Восхитительный куш - Федорова Полина - Страница 16

— Это не трусость, это справедливость.

— Да чем же ты не пара? Денег мало — так у нее своих полно. Чины еще выслужишь, ты молод. Род не от Рюрика? Дети крепче будут.

Иван вздрогнул, как будто его окатили ведром студеной воды.

— Я не хочу об этом говорить, — раздельно, подчеркивая каждое слово, произнес он.

Волховской хотел что-то возразить, но, взглянув в напряженное, замкнутое лицо друга, только покачал головой.

— Поехали-ка в клуб, — спустя какое-то время прервал он затянувшееся молчание. — Развеемся. Нечего от людей хорониться, ипохондрию свою лелеять. Если б ты знал, чего мне стоило записать тебя своим гостем, не стал бы раздумывать. О твоем выигрыше здесь весьма наслышаны, а к вечеру и о разводе станет известно. То-то суматоха поднимется.

— Вот и будут все на меня пялиться, как на диковинку, — сделал последнюю попытку откреститься Тауберг.

Но его слова не произвели никакого впечатления на князя Бориса. Он спокойно произнес: «Ну и что?» — и выпустил аккуратное колечко дыма.

Английский клуб был почти рядом, на набережной Мойки в доме купца Таля. Почитав свежие газеты и обсудив последние европейские новости, Тауберг с Волховским вошли в игорную залу. Накурено там было весьма густо. Дым сигар витал под потолком голубоватыми облачками, делая расписное небо с нимфами и херувимами более реалистичным. Впрочем, оно было понятным — в зале полным ходом шла игра в банк и штосе, ставки были немалыми, а посему сигара и бокал рейнвейна или бордо здесь были просто необходимы. И ведь надо же было такому случиться: за первым же ломберным столом сидел и понтировал князь Антуан Голицын. Бросив острый взгляд на Тауберга, он произнес явно предназначенную не только одному банкомету фразу:

— Нынешний Английский клуб определен но становится похожим на Мещанское Собрание. Еще немного, и вместе с выблядками кофешенок сюда будут вхожи холопы.

— Соблаговолите повторить, что вы сказали, — бледнея, произнес Иван, останавливаясь.

— Извольте, — бросил на него исполненный яда взгляд Антуан. — Я сказал, что в последнее время в Английский клуб допускаются лица с весьма сомнительным происхождением.

— Вы имеете в виду кого-то конкретно? — голубея взглядом, спросил Тауберг.

— Допустим, — поднялся с кресел Голицын. — И что с того?

— Сильно не бей, — тихо произнес стоящий подле Ивана Волховской.

Тауберг разжал кулак в самый последний момент. Но все равно удар получился весьма сильным и бросил Антуана обратно в кресла. На его щеке мгновенно проявился пунцовый отпечаток ладони Тауберга. Вокруг ломберного стола, а вслед за этим и во всей зале повисла тревожная тишина.

— Завтра, в час по полудни. Выбор оружия и места за вами, — чеканя каждое слово, произнес Иван, глядя прямо в ненавистные глаза Голицына. — Ваш секундант может обратиться к князю Борису Волховскому. Он представляет мои интересы. Вы…

— Согласен, — не дал договорить Таубергу Голицын. — Пистолеты. На Парголовой дороге за Черной речкой.

Иван и Волховской коротко кивнули и отошли от стола. За их спинами шептались…

— Пойдем отсюда, — предложил Тауберг. — Не могу я видеть все эти рожи.

— . Как скажешь, — согласился князь. — Настроение все равно испорчено. Не пойму только, что ты так вздыбился, — продолжил он, усаживаясь в крытые сани. — Не хватало только из-за ерунды лоб под пулю подставлять. Ну брякнул что-то Антуан, так он вечно гремит как погремушка, кто его слушает?

— Это не ерунда, — угрюмо ответил Иван. — Это оскорбление, и оскорбление смертельное.

— В таком случае объясни мне из-за чего сыр-бор. Как твой друг и секундант я имею на это право.

— Имеешь, — после недолгого молчания отозвался Иван. Он откинулся в глубь саней, и темная тень накрыла его лицо. — Я не знаю, кто мой отец.

— Что? — потрясенно переспросил Волховской.

— Я незаконнорожденный. Бастард. На смертном одре матушка поведала мне о своем грехе, только вот имени не назвала. Я полагал, что один владею этой тайной, однако ошибся. Об этом знает Голицын, а теперь вот и ты.

— Иван, друг мой, на меня можешь положиться, — горячо отозвался Борис. — Знал бы наперед, вбил бы этого рябчика в землю по самые… плечи.

— Благодарю тебя, но я как-нибудь сам.

— А признайся, ты ведь из-за этого бежишь от прелестной Александры Аркадьевны? — неожиданно повернул русло разговора в другую сторону Волховской.

— Уймись, Борис. Сейчас о другом надо думать, — осек друга Иван.

— О чем же? Чтоб рука не дрогнула? Так об этом надо думать менее всего. Уж поверь мне, я поболе твоего дуэлировал. Сейчас отвлечься надо, чтоб в голове, как в барабане, пусто было. А завтра, как Бог даст.

17

Они стояли на свежем искрящемся снегу друг против друга: высокий белокурый Тауберг и изящный, стройный Голицын. Светились на бледном солнце лезвия шпаг, отмечающих восемь барьерных шагов, тускло блестели стволы дуэльных Лепажей в руках поединщиков.

Невдалеке у саней маячил темный силуэт доктора с небольшим саквояжем в руках.

Секунданты отошли с линии огня и встали на равном расстоянии от Тауберга и Голицына.

— Не желаете ли примирения, господа? — спросил Борис Волховской, назначенный по обоюдному согласию главным секундантом.

— Нет, — бросил Антуан, даже не взглянув в сторону секунданта.

— Нет, — последовал ответ Ивана.

— Сходитесь! — гулко разнеслось в морозном воздухе.

Противники направились на встречу друг другу. Шаг. Второй. Иван видел, как медленно поднял свой Лепаж Голицын. Еще шаг, еще. Сейчас прозвучит выстрел, сейчас…

— Прекратить! — властно пронеслось по поляне.

Голицын вздрогнул и повернул голову. Иван, следя за его взглядом, тоже посмотрел в сторону и увидел, как на поляну, сбивая воткнутые шпаги, влетел со всего маху на вороном коне генерал-адъютант князь Ромодановский.

— Прекратить немедля, так вас растак! Это что такое! Стреляться удумали?! — свирепо уставился он на присутствующих. — В крепость вас всех, в острог, в Сибирь! За ноги подвесить, чтоб не повадно было! А ну следовать за мной! И вы, господин статский, — глянул он на Голицына, — тоже. Закон един для всех!

Поединщики нехотя опустили пистолеты. Перечить самому Ромодановскому было себе дороже.

Старое здание гауптвахты еще петровских времен в Конногвардейском переулке было одноэтажным и мрачным и напоминало солдатскую казарму. При виде генерал-адъютанта караульный выдал барабанную дробь, и через несколько мгновений на плац-форме перед зданием гауптвахты выстроился во фрунт весь караульный наряд. Толстый майор, отдав честь, начал было докладывать Ромодановскому о находящихся под арестом, но тот лишь махнул рукой.

— Не трудитесь, господин майор. Вот, — указал он на четверку конвоируемых им поединщиков и их секундантов, — определи-ка этих в свои насельники. Да найди что поплоше: с тараканами, клопами и прочей паскудной живностью. Чтоб неповадно было боле беззакония творить. Вместе не сели: этих двоих, — он указал на Тауберга и Волховского, — отдельно от тех, — кивнул он головой в сторону Голицына и его секунданта.

— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! — энтузиастически откликнулся майор.

— И чтоб к ним никаких посетителей, — грозно глянул на майора Ромодановский. — И никаких обедов из рестораций и трактиров. Пусть арестантской баланды отведают.

Генерал с прищуром глянул на Тауберга и тронул поводья…

Лик Богородицы сиял тихим светом сквозь марево свечей, почти невидимую пелену курений, обещая благодать и спасение. Голос священника доносился издалека, набегая тихими волнами, касаясь души, подхватывая и унося в горние дали, где все есть свет и гармония. И, закрыв глаза, чтобы лучше это видеть, Александра молила Пресвятую Деву: «Госпожа Богородица, утешение мое! На Твою милость уповаю: отыми бремя грехов моих, утоли мои печали, сердце мое сокрушенное утешь, прими мольбу от души и сердца с дыханием приносимую Тебе. Соедини мою судьбу с его».