Живописец (Жена иллюзиониста) - Орбенина Наталия - Страница 41

– Нет, ты не умрешь! – Маша в отчаянии затрясла головой. Мокрые пряди упали ей на лицо.

Колов слабеющей рукой провел по волосам любимой.

– Как я люблю тебя!

– Нет! Миша! Нет! – Она сдерживала рыдания, но видела, как он слабеет с каждым мгновением, с каждым вдохом.

Глаза Колова помутнели, лицо стремительно бледнело.

Михаил попытался улыбнуться, чтобы подбодрить Машу.

– Я верю, мы встретимся с тобой на небесах, но ты не спеши за мной. Поклянись, что не сделаешь с собой ничего!

Маша только стонала и мотала головой, не в силах произнести ни слова.

– Поклянись! – Он попытался приподняться и тотчас же поник.

– Клянусь! Клянусь любить тебя вечно! Только ты, только с тобой! Но не уходи, не уходи!

– Хорошо… – Глаза Михаила застыли. На губах по-прежнему светилась угасающая улыбка.

Маша прильнула к этим губам, пытаясь навсегда запомнить этот прощальный поцелуй.

Глава тридцать седьмая

Елизавета Дмитриевна Стрельникова пребывала в необычайном волнении. Ни от Маши, ни от Колова из Выборга не было никаких вестей. А уж давно пора бы, если все прошло удачно. Мысль о том, что и второй побег не удался, приводил Стрельникову в ужасное состояние. Сама идея изначально не вызывала у нее одобрения. Когда она пришла к Колову с мольбой помочь Маше, единственное, что пришло ему на ум, это побег. Правда, Елизавета Дмитриевна попыталась еще раз добиться помощи полиции в лице следователя Сердюкова, который, как ей показалось, проникся семейным несчастьем Стрельниковых. Но Константин Митрофанович сразу дал ей понять, что он хоть и сочувствует бедной Маше, но пока у него нет никаких данных, которые могли бы оправдать вмешательство полиции в частное дело. Безумие барона неочевидно, намеки на убийство отца очень глухи. Единственное, что он обещал твердо, так это то, что полиция не будет очень усердно искать беглецов. И закроет глаза, даже если бы они находились прямо перед его, Сердюкова, носом.

Зимой побег дочери не удался, и Колов бесполезно прождал Машу до глубокой темноты. Елизавета Дмитриевна металась по квартире, не находя себе места, прислушиваясь к каждому шороху за дверью. Вдруг это они? Но, увы! И вот снова то же самое, те же метания, страхи, тревожное ожидание. Сердце ноет, в голове проносятся картины одна страшней другой. В означенный день беглецы не появились. Наутро Стрельникова уже поджидала следователя на улице. Ей не хотелось заходить в полицейское управление.

Сердюков не слишком обрадовался, узрев просительницу еще издалека. Опять слезы, стенания, всякие глупости, предчувствия и все такое! Сердюков оказался абсолютно прав. Елизавета Дмитриевна действительно не удержалась и уже с первых же слов начала всхлипывать. Она сбивчиво поведала о первом неудачном побеге и о том, что теперь условленный срок вышел. Она боится, что сумасшедший зять совершил нечто ужасное. Материнское сердце все извелось от тревоги. Сердюков слушал и размышлял. Будучи в Выборге, он убедился, причины смерти Теодора Корхонэна никто толком и не выяснял. Ограничились рассказами сына и дворового человека, бывших при этом. Тело не нашли, и дело было закрыто. Но разговор с Кайсой Byори породил многочисленные подозрения и вопросы. Что ж, может быть, именно теперь их и задать молодому человеку и его матери? Уж слишком многие их проблемы разрешились со смертью старшего Корхонэна! Особенное, если предположить, что Генрих был действительно не в себе и ему грозила лечебница, а Аглае Францевне развод с мужем. Следователь вынырнул из своих размышлений и понял, что Стрельникова все еще стенает, полагая, что он внимательно слушает собеседницу.

– И ведь надо же, ведь нынче у Маши именины! – всхлипывала Елизавета Дмитриевна.

– Именины! Замечательно! Вот вам и повод оказаться в поместье. Кто осмелится не пустить родную мать, прибывшую на именины дочери! А заодно вы и меня пригласите, как старого доброго друга семьи. Может иногда полицейский позволить себе немного простых радостей?

Он засмеялся, потер руки, как делал частенько, когда ему приходила в голову хорошая идея, и, взяв Стрельникову под локоток, увлек прочь.

И вот они уже около старого дома. Навстречу с громким злым лаем бежит огромная черная собака.

– Лайен! Ты не узнал меня? – Елизавета Дмитриевна переминалась с ноги на ногу. Вот-вот появятся хозяева, и все прояснится. – Вы не бойтесь, он пес разумный, он вас не укусит.

Сердюков опасливо подтянул ногу обратно в коляску, из которой собирался выпрыгнуть. Из дома поспешно вышла Аглая Францевна.

– Душенька, Елизавета Дмитриевна! Мы вас не ждали! – В ее голосе слышались настороженность и некоторое раздражение.

– То-то я и гляжу, что не ждали. Никто нас не встретил, на станции пришлось извозчика брать. А ведь я телеграмму посылала, что прибуду на Машенькины именины, – скороговоркой выпалила Стрельникова заготовленную заранее ложь.

– Телеграмму? – растерянно повторила хозяйка имения и оглянулась назад, словно там могла оказаться телеграмма, о которой ей не доложила прислуга. – Впрочем, конечно, именины! Да, разумеется. Конечно…

Аглая Францевна пыталась понять, как ей поступить, кто этот высокий человек, прибывший вместе со Стрельниковой. Как она некстати со своим визитом!

– Где моя дочь? – Подойдя к баронессе, Елизавета Дмитриевна не произнесла положенных приветствий. Она уже видела, что Аглая растерялась, а Маша не выбегает из дома встретить мать, значит ее нет!

– Маши нет, – с расстановкой произнесла баронесса.

– Где же она? Когда будет? – Елизавета Дмитриевна взволнованно задышала. Ее опасения оправдываются!

– Даже и не знаю, что вам сказать. Ведь она убежала из дому! Убежала с любовником! И Генрих в данный момент преследует их! – произнося это, баронесса поглядывала в сторону незнакомца, который поспешно шел к дамам.

– Ваш сын пустился в погоню за беглой женой и ее любовником? – переспросил мужчина резким голосом, словно он тут хозяин. – Тогда вам необходима помощь полиции, и она уже тут! Позвольте представиться, следователь полиции Сердюков Константин Митрофанович, из Петербурга.

Он сдержанно поклонился. Баронесса смотрела ошарашенно. Мать Маши привезла полицейского!

– Вы знали! – ахнула она, обращаясь к Стрельниковой. – Вы знали о готовящемся побеге! Какое бесстыдство! Как вы воспитали свою дочь! Это так безнравственно, и вы еще посмели явиться сюда! – Баронесса задрожала от негодования.

– Безнравственным был ваш жестокий обман. Вы посулили моей дочери райские кущи, а на самом деле она оказалась в сумасшедшем доме! – вспылила Елизавета Дмитриевна.

– Вы и в юности были наивной, Лиза! Остались таковой и в старости! – язвительно заметила баронесса. – Да разве бы я позволила моему сыну жениться на вашей бесприданнице, коли его здоровье не внушало бы опасений? Мы, все четверо, могли прекрасно найти общий язык и понять друг друга. Но нам помешал этот неуемный человек, он сбил вашу дочь с пути. Да и вас, судя по всему!

Елизавета Дмитриевна покраснела от слов Аглаи Францевны. Давненько ее так не унижали! От прежней приязни между двумя старинными подругами не осталось и следа.

– Дамы! – вмешался в этот эмоциональный диалог следователь. – Оставьте ваши взаимные попреки! Сударыня, лучше скажите, когда вы ожидаете какие-нибудь известия? – обратился он к баронессе.

Та открыла рот, чтобы ответить, но осеклась, глядя за спину Сердюкова.