Живописец (Жена иллюзиониста) - Орбенина Наталия - Страница 13

Молодожены навещали финских и шведских родственников Корхонэнов. Вообще, как узнала Маша, в жилах Генриха перемешалась кровь не только русских, финских, шведских, но также и немецких предков. Во всех домах, которые они посетили с визитами, Маша держалась превосходно. Сказалось воспитание Елизаветы Дмитриевны, которая всю жизнь следила за дочерью, словно классная дама Смольного института: «Маша, держи спину!»; «Маша, следи за произношением!»; «Маша, так не носят шляпу!»

Барон остался доволен своей женой, она оправдала его ожидания. Новые родственники, подслеповато щурясь или протирая пенсне, придирчиво разглядывали молодую женщину, но не нашли в ней никаких изъянов, кроме бедности. Новобрачная легко поддерживала беседу на любую затронутую ими тему. Ее французский оказался безукоризненным, наряды безупречны, манеры приятны, внешность изумительная. Не жена, а сокровище! Маша, проплывая в гостиных мимо зеркал, с удовлетворением замечала, что нравится сама себе. Баронесса Корхонэн! Она ждала, когда с началом сезона последуют приглашения на балы и приемы, стопка визитных карточек от новых родственников и знакомых росла. Но именно в тот момент, когда новоявленная баронесса предполагала заблистать во всей красе, ее супруг принял решение немедленно вернуться в поместье, словно там случился пожар. Когда жена попыталась узнать, отчего их медовый месяц так стремительно завершился, Генрих ограничился лаконичным замечанием, что не любит шумных и многолюдных собраний и только в уединенной тиши испытывает истинное счастье и покой. Удрученная Маша покорилась. Что ж, вероятно, ей предстоит однообразная замкнутая жизнь в глуши. Но если подумать, в этом тоже есть своя прелесть, познание друг друга, поиск путей для любви среди прекрасной природы, любящего семейства, книг, моря. Родятся дети. Тут она запнулась, так как в действительности их отношения не изменились и их невозможно было назвать супружескими. А ведь даже будучи очень целомудренной девушкой, Маша понимала, что от вежливых поцелуев на ночь детки на свет не появляются!

Напоследок супруги посетили дом престарелой матроны, родни покойного отца Генриха. Пожилая дама, полная, доброжелательная и говорливая, перемежавшая финский с французским, долго не отпускала молодых людей, ей было скучно, любопытны семейные новости. Когда барон ненадолго покинул гостиную, хозяйка, улыбаясь, спросила Машу:

– Стало быть, ваша матушка – близкая приятельница Аглаи? Вот оно как бывает! Поэтому она и выбрала вас!

– Простите? – удивилась собеседница, наивно полагая, что ее брак – следствие пылкой и страстной любви супруга.

– Но, дорогая моя, – рассмеялась старуха, откинувшись на подушки, – конечно, ваш муж любит вас. Но я думаю, что именно ваша свекровь изначально определила его выбор.

Заметив, как вытянулось лицо молодой женщины, добавила:

– В этом нет ровным счетом ничего для вас обидного, милая, ведь саму Аглаю ее свекровь буквально выдернула из хоровода смолянок, чтобы женить своего сына, отца Генриха.

Маша, желая переменить неприятный для нее разговор, спросила:

– А что сталось с покойным бароном? Ни муж, ни свекровь никогда не рассказывали о том, как он умер.

– Об этом почти ничего не известно. Он утонул, лодка перевернулась. Вы же знаете, поместье окружено водой, островами. С ним находился Генрих и какой-то дворовый человек, они попали в шторм, и Теодор погиб на глазах сына, который сам спасся чудом.

– Вот оно что!

Теперь Маше стало понятно, почему в семье мужа не хотели вспоминать об этом трагическом событии, чтобы лишний раз не травмировать душу Генриха.

– А вы не знали? – удивилась старуха. – Впрочем, немудрено. Они всегда жили замкнуто, мы мало что слышали о наших ближайших родственниках из Сиреневой виллы. Я так полагаю, что если бы несветские приличия, ваша свекровь и ее сын и вовсе бы не виделись ни с кем! Они никогда не приглашают к себе, почти не имеют друзей, редко появляются в свете. Удивительно, что Генрих все-таки женился, да еще так удачно! Так что, милая, мы с вами, вероятно, уже никогда не увидимся, разве что на моих похоронах!

Хозяйка рассмеялась, а Маша задумалась. В глубине души что-то царапнуло, как предощущение тревожного, таинственного.

Весь обратный путь муж хандрил, его настроение в последние дни явно находилось в упадке. И только по мере приближения к поместью он оживился, стал глядеть веселей и шутить, вспоминая визиты и родню. Баронесса встретила молодых на крыльце дома. От Маши не укрылось, как зорко и внимательно она оглядела сына и его жену, точно пронзила взором. Поцеловав свекровь, Маша тревожно осмотрелась вокруг.

– А где же мама?

– Она вернулась обратно в Петербург! – ответила баронесса, пожав плечами.

– Как это? – оторопела Маша, и губы ее стали предательски дрожать.

– Ну, милочка, к чему расстраиваться! Ваша мать уехала, посчитав это необходимым шагом. Ведь теперь вы не девочка, вы замужняя женщина, у вас началась новая жизнь, она не хотела вам мешать.

– Но мама не могла мешать мне! – Маша не смогла сдержать слез.

– Господи! Вы точно ребенок! – Свекровь снисходительно обняла ее, но эти объятия не принесли утешения.

Маша поднялась к себе, заливаясь слезами. Как странно, что Елизавета Дмитриевна уехала, не предупредив дочь, а ведь собиралась пожить с ними до зимы. Девушка в первый раз в жизни рассталась с матерью. Вспоминая услышанное о нравах семьи, в которую она вошла, она осознала, что может так статься, что долго не увидит мать. Эта мысль разрывала ей сердце. К тому же она не знала теперь, у кого спросить совета в своей странной ситуации. Как ей вести себя с мужем? Неужели рассказать свекрови? Но это так стыдно, так неловко!

Торжественный домашний обед по случаю возвращения молодоженов прошел уныло. Правда, Генрих весьма оживленно рассказывал матери о родственниках, описывал их дорожные впечатления, но его жена не проронила почти ни слова. От баронессы не укрылась подавленность Маши.

По возвращению жизнь потекла своим чередом, но Маша испытывала странное чувство, будто она вернулась в другой дом, в другую семью. Летом, по приезде с Елизаветой Дмитриевной, поместье показалось девушке райским уголком. Загадочная красота старого дома, светящегося в сумерках сиреневым светом. Огромные, просто немыслимо огромные деревья вокруг, тянущие свои колючие ветви прямо в окна. Маша ходила по дому и удивлялась, как легко и славно ей тут дышится, будто она родилась среди этих огромных фамильных портретов, массивной старинной мебели, излучавшей особое тепло гладкого дерева. Море, когда она приходила на берег, ласково шурша, подкатывало волны ей прямо под ноги, норовило лизнуть подол платья, манило прохладой. Даже цветы в оранжерее казались не совсем обычными. Огромные и яркие, причудливой формы, растения словно тянулись к девушке, когда она появлялась в оранжерее, касались ее волос, лица, обдавая своим волшебным ароматом. Маша, изумленная увиденным, спросила у хозяев, что это за невиданные цветы? В ответ она услышала длинное латинское название, которое, конечно же, не упомнила.

И вот теперь все то же самое, но точно какая-то пелена с глаз спала. Дом пугал массивностью и бесформенностью. Огромные, холодные, сумрачные комнаты, загроможденные старой жуткой уродливой мебелью. А эти лица на пыльных портретах, точно лики больных из сумасшедшего дома – запавшие глаза, враждебное, настороженное выражение! Бесконечные, темные, извилистые коридоры, в которых она путалась и терялась. Зловещие морды убитых на охоте животных, их оскаленные пасти, острые клыки теперь наводили ужас, особенно когда по углам сгущались вечерние сумерки. Лес и сад были полны непонятных угрожающих звуков. По вечерам где-то ухает сова или каркает ворона, а нежного пения птиц, которое так пленяло ее поначалу, что-то и не слышно. Маша направилась к морю, но и море ужаснуло ее. Огромная масса воды, темная и непредсказуемая, подступила к девушке, и она снова вспомнила о несчастном Мише. Она поспешила обратно, спотыкаясь о корни деревьев. За долгие годы вода вылизала их, обточила, и они стали совершенно гладкими, подобно клубку змей. И вот теперь они тянулись к ее ножкам и старались схватить, затянуть в прибрежную высокую траву или липкую кучу водорослей на берегу.