинув на лоб очки, внимательно разглядел бумажный квадратик, потом пожал плечами:

— Бирка почему-то отдельно от него, — он указал рукой на старенький, из потемневшей кожи портсигар, лежавший на столе, и добавил с прежним недоверием: — И вообще, знаете, великий писатель, деньги, надо полагать, были. А такой дешевкой пользоваться… Странновато. Не находите?

— Не нахожу, — резко ответил Сердюк. — Итак, не хотите связываться? Пожалуйста! — Он бережно взял со стола портсигар, вложил в него бумажный квадратик с печатью и завернул в газету. — Подожду. Зато…

Павел Иванович снисходительно улыбнулся.

— Друг мой! Так же дела не делают.

— Я знаю, какие дела как делать, будьте спокойны, — многозначительно ответил Сердюк, засовывая сверток в карман. — Обойдусь без посредника, если так.

Павел Иванович невозмутимо пожал громадными плечами.

— Я только хочу сказать, что надо убедиться… гм… в подлинности, что ли. Откуда он у вас, если не секрет?