НЧЧК. Дело рыжих - Астахова Людмила Викторовна - Страница 75

Хуже всего были газетчики. Они караулили нас не только у главного входа в Управление (внутрь их, само собой, не пускали), но и у служебного, а так же засели в засаде у ларька, в близлежащем кафе и в круглосуточном магазине. В общем, за сигаретами приходилось посылать дежурных орков, а курили мы оба почти через каждые пять минут.

Нет, я ошиблась. Был еще кое-кто, значительно хуже и назойливей волколаков пера. Демонстранты. Сразу несколько организаций, кушающих государственные деньги под предлогом защиты несчастных попадальцев от хищных кровавых рук НЧЧК, устроили круглосуточные пикеты не только под дверьми Управления, но и под окнами. Утро начиналось под слитные вопли «Долой произвол!» и «Мэйне – индульгенцию!», а ночь мы встречали под хоровое исполнение трагических песен о невинно заключенных. На десятом по счету повторе «Роханки» и «Мирквудского централа» я поняла, что как никогда близка к тому, чтоб спуститься в логово мальчиков из ДОБРа, выпросить что-нибудь тяжелое, желательно с подствольным гранатометом, и лично заняться разгоном пикетчиков. Не сложилось, а жаль. К несчастью, пикеты были согласованы с городской управой и проводились на совершенно законных основаниях.

В общем, жизнь кипела. И если в моей опухшей от постоянной нервотрепки и недосыпа голове еще и оставалось место каким-то посторонним мыслям, то были они лишь об одном предмете… объекте… субъекте. Короче, о нем самом, синеоком капитане и лорде. Правда, очи под конец третьего дня были уже не столько синие, сколько красные, но зато нежный синюшный оттенок приобрел его благородный лик. В один прекрасный миг я поймала себя на совершенно уж неподобающих мечтах – взять окончательно загнавшего себя Эринрандира в охапку, завернуть в одеяло и напоить чем-нибудь вроде горячего молока с медом. И уложить спать, чтоб отдыхал и ни о чем не думал. А мне было бы довольно, если б при том подушкой этой взлохмаченной и гениальной голове служили бы мои колени… Любить такого – все равно что гулять по минному полю с завязанными глазами и навеселе или взлететь на неоседланном молодом грифоне. Никогда бы не подумала, что со мной это может случиться. Я же боюсь высоты и не одобряю неоправданный риск, однако… Искусай меня этот самый грифон, если в те дни я не летала! Что этот сумрачный эльф сделал с благородной девой из хорошей семьи, а? За столь краткое время я проделала массу вещей, которые прежде не смогла бы себе позволить ни при каких обстоятельствах. Напилась до исполнения боевых гимнов. Ночевала в квартире у малознакомого мужчины. Устроила безумные пляски в «Лепрекон-клубе» сразу с двумя дроу – тоже ведь из-за него! Убила человека… ведьмака… Проклятье, если бы можно было все переиграть! Не выжигать Три Нитки мозги, а просто парализовать его, и стрелять не в голову, а… Нет. Тогда он убил бы Эринрандира… Эрина. Но именно тех данных, что аниматоры могли бы извлечь из мозга ведьмака, буде бы он остался неповрежден, нам сейчас и не хватало! Если бы я не полезла в тот подвал, приняв отзвук его мысли за крик о помощи! И в самом деле, зачем ему было меня звать? У меня нет и не будет никаких шансов на его любовь. Но, может быть, хотя бы дружба?.. Мне ведь и этого будет довольно! Но как бы я смогла жить дальше, если бы Три Нитки довел начатое до конца и убил бы моего Эрина?

В эти три дня, конечно, были и светлые моменты. Например – мы как-то быстро и окончательно перешли на «ты». Удивительно легко это оказалось и сразу стало как-то привычно звать капитана лорда ап-Телемнара – Эрин. Мне показалось даже, что от звука его имени на губах у меня остается легкий привкус. Будь я более романтичной барышней, я бы сказала, что меда. Но нет, его имя пахло солнечным лесом, теплым ветром и еще чуточку хмелем, словно темный осенний эль, вобравший в себя щедрость лета… Я, кажется, все еще думала об этом, когда вдруг осознала, что чуть не заснула прямо в кресле. Встрепенулась, несколько раз моргнула, заставляя открыться упорно смыкающиеся веки – и поймала на себе какой-то… тревожный взгляд Эринрандира.

– Что? – спросила я, машинально растирая висок.

– Нол, – начал он и ненадолго умолк, а потом решительно продолжил. – Если мы сейчас не остановимся, ты просто упадешь.

– Нет! – я замотала головой. – Зачем же? Я в порядке! Я могу еще работать, честно! И у нас еще осталось…

– Нол, я тоже сейчас упаду. Хватит. Ничего мы уже не сделаем больше и лучше того, что сделано. Поехали домой.

– А?

– Я говорю, домой поехали. Я такси вызвал. Пойдем.

– Да нет же… – запротестовала я, вцепившись в ноутбук. – Вы… то есть ты… езжай, а мне тут еще… Ой! Это зачем?..

Устав со мной спорить, он просто сгреб меня вместе с ноутбуком и практически силой поволок к выходу. Пальто мое, впрочем, с вешалки снять не забыл и даже умудрился меня в него запихнуть. Чудом, не иначе. По дороге я все еще пыталась вяло отбрыкиваться, но в натопленной машине как-то сразу сникла, уже без стеснения и смущения привалилась к теплому боку шефа и уплыла окончательно…

Нолвэндэ отключилась в тот же миг, как только села в машину.

«Бедная моя девочка, ты совсем без сил, – думал Эрин, заботливо прижав к себе спящую напарницу. – Надеюсь, ты простишь меня. Не могу я иначе, не могу и все! Себя загнал – ладно, привык уже, но и тебя замучил. А может, я просто окончательно спятил от работы… и любви к тебе?»

Эринрандиру пришлось долго тормошить девушку, чтобы разбудить в конце пути, и даже поднимаясь по лестнице и открывая дверь, она оставалась наполовину спящей.

Глава 14

Не запрещено до посинения убеждать себя в непогрешимости и без конца повторять: «Ты сделал все, что мог», но утихомирить голос совести не получается. Если бы сделал абсолютно все, то получилось бы. Такая вот незатейливая правда жизни получается. Едреные пассатижи!

Стоило Эрину увидеть в вестибюле управления адвоката Сидоровой, как он почти все понял. Вселенская печаль плескалась на дне водянисто-голубых глаз сирена[20], а унылое выражение лица никак не гармонировало с дорогущим костюмом от Туора. Вообще-то, клиентам Перла Барракудаса можно заранее посочувствовать. Депрессия и меланхолия, которые свойственны всем его сородичам, как женского, так и мужского пола, из адвоката просто сочились. Эрину всегда казалось, что после часовой беседы с Перлом любой преступник должен испытать желание поскорее признаться во всех своих прегрешениях против законности, чтобы не погрузиться окончательно в пучины тоски и безнадежности. Жизнь печальна, мир наш – юдоль скорбей, солнце сначала взорвется, а потом погаснет, и вообще, вселенную ждет тепловая смерть. Какой смысл трепыхаться, если все равно всем… гм… абзац? Ну, или капец. Кому как больше нравится.

Так надо учесть, что Барракудас был мужчиной и среди своих считался неисправимым оптимистом. А про наяд лучше промолчать. Даже дровские сердцееды обходили слезоточивых дев сторонкой. Выдержать поминальную тризну по безвременно утраченной невинности нормальный мужчина не способен.

Первое что услышал Эрин, приблизившись к тоскующему в кресле сирену, было:

– Все очень плохо, ап-Телемнар.

У Барракудаса всегда и все не слава Эру. Помнится, он на собственной свадьбе белугой рыдал на пару с невестой, когда им обоим в голову пришла мысль, что прожив вместе всю жизнь, они не умрут в один день и час. Надо полагать, четвертый по счету брак жениха располагал к подобным выводам.

– Что случилось?

Вьющаяся прядь смоляных кудрей трагически пала на высокое смуглое чело, адвокат скорбно закатил очи и чуть слышно простонал, не в силах вынести свинцовости бытия:

– Эрин, я подал судье ходатайство об освобождении Марии Сидоровой из-под ареста. Гримуар со всеми отягчающими тянет максимум на пять лет условно, и по закону Индульгенцию нет необходимости содержать под стражей.

Эльф грязно выругался, заставив Перла наморщить тонкий породистый нос.

20

Cирен – мужчина наядской национальности