Все, что шевелится - Федотов Сергей - Страница 85

Посмотрел Хэвеки, как старший брат его землю испоганил, пришёл в страшное огорчение. «Я такую красоту создал, а Харги всё испортил! Да ещё комары проклятые, совсем жизни не дают!» Я его утешаю, а он не слушает, плачет горькими слезами. Уйду, говорит, и я в верхний мир. Не могу спокойно на такое паскудство смотреть. Уйти-то недолго, только как? Верхний мир высоко, никакой лестницы не хватит до небес дотянуться.

Он меня и спрашивает: «Синкэн, как мне на небо попасть?» – «Да ничего проще, – отвечаю. – Поставь скалу повыше, на её макушке посади лиственницу подлинней. С вершины, пожалуй, до небес и дотянешься». Хэвеки послушался: наставил высоких скал, на них лиственницы пристроил. Вскарабкался и исчез. Сидит теперь в верхнем мире. А скалы и лиственницы возгордились, что по ним в небеса попасть можно, и сами по себе стали ввысь тянуться. А сколько можно? Всему же есть предел! Они того не понимают и бестолково в небеса тычутся, рвут голубую оболочку. Другие боги сердятся: «Зачем твои создания наши небесные шкуры рвут? Сам и зашивай, если по-мирному договориться не можешь!» Вздохнул Хэвеки, взял иглу, жилку оленью, давай небеса латать. Каждый день зашивал, чуть всех олешек на жилы да заплаты не извёл. Потом опомнился, спустил вниз мощную свою руку да как да-аст им всем по затрещине! С тех пор лиственницы с макушки сохнут, а скалы рушатся. А не гордись почём зря, уважай труд своего создателя!

А Харги комары да гнус совсем доконали. Не взвидел он света белого, полез в землю прятаться. Сидит теперь в нижнем мире, сам на себя дуется.

Оленные люди затаив дыхание слушали враки Сотоновы. Ещё бы, то, о чём с большим благоговением рассказывали старейшины, странный пришелец на их глазах низводил сейчас до бытовых скандалов и драк. И возразить страшно: как-никак, он владелец ханяна первенца Агды. Да возражать-то не больно и хочется: в таком изложении и с обилием бытовых, привычных подробностей история создания мира кажется куда правдивей и понятней. Без тех возвышенных словес, какими потчуют сказители, у которых всё страшно и мрачно, а тут – ясно и смешно.

Ненадолго повисло напряжённое молчание. Все глядели в рот князца: как сам он отнесётся к кощунственному рассказу? Агды тоже молчал, а затем его юношеское лицо исказила гримаса, и он не выдержал – прыснул в кулак. Тут и прочие облегчённо захохотали – можно!

Конец пира завершился песнями и плясками. И опять пришелец поразил всех: исполнил смешную-пресмешную песню «Старик преподносит цветы». Глядя на его прыжки и ужимки, на непристойные телодвижения и дрыганье ногами, зрители просто катались. Валялись, задыхаясь от смеха и хватаясь за животы…

Вот так и прижился Сотон с новым именем Синкэн среди оленных людишек. Аргишил вместе с ними с места на место, охотился и рыбачил когда хотел. А лень было юрту покидать, так и тогда без свежанины не сидел. Всегда находились дураки, желающие ублажить покровителя охоты. Таскали и свежие, и солёные, и копчёные яства. А он в ответ всегда обещал богатую добычу. И что интересно: в эти годы стойбище Агды не знало неудач, хватало и рыбы, и птицы, и зверья разного. Все ходили в одеждах из шкур песцовых и соболиных и голода не знали. Мороз, конечно, докучал зимами, но Синкэн обещал научить одного из учеников, как подрубить закрепу, удерживающую Чолбона на небе. Все знали: если спустить того на землю и наверх не пускать, то морозы навсегда прекратятся.

По весне Сотон открыл пробку и выпустил на свободу Чучуну. Тот как раз проснулся и принялся колотить в прозрачные стенки.

– Ступай на волю, – напутствовал его старик, – но не вздумай мне и моим людям вредить. А не то ещё раз поймаю, и станешь сидеть у меня в бутыли, пока моря сушей не станут, а суша морем.

Лесовик шмыгнул в ближайшие кусты да и был таков. Только иногда трещал в буреломах, а на глаза не показывался. А Синкэн к князцу в гости направился. Вошёл в чум, а там первенец на ножки встал и два-три слова вполне внятно произносит. Показал старик Агды пустую посудину:

– В пору ли ханян твоему любимцу пришёлся? Нигде не жмёт?

– Да не замечал ничего такого, – осторожно ответил Агды. Сильно-то нахваливать ребёнка нельзя, злые духи подслушают, позавидуют.

– Вот и славно. Вырастет малец силачом и умницей, мне спасибо скажешь.

И не соврал на сей раз. Вырос Торганэй сильным, как медведь, и разумно управлял оленными людьми. Горя они при нём не знали.

А Сотон тихо угас, завершив свой земной круг на Таймыре. Проделал он большой путь с запада на восток, оттуда на север и с востока на запад. Повстречавшись с потомками полка Сеченко, пришедшими от каменного Пояса, он замкнул границы будущей великой державы динлинов. В память о его походе, как столбы пограничные, остались Чучуны и Чулмасы, мангасы и колбасы, напоминающие своими выходками путникам, людям заезжим: осторожно, граница!

Нынешние корейцы и японцы забыли Сотона, а зря! Не будь его, возможно, так и затерялись бы среди высокой тайги алтайской.

А три его ученика, парни, которые первыми наткнулись на юрту Сотонову, – Олокто, Чачигир и Чапогир – стали великими шаманами, потому что Синкэн перед смертью раскрыл им секрет мухоморной настойки. Сам он последние годы потратил на то, чтобы разгадать тайну брожения, но потерпел неудачу, потому что, копая бражные ямы, всякий раз упирался в вечную мерзлоту. А на льду какое брожение?

Так и умер трезвей стёклышка от бесценной бутыли. Перешла она по наследству верным ученикам. Они в бутыли мухоморное крошево кипятком разбавляли, а затем путешествовали то в верхний, то в нижний миры.

ГЛАВА 24

Рождение мага, Ютландия

Параллельные пересекаются. Простое доказательство – лестница.

…И в этот миг стена рухнула. Гессера ударила упругая волна воздуха и бросила на стоящего рядом Марта. Оба кубарем покатились по каменным ступеням и, возможно, не сосчитали бы костей, кабы не чародейская выучка. Инстинктивно и тот и другой воспользовались летательными заклинаниями и соскользнули в подземелье. Зал оказался достаточно большим, чтобы ударная волна заглохла сама собой и не разбила их о стены. Приятели поднялись на ноги и глянули друг на друга.

– Ты цел? – спросил Джору.

– Кажется, да. А вот как там наша дюжина?

– Сейчас проверю, – объявил дюжинник и начал мысленную перекличку:

– Ветр, Сани, Кот, Вася…

Откликнулись семеро. У Васи оказалась сломана рука, Тим разбил морду о камни, остальные отделались лёгкими ушибами. А вот что случилось с тремя остальными бойцами, было пока неясно. Не отозвалась тройка Кота. Подрывники шли замыкающими и вполне могли угодить под завал. Плохо дело, подумал командир. Если ребята погибли, то я себе никогда не прощу, что сунулся в эту ловушку.

Была короткая схватка в густом тумане, в котором вязло даже истинное зрение и лишь вспышки магической активности указывали направление на притаившихся врагов. На одну такую вспышку и бросилась дюжина Леса. Они буквально наткнулись на отряд ютров – клинки против клинков. Те были готовы к встрече, и, если бы не кольчуга, Гессер лежал бы с распоротым животом. Но всё равно удар под дых был достаточно силён, так что несколько длинных мгновений он сам себе казался выброшенной на берег рыбой – судорожно хватал ртом выбитый неожиданным ударом воздух. Спасибо приятелю, прикрыл от летящего сверху меча. А дальше хан уже и сам смог постоять за себя. Он подпрыгнул, и каблуки тяжёлых воинских сапог гулко ударили в середину щита. Ютролли не уступали лесичам в мастерстве мечного боя, зато были раза в полтора легче. Вот и сказалась разница в массе – противник опрокинулся на спину, зато Гессер, как кошка, приземлился на ноги. Из-под щита торчала голова ютра в к-шлеме, бить по ней мечом – только лезвие тупить. Поэтому пришлось воспользоваться кинжалом, зажатым в левой руке. Лезвие скользнуло под подбородок и с чавканьем вошло в шею долгоносого врага. Дюжинник отскочил в сторону и наткнулся на очередного ютра. Они обменялись серией ударов, схватка была малоосмысленной, потому что противники практически не видели друг друга и сражались вслепую. Холодный сырой воздух скрадывал тепло движущихся тел, а хаотично перемещающиеся частички воды и вовсе размывали слабо светящиеся контуры. Не видя, с какой стороны придётся очередной удар, лесич прикрывался вращающимся мечом и время от времени наугад наносил уколы кинжалом, пробуя врага на вшивость. Изредка лезвие упиралось в щит, но чаще всего вспарывало пустоту.