Горячее селение Амбинанитело - Фидлер Аркадий - Страница 31

— Попробую даже твой мед, Безаза, и утолю голод. Но гостеприимство разве на этом кончается? Нет, бананы и кокосовые орехи не одурманят меня своим душистым запахом. Довольно играть в кошки и мышки.

Чувствую, гости озадачены. Они научили меня своим приемам: призываю на помощь соседнюю гору Амбихимицинго, гору Бенёвского. В жизнь коричневого человека постоянно вплетается природа: птицы, хамелеоны, лемуры, деревья, горы, реки. И вот теперь гора Бенёвского вошла в хижину и зачаровывает собравшихся мальгашей.

— Дух Бенёвского, — говорю им, — по сей день обитает не только на этой горе, о чем прекрасно знают Берандро и Джинаривело, но и на севере, на моей далекой родине. Бенёвский сперва боролся за наше дело, а потом за ваше, он стал вашим великим королем — ампансакабе и оставил потомкам завещание — книгу. В этой книге он рассказывает о своих друзьях, ваших предках, и особенно расхваливает их гостеприимство. Мой народ очень интересуется вашей историей и послал меня сюда, чтобы я мог рассказать, все ли еще жизнь бецимизараков так достойна, как во времена Бенёвского. Что я должен им сказать о вашем гостеприимстве? Я приехал к вам с дружески настроенным сердцем и карманами, наполненными подарками. А с чем вы меня принимаете? Сегодня, через столько недель знакомства, вы предлагаете мне рис, кур, бананы, то есть то, что можно всегда достать за деньги. И это все, что может дать ваша дружба? А где же ваш древний, святой мальгашский обычай?!

Слова, которые переводит Раяона с французского на мальгашский, обрушиваются на них как удары и затрагивают самые чувствительные струны мальгашской души. Старейшины озабоченно молчат. Только один Безаза осторожно спрашивает:

— Скажи нам, чего же ты хочешь?

Взгляды всех напряженно устремляются в мою сторону.

— Убедительного доказательства, — отвечаю, — что вы нас обоих считаете настоящими друзьями. Нужны поступки, а не слова, даже если они приправлены сладчайшим медом или украшены цветами.

Но Безаза с невинным видом упрямо повторяет тот же вопрос:

— Скажи ясно, какие поступки тебе нужны?

Хитрец думает втянуть меня в западню!..

Если я открыто выложу сейчас свои желания — совершу огромную бестактность и нарушу этикет. И я молча перевожу вызывающий взгляд с одного на другого.

— Разрешите мне, — подает голос Рамасо, — выяснить некоторые вопросы. Вазаха приехал в нашу деревню несколько недель назад, и мы все ежедневно видим его. Никто не может теперь сомневаться, что вазаха наш настоящий друг. И именно сегодня, когда на наше племя свалились беды, его дружба для нас тем ценнее, что он как писатель может защищать наше дело во всем мире. Разве в этом кто-нибудь сомневается?

Все молчат, никто не возражает.

— И неумным кажется, — продолжает Рамасо, — недружелюбие тех из нас, кто хмуро смотрит на него.

— А имеются ли доказательства такого недружелюбия? — спрашивает Безаза.

— Да, вот хотя бы такое: хижина вазахи все еще пустует, до сих пор у него нет подруги…

— Может быть, ему не нравятся наши рамату? — замечает какой-то шутник, однако никто не желает слушать насмешника, и все громко протестуют.

— Ты, Рамбоа, лучше всех знаешь, где собака зарыта! — восклицает Рамасо. — Ты и твои дружки распеваете по ночам всякий вздор, а девушки верят вашим бредням и боятся вазахи.

Не знаю, хорошо ли поступил Рамасо, подняв вопрос о девушках. Я немного смутился. Правда, несколько дней назад учитель мне втолковывал, что необходимо заключить временный союз, воламбите, с какой-нибудь девушкой: мол, это укрепит связь с деревней, но говорить об этом теперь, на таком многочисленном собрании, мне казалось неуместным.

Рамасо замолчал, и все уставились на меня, словно требуя объяснения. Я, как полагается по хорошему тону, обращаюсь к истории и отвечаю аллегорией:

— Прежде в вашей реке Антанамбалана не было совсем крокодилов, и только полтора века назад король Рабе привез из Анталахи первого живого крокодила. Вам известно, как король Рабе высоко расценивал гостеприимство: даже такое страшное чудовище он считал своим гостем и отдавал дань святому обычаю, ежегодно торжественно дарил ему девушку…

Люди долины Амбинанитело знакомы с удивительной историей короля Рабе и крокодила. Знают ее и охотно слушают снова, а некоторые признательно кивают головой. Слушать старинные легенды коричневым людям нравится всегда не менее, чем вкушать сладкий плод манго.

Помолчав немного, добавляю с улыбкой:

— А мы, двое белых людей, ваши гости. Мы не крокодилы и, вопреки пению глупого Зарабе, девушек пожирать не собираемся.

Тут встает старик Джинаривело, мой добрый друг, который знает, что такое труд писателя и что значит книга. Ведь в моей книге его некогда поразили фотографии деревьев в канадских лесах, и он изрекает властным голосом:

— Ты наш друг! И на своей родине ты должен хорошо написать о нас.

Наклоном головы благодарю его, но пожимаю плечами и показываю глазами на угол хижины, где сидит группа мужчин с осовелыми лицами, родственники Безазы. Они тоже пьют ром, но угрюмо молчат и, притворяясь задумчивыми, упорно не отрывают глаз от пола. Видно, строптивые противники. Если они не поднимут глаз и не примут участия в общей беседе, сегодняшние труды пропадут даром. Богдан не спускает с них глаз и все подливает ром. Но ничто не помогает: сидят нахмурившись.

— Смотрите, смотрите, гора! — кричит мой приятель Берандро и как безумный бросается во двор. Солнце садилось за горами. В долине протянулись вечерние тени, ближайшая гора Амбихимицинго, которая стоит против моей хижины, охвачена последними лучами солнца и горит красным пламенем словно зачарованная. На склонах ярко сверкают деревья гвоздичных плантаций, на вершине золотится старый лес. Всю природу вокруг, даже цепь ближайших, более низких вершин, покрыл спокойный фиолетовый полумрак; тем призрачней пылает только одна гора.

Великолепное зрелище, которое повторяется почти ежедневно в это же время, сегодня, после моих слов и возгласа Берандро, приобретает новое, таинственное значение. Гора кажется мальгашам ожившим призраком. Им чудится, что она бросает кому-то грозный вызов, подает таинственные знаки.

— Гора Бенёвского! — взволнованно восклицает Берандро.

Не уловка ли это доброжелательного мальгаша?

И вдруг мои гости, возбужденные и будто разгадавшие таинственные знаки горы, громко выражают свои чувства, некоторые даже кричат. Все возбуждены, у всех блестят глаза. Раяона и Рамасо не могут перевести ни слова; все говорят одновременно. Даже родственники Безазы сорвались с места, смотрят на гору как безумные и высказывают свои догадки. Какой-то массовый психоз. Он прошел так же быстро, как и вспыхнул. Все успокаиваются, замолкают и, немного смущенные, садятся на свои места.

После короткого, негромкого разговора между собой мальгаши приходят к какому-то решению и старик Джинаривело говорит:

— Деревня Амбинанитело признает и любит своих белых гостей и в честь древних обычаев и в знак прочной и искренней дружбы желает дать тебе в жены мальгашскую девушку. Ты согласен, вазаха?

— Если таков ваш обычай и таково доказательство дружбы, я, разумеется, согласен.

— А есть ли у тебя, вазаха, определенное желание в отношении вади?

Я подумал об одной милой девушке, но, боясь свершить бестактность, не говорю о ней, а только шутливо объясняю.

— Я хотел бы иметь вади молодую, красивую, веселую, здоровую, благородную…

Возврат к мирским делам приносит явное облегчение. Обильный поток качеств моей будущей вади вызывает ясную улыбку на всех лицах.

Джинаривело спрашивает:

— Моя внучка Беначихина подойдет?

Он уверен в моем согласии и, не дожидаясь ответа, посылает одного из младших родственников за девушкой.

— Постойте! — Я хочу удержать их, но мой голос тонет в общем шуме.

Тут же всех поражает новость: возвратившийся посланец сообщает, что Беначихины в деревне нет. Ушла вместе с Зарабе на отдаленные рисовые поля.