Перо фламинго - Орбенина Наталия - Страница 34

Она утерла лицо и оперлась на следующий камень, чтобы преодолеть очередную ступень. В этот миг широкая и крепкая ладонь ухватила её ручку и увлекла наверх. Этот жест, дружеский, деликатный, но в то же время властный, поверг её в смятение. Она поймала себя на мысли, что ей не хочется отнимать руки. И она продолжала опираться на руку Аристова. Что ж, муж увлечен камнями. Лавр тащит тяжелый кофр и штатив, Петя помогает взбираться Зое. Разумеется, ей ничего не остается, как принять помощь Аристова. Егор мягко, очень вежливо поддерживал её под локоть и слегка за талию. Его руки были горячие, чуть влажные. Глаза смотрели спокойно и серьезно. У Серны вдруг закружилась голова. Эти прикосновения были преступно приятны.

– Так! А кто напомнит мне известную поговорку о пирамидах? – экзаменовал профессор молодежь.

Петя и Зоя переглянулись и захихикали.

– Все боится времени, но время боится пирамид, – выдохнул Лавр, утирая пот, который катился по его лысой голове и лицу градом.

Дядя должен быть всегда доволен своим племянником, нельзя даже в мелочах разочаровывать дядюшку. Он поставил штатив и приготовился вслед за профессором нырнуть в таинственные глубины пирамиды. Проводник что-то залопотал, показывая в сторону дам.

– Наш чичероне говорит, что дамам, вероятно, не стоит спускаться вниз, неудобный путь и очень душно. Может вам с Зоей Федоровной и впрямь остаться на поверхности, дорогая? – профессор присел на один из камней и обмахивался шляпой. Прочие расположились рядом.

Серафима обрадовалась предложению мужа, а Зоя откровенно расстроилась, ей очень хотелось попасть внутрь пирамиды. Она вопросительно взглянула на брата.

– Как хочешь, Зоя. Только бы тебе хватило сил. Я не хочу, чтобы эта пирамида стала усыпальницей прекрасной царевны Зои! Но, как я полагаю, придется ползти на четвереньках, залезать и спускаться в очень узком проходе, словом, путешествие, полное неприятностей для дам.

Зоя надулась, но вынуждена была отступить и составить компанию Серафиме Львовне. Та же в свою очередь с содроганием представила себе, как она ползет, о ужас, на четвереньках, и её округлости, обтянутые юбкой, колышутся перед носом у Аристова! Более непристойной картины трудно себе представить, и посему лучше отказаться от заманчивого путешествия в глубь веков.

Итак, решено, дамы остаются ждать мужчин, которые с решительным видом зажгли масляные факелы и двинулись в глубь неизведанного. Вход в пирамиду располагался на высоте пятнадцатой ступени на северо-восточной стороне. Проход с самого начала оказался очень узким и круто пошел вниз. Пришлось и впрямь ползти на четвереньках, иногда почти на животе. Воздух оказался спертым, дышать становилось все тяжелей еще от дыма горящих факелов. В какой-то момент путь преградила гранитная глыба, которая по замыслу строителей, должна была останавливать древних незваных гостей гробницы. Однако те прогрызли в песчанике обходной путь, по которому и двинулись дальше путешественники. Теперь путь, такой же мучительно узкий, пошел в гору и привел в маленькое помещение. Одна из стен не доходила до потолка и представляла собой дальнейший проход. Итак, предстояло лезть прямо на стену, чтобы продолжить движение вперед. Проводник ловко вскарабкался наверх по выдолбленным за века углублениям и помогал лезть остальным.

– М-да! – только и молвил Соболев, с трудом преодолевая преграду.

Но неудобней всего было Лавру, который тащил на себе аппарат и штатив. Иногда он невероятным усилием гнал от себя преступную мысль бросить все тут и подобрать на обратном пути, но мысль о том, что книги дяди, его лекции будут украшены его фотографиями, что петербургские журналы выстроятся в очередь за ними, заставляла, скрипя зубами, тащить все это дальше. После стены – опять узкий проход с нависающим над головой потолком, маленький покой, опять гранитный обломок на пути, и наконец, – склеп царя!

Уф, наконец-то можно разогнуться и размять затекшие члены! Путешественники огляделись, и разочарование отразилось на их лицах. Небольшая комната, отделанная полированным гранитом. Потолок и стены черные и закоптелые от дыма факелов. Ни одного иероглифа, ни одного рисунка! Ничегошеньки! Посередине располагался пустой саркофаг без крышки и никаких следов мумии фараона и неведомых сокровищ.

Профессор, разумеется, по трудам именитых египтологов знал, что будет именно так, но все же он с тайной надеждой ходил вдоль стен и светил факелом. Вдруг что-нибудь да откроется и его пытливому взору, что осталось незамеченным предшественниками? Бедуин-проводник расположился в углу, Петя повалился рядом совершенно без сил. А Лавр принялся устанавливать аппарат и делать долгожданные снимки. Аристов тоже с любопытством ходил вдоль стен, рядом с Соболевым.

Обычно в «программу развлечений» путешествующих входил еще и трюк с поиском древностей. Вдруг бедуин находил где-то в уголку черепок или еще что-нибудь, и предлагал неискушенному туристу. Понятно, что все это было заготовлено заранее, но как обставлено! Из самой пирамиды Хуфу! Однако с профессором этот жалкий фокус не прошел, но тот был щедр и не обидел бедуина, наградив его монетой при расставании.

В ожидании спутников дамы не скучали. Они расположились на широких каменных блоках-ступенях и, прикрываясь широкими шляпами от солнца, созерцали окрестности. Внизу копошились иные туристы, рядом высилась еще одна каменная громадина, а вокруг песок, песок, песок.

Зоя поначалу чувствовала себя немного скованно в обществе Серафимы Львовны. Ей очень, очень хотелось нравиться этой женщине, добиться её материнской любви и нежности. Госпожа Соболева необычайно интересовала Зою. Как можно быть матерью взрослого молодого человека и выглядеть так, словно тебе двадцать пять, ну от силы, тридцать годов? Как можно всю жизнь прожить с таким строгим, неласковым, суровым мужем и при этом казаться совершенно счастливой? А Зоя была наблюдательна, она сумела разгадать характер профессора, скрытый под маской светской любезности. Неужели Серафима была в него влюблена?

Слово за слово они разговорились. Серафима Львовна вдруг поймала себя на мысли, что до сих пор никому никогда не рассказывала о своей юности, о своих девичьих переживаниях, о сватовстве Соболева. У неё не было подруг, её мир ограничивался семьей. Разумеется, она не посвящала юную слушательницу в самые сокровенные тайны своей души и отношения с супругом. Но по тому, как Зоя слушала, как алели её щеки, как трепетали ресницы, рассказчица чувствовала, что девушка многое понимает без слов, душой, сердцем. И Серафиме было радостно и тепло от этого внимательного и доброго взгляда, от этой живой заинтересованности.