Книга русских инородных сказок - 1 - Фрай Макс - Страница 37

— А вы почему молчите?

— Я занимаюсь своими делами. Штопаю носок. Мне не вешать трубку?

— Нет, не вешайте. Лена Мосина не проснулась?

— Ох… У вас, наверное, к ней срочное дело?

— Неважно. Давайте я лучше буду рассказывать вам забавные истории?

— Не хочу.

— Хотите, буду петь? Я знаю много песен…

— Не нужно.

— Что, вы ничего не хотите?

— Хочу кофе.

— Вот черт. Где же я вам возьму кофе? Я же разговариваю с вами по телефону?

— Тогда молчите.

— Я не могу молчать — вдруг вы тогда тоже заснете?

— Я не засну. Я штопаю носок.

— Вы будете штопать носок и тоже заснете. Кто же тогда позовет мне Лену Мосину?

— Она проснется, увидит, что трубка снята и возьмет ее послушать.

— А вдруг она ее повесит?

— Повесит? На что вы намекаете?

— А вдруг Лена Мосина просто возьмет и повесит трубку?

— И не станет ее слушать?

— А вы считаете, что станет слушать?

— Не считаю.

— Тогда не спите…

… В селе Окульевка Архангельской области жила раньше бабка Антонина. В молодости за нее сватался председатель, но она пошла за Василия, и родились у них дети: Саша, Сережа и девочка Нина. Саша родил Петю и Машу, Сережа родил Мишу и Лешу, Маша родила Анну. Миша родил Наташу, Лешу задавила машина, Анна шла по улице, когда прямо перед ней сверху свалился толстый рябой кот. Свалился удачно, на все четыре лапы, и тут же метнулся в ближайшие кусты прятаться. Анна заплакала от испуга и села на асфальт, уронив лопатку и ведерко. Маша поправила прическу, взглянула на часы, подняла Анну с асфальта, утерла ей нос платком и они пошли дальше, к песочнице…

— Алло?

— Да?

— Вы знаете, я звоню с мобильного, у меня сейчас сядут батарейки. Позовите Лену Мосину. Разбудите ее — уже пора вставать.

— Вы так считаете?

— Да. Уже все проснулись. Уже детей повели в песочницы. Вы знаете — уже пора.

— Я боюсь, она будет недовольна…

— Ничего, она сначала будет недовольна, а потом умоется и покушает, и…

— И?

— Разбудите ее. У меня кончается заряд батарей.

— Ничего. Вы позже перезвоните из дома или с работы.

— Я больше не стану перезванивать.

— Ах, даже так?

— Даже так. Мне непременно нужно сейчас. Я хочу ей сказать…

— Признаться?

— Ах, нет же… Сказать… Сказать… нужно. О главном. Сейчас. Чтобы она…

— О чем же?

— Вы же не Лена Мосина?

— А чем я хуже?

— Вам это сейчас не нужно.

— Как?

— Вам это сейчас ни к чему. Вы сейчас штопаете носок. Неужели можно так долго штопать носок? Какой же это должен быть носок? Какая дырка? А Лена Мосина спит. И я должен сказать ей.

— Вы хам!

— Позовите!

— Вы хам!!

— Немедленно!

— Вы негодяй и хам и наверняка женатый мужчина!

— Я вас умоляю…

… Голоса, голоса, шум, словно кто-то дерется, и словно коту привязали к хвосту пустую консервную банку, дети плачут, потом сразу смеются, потом шаги, снова голоса… Специальная машина урчит под окном и глотает в себя мусор… Лена Мосина еще полежала на полу, приходя в себя. Шея сильно болела, а локтем она ушиблась, наверное, о табуретку и вдавила жвачку в ковер — теперь ее ничем не выведешь… Телефон?

— Лена? Лена Мосина? Лена! Леночка, я так рад, послушайте, какая-то женщина, что у вас за женщина, зачем она, с носком, я… Уже долго, вы спали, ну что ж, ну что ж, не суть, неважно, послушайте, я звоню, чтобы вы знали, я…

— Алло? Алло? Алло, вас не слышно! Что вы хотели? Алло?

Лена Мосина послушала, как затихают вдалеке короткие гудки, вздохнула, закрыла глаза — и заснула, прямо здесь, на полу.

Про Странную Ми

В одиннадцать часов пятьдесят шесть минут утра Странная Ми стояла посреди комнаты в одной правой тапке, надетой на левую ногу. Левую тапку она держала в правой руке и била ей по морде толстого Юлия — рябого кота-кастрата в возрасте четырех лет.

«Никогда, слышишь ты, скотина, никогда больше не прыгай мне на лицо! Никогда, сволочь, больше не садись своей волосатой задницей мне на лицо, ты понял?!» — кричала Странная Ми.

Юлий рычал, отплевывался, делал страшные глаза, но почему-то даже не пытался убежать.

«Ты, урод! — Странная Ми ткнула ему тапкой в нос. — В глаза мне смотри, урод! Отвечай, сволочь, — будешь еще так делать?»

Кот простонал что-то невнятное и испуганно плюнул на покачивающуюся около его морды тапку.

«Гадина…» — Странная Ми поправила волосы, взглянула на настенные часы и вдруг заторопилась, напоследок запнула кота в дальний угол комнаты и полезла обратно — в гроб.

Через минуту, ровно в двенадцать часов пополудни, когда в комнате уже стояла полная тишина, во входной двери щелкнул замок…

— Ну, ты давай иди, а я тут в прихожей покурю…

— Почему это я?

— Твоя очередь — ты и иди…

И в комнату вошел ангел. Ничего себе — средний ангел, нервный такой и явно циничный тип, каких обычно приставляют в хранители к депрессивным личностям и проституткам…

Ангел быстро подошел к гробу, опасливо наклонился над ним и тихо провел Странной Ми по лбу светящимися пальцами. «Ангел твой поверил в тебя», — шепнул он и тихо отступил, но не ушел.

Странная Ми чувствовала, как он стоит рядом и, наверное, переминается с ноги на ногу. Через минуту ангел нервно кашлянул, и Ми поняла, что она давно уже должна что-то сделать. И она на всякий случай слегка пошевелила рукой. Ангел удовлетворенно охнул и в два больших прыжка выбежал из комнаты.

— Готово дело?

— Тсс… Тихо… Пойдем… Ффу, надымил — не мог в коридоре покурить?

— Да ладно тебе…

Когда дверь за ними затворилась, Странная Ми открыла глаза и уселась в гробу. Из дальнего угла комнаты за ней внимательно наблюдал кот Юлий. «Что пялишься? Все плохо, да?..» Юлий пару раз нервно дернул хвостом. «Да ведь все из-за тебя, урод кастрированный…» Кот неожиданно сыто сожмурил глаза, потянулся, уселся поудобнее, раскорячился, задрал заднюю ногу и принялся часто нализывать свое рябое брюхо. Странная Ми вздохнула, спрыгнула на пол, сняла с левой ноги тапку, но раздумала драться, аккуратно положила ее в гроб.

«Эх… обломщик, ты, Юлий… Блядь, ну как же хотелось воскреснуть красиво!…»

Странная Ми провела ладонью по лбу, на секунду замерла. Потом встрепенулась и пошла на кухню — ставить чайник со свистком.

Про Веру, Надежду, Любовь

… Сергеев бросил окурок под ноги, придавил ботинком. Окурок застрял в толстой рифленой подошве, запахло жженой резиной. Сергеев выругался, запрыгал на одной ноге, пытаясь выковырнуть окурок рукой, чуть было не упал и выругался еще раз. Андреев в это время лежал на краю крыши, прильнув щекой к прикладу снайперской винтовки, и периодически почесывал левую ногу правой.

— Черт… Муравьи здесь откуда-то…

— Развели свинарник, вот и муравьи… — Сергеев злобно пнул ногой пустую пивную банку, банка брякнула, прокатилась по крыше и улетела вниз. — Мы будем уже сегодня стрелять или нет? Из трех — одну обязательно, но только одну, понял?

— Понял, понял… Ну, давай посмотрим…

Андреев повел плечами, отчего в его шее что-то хрустнуло. Он зажмурил левый глаз, правым три раза моргнул, дернул щекой — и заглянул в оптический прицел. Далеко внизу, на скамейке рядом с детской площадкой, под грибком, сидели три женщины примерно двадцати пяти лет, о чем-то беседовали и пили пиво.

— Так которую из них?

— Давай рассказывай, что видишь. — Сергеев ловко выхватил зубами последнюю сигарету из пачки, чиркнул зажигалкой, пачку скомкал и сбросил в вентиляционную трубу.

— Видно… Видно… Ну, посмотрим… Так. Та, что в центре. Любовь. Любка. Три мужчины, один аборт, сейчас живет одна, так… Подожди… В двух кварталах отсюда. Однокомнатная квартира, санузел совместный, в квартире прибрано, но в раковине на кухне у нее сейчас две грязные чашки и тарелка. Из-под супа… Суп в холодильнике. — почти целая кастрюля. Кран на кухне слегка подтекает. Горячая вода капает.