Книга русских инородных сказок - 1 - Фрай Макс - Страница 47

Наступил чудесный многообещающий вечер. Снова молодая, красивая и свободная, я вышла погулять. Я знала, что меня ждет нечто необыкновенное. Оно меня и ждало. И лучше бы я в тот день сидела дома. А ведь у меня было такое хорошее настроение. Я шла, погруженная в собственные мечты.

— Леночка, — вдруг еле слышно окликнул меня кто-то, — здравствуй.

Я оглянулась и увидела мерзкое создание, испуганно жмущееся к стене дома.

— Ты кто такой? — испуганно спросила я.

— Твоя любовь, — ответило оно, — я вылупился.

— Вылупился?! — я не верила собственным глазам. — Но как же так? Я пять месяцев согревала тебя своим теплом, и ты не подавал никаких признаков жизни, и вдруг — привет.

— Своим теплом, — печально повторил он, — да ты меня едва не придушила. Только когда ты слезла, я смог вдохнуть немного воздуха.

— А почему же ты такой страшненький? — спросила я. — Весь какой-то перекошенный и перекрученный.

— Да потому, что ты пять месяцев давила на меня своим весом! — ответил он. — Думаешь, просто расти в таких условиях. Я чудом остался жив.

«Уж лучше бы ты помер, — злобно подумала я, — чем людей пугать».

— Ну и что же ты теперь хочешь? — спросила я вслух.

— Как что? — удивился он. — Ведь я же твоя любовь. Ведь ты пять месяцев согревала меня своим теплом, едва не уморила меня, и все же я выжил и пришел к тебе.

— Да зачем ты мне нужен! — возмутилась я. — Такой уродливый и жалкий.

— А ты на себя посмотри! — злобно пропищал он.

«Начинает наглеть», — поняла я. Но в глубине души я была с ним согласна. В кого бы, интересно, моей любви быть красивой и счастливой. Не в кого. Между тем цыпленок-урод начал давить на совесть.

— И куда же я теперь такой пойду, — жалобно ныл он, — разве ты сможешь бросить меня, ведь я же никого тут не знаю и никому не нужен. Все вокруг такие злые и жестокие, будут смеяться надо мной и обижать меня. Ну Лена, ну пожалуйста, ну возьми меня к себе. Ведь ты потратила на меня столько сил.

«Влипла, — поняла я, — теперь от него не отвяжешься». Я чуть не плакала от жалости к себе да и к нему тоже. Я решила как следует рассмотреть это создание. Жалкое зрелище, душераздирающее зрелище. Но что-то привлекательное в нем все же было. Правда-правда, у него были красивые глаза и приятный голос. Я подумала, что мы могли бы с ним беседовать иногда, он производил впечатление довольно начитанного человека. У нас с ним было общее прошлое, он тоже настрадался, пока я пять месяцев душила его собственным весом. Да и вообще, как сказал один мой знакомый дальнобойщик, мы в ответе за тех, кого обломали.

— Ладно, черт с тобой, — сказала я, — оставайся. Может быть, теперь мне удастся сделать из тебя что-нибудь стоящее. Для начала давай попробуем причесаться.

Виктория Райхер

СКАЗКИ О СМЕРТИ

Рубиков

… А дальше все уже пошло быстро и без Рубикова. Рубиков женился, жена оказалась стервой, ребенок родился немедленно и был девочкой, теща переезжать отказалась, зарплата вся ушла на алименты, за пьянство уволили с работы, друзья бросили в самый тяжелый момент, глина была сырая, веревка порвалась, но удавиться удалось. Навстречу Рубикову выплыл белый ангел и укоризненно сложил крылья.

— И где же вас таких идиотов делают? — риторически спросил ангел.

— У вас и делают, — захотелось ляпнуть Рубикову, но он сдержался и промолчал. На шее все еще болталась удавка, говорить было неудобно.

— Мы же тебе рыбку посылали! Рыбку! Золотую!!! — возопил ангел. — Ты же мог попросить у нее все! Все, что захочешь! Славы, богатства, удачи, здоровья, бессмертия, в конце концов!!! На хрена было просить Наташу?!

Рубиков вспомнил и затуманился. Он, конечно, мог бы объяснить ангелу, что Наташа была Наташей и не его, Рубикова, вина, что она оказалась стервой.

— Господь наказывает людей тем, что исполняет их желания, — сообщил Рубиков ангелу, будто ангел сам этого не знал.

— Ладно, поговори, — отмахнулся ангел. — Философ хренов. Давай говори последнее слово и вали отсюда. Надоел.

Последнего слова у Рубикова не было. Он мог бы попросить, чтобы его не отправляли в ад, но в ад его, судя по всему, и так не отправляли. Он мог бы, наверное, даже попросить вернуться на землю, но на землю не хотелось.

— У меня не слово. У меня просьба, — грустно сказал Руби ков.

— Гони свою просьбу, — ангел дернул крылом, но сдержался.

— Вы не посылайте больше рыбок тем, кому еще не исполнилось восемнадцати лет, а? — Рубиков говорил просительно, но твердо. — Я тогда в девятом классе учился, ну какие у меня могли быть желания. Мне не до денег было и не до славы. Я Наташу хотел.

— Хотел — получил, — с отвращением отрапортовал ангел. — Это все?

— Все… — пригорюнился Рубиков.

— Учтем твою просьбу. До восемнадцати, говоришь? А может, до двадцати? Или до двадцати пяти? Ты говори, не стесняйся, — ангел, похоже, смирился и начал откровенно валять дурака.

Рубиков задумался. Если бы он тогда не получил Наташу, в двадцать пять он хотел бы ее же. А так как получил — до тридцати уже не дожил.

— Слушай, — вдруг отважился он, — а что просила она? Наташа?

— Наташа? — насмешливо переспросил ангел. — Наташа? А Наташа ничего не просила. Наташа свою золотую рыбку изжарила и съела. С картошкой.

Огурцов

Огурцов боялся зря: умереть оказалось облегчением. Просто то, что было раньше Огурцовым, перестало болеть и маяться, а вместо этого будто раздался тихий щелк и все неприятности кончились. Огурцов почувствовал, что его больше не тошнило, что он больше не задыхался и что ему больше не хотелось тишины и одиночества. Огурцов одним щелчком перемахнул через все свои печали и легко воспарил над кроватью, телом, воздухом и всем остальным. Близорукость тоже куда-то исчезла, и все было хорошо видно.

Прямо лад Огурцовым, точнее, над телом Огурцова, стоял его друг и сослуживец Пучкин и заламывал руки. Пучкин заламывал руки профессионально, так, чтобы пальцы хрустели, и при этом подвывал. Огурцов знал, что после его смерти Пучкин получит должность начальника отдела, на которую давно точил зубы. Подумалось было дыхнуть холодом Пучкину в ухо или еще как-то его напугать, но стало лень вязаться. Чего, в самом деле.

Рядом с Пучкиным стояла бледная Варенька и комкала платочек. Варенька уже несколько недель не скрывала, что калека ей не нужен, и почти в открытую гуляла с приятелем Огурцова, Васей Шармом. На Вареньку Огурцов не сердился: в самом деле, женщина молодая, зачем ей себя досрочно хоронить. Пусть живет.

Над Варенькиным плечом возвышался Вася Шарм и старался не улыбаться. То, что он много лет любил Вареньку, ни для кого не было секретом, и для Огурцова не было секретом тоже. За Васю Шарма Огурцов просто радовался: это надо же, чтобы все так ладно сложилось у человека. В качестве свадебного подарка молодым Огурцов пообещал себе не появляться ночами перед все-таки виноватящейся Варенькой. Дай ей Бог.

Мама сидела в уголочке, сгорбившись. Маму было жалко до слез — папа даже в этот тяжелый день не явился домой ночевать, а на звонок хамски ответил «не твое дело». Мама думала про папу, как все время последние тридцать лет, и отвлечь ее от этих дум не могло ничто. Огурцов тоже не мог. Ладно, неважно.

А под кроватью рыдала с визгом любимая огурцовская собачка Дуся. Дуся прожила у Огурцова долгих двенадцать лет, и за все это время ни разу не дала повода думать о себе нехорошо. Дуся боготворила Огурцова, носила ему тапочки и газету из соседнего киоска, слюняво благодарила за вкусненькое и все ночи своей жизни храпела в огурцовских ногах. Дуся была уже старой, и жизнь без Огурцова была ей не нужна. Совсем. Если бы Дуся была молодой, жизнь без Огурцова тоже была бы ей не нужна.

— Вот! — закричал внутри несуществующего себя Огурцов. — Вот! Ее! Хочу! С собой!!!