Коллекционная вещь - Фишер Тибор - Страница 37

– Это вздор. Сущий вздор. Подобная оценка не выдерживает никакой критики.

Дедушка-костюм явно раздражен, но как бы низко ни оценивали собравшиеся уровень Розиной экспертной оценки, дух приобретения уже вылетел в открытое окно. Понемногу в комнате воцаряется сомнение. Роза открывает сумочку и вручает кипящему от негодования дедушке-костюму свою визитную карточку, на которой – для меня это не секрет – значится следующее:

Никакой рекламы. Никакой суеты. Оплата наличными. Экспертиза обсуждению не подлежит.

– Это вам в качестве компенсации. Монеты изготовлены в течение последних двадцати лет, а возможно, и десяти. – Роза роняет слова с уверенностью человека, который знает: по крайней мере одну вещь она делает лучше, чем все остальные жители планеты, вместе взятые.

Костюм помоложе наливается краской и отсчитывает Розе десять двадцатифунтовых кредиток.

Мы возвращаемся домой. В дверях сталкиваемся с парой. Честные труженики, члены спортивного клуба. Выходя, они вежливо нам улыбаются – Никки не сочла нужным нас познакомить.

– Кто это? – интересуется Роза.

– Свидетели Иеговы.

– Что-то, я смотрю, они к тебе зачастили.

– Просто мне их жаль. Все их гонят, захлопывают у них перед носом дверь. Звонила Элен, говорит, что ей нужна ваза.

Приезжает шофер Мариуса еще с одной вазой. Горгонской.

Что-то будет? Так всегда: можно сотни лет прожить, никого не видя, а потом все собираемся в одном месте.

– Эту он уже купил, но хочет, чтобы вы на нее взглянули.

После этого шофер вручает Никки букет цветов:

– Хочу вас поблагодарить. Когда вы назвали его «куском засохшего кала», я нездешний кайф словил. Надеюсь, если еще с ним встретитесь, что-нибудь в том же духе отмочите.

Роза задумывается – взгляд устремлен в никуда. Хочет все послать. Все и всех. Наступает в жизни минута, когда хочется все бросить – либо потому, что того, чего раньше хотелось, больше не хочется, либо потому, что знаешь: зря стараешься, либо потому, что понимаешь: тебе это обойдется дороже, чем следовало бы, – и, несмотря на все это, ты продолжаешь добиваться своего, и не оттого, что у тебя сильная воля, а оттого, что слабая, оттого, что выхода нет.

Никки выходит в коридор и, встав на цыпочки, пытается вывернуть перегоревшую лампочку – не из альтруистических соображений, а потому, что любит смотреться в висящее в коридоре зеркало. Встает на стул, но она маленького роста, а потолок – высокого.

– Может, ты достанешь? – обращается она к Розе.

– Нет, для меня ведь это повод завести разговор с высокими мужчинами. Недавно я брала стремянку, но уже вернула.

– Интересно, сколько нужно ангелов, чтобы сменить лампочку? – размышляет вслух Никки, выходя на улицу и вызывая Тушу, которая без труда справляется с поручением. – Раз уж ты здесь, могла бы и банку маринованной свеклы открыть.

– Ничего не получится, – заверяет их Роза.

– Еще как получится, – говорит Никки, протягивая Туше банку. Туша применяет силу, способную гнуть монеты и подковы, но крышка не поддается. Зато сама банка – вместе с содержимым – разлетается на мелкие кусочки.

– Я же говорила. Пустое дело. Я ведь приклеила крышку, чтобы Морковка не добралась. Вы бы выпили чаю, Туша, или просто посидели.

– Благодарю, мне и на улице неплохо, – говорит Туша и, повернувшись к Никки, спрашивает: – Ну как, дела пошли на лад?

– Ага. Супер, – отзывается Никки, закрывая за Тушей дверь.

– Почему ты не уговорила ее остаться? – интересуется Роза.

– Она свой кайф ловит. Пускай сидит себе в машине, если ей нравится. Такое хобби много денег не стоит.

– Расскажи, как вы познакомились.

– В супермаркете. Мы стояли в очереди в кассу, и мои лимоны случайно попали ей в корзину.

Истинное положение вещей: Никки – по девичьей забывчивости, надо думать, – подложила свои лимоны в корзину к Туше. Украсть ведь можно все – от супермаркета до лимона.

– Мы разговорились...

Истинное положение вещей: вступили в сексуальную связь высшего накала.

– ... и я иногда оставалась у нее ночевать.

Тут я вдруг поняла, что ситуация изменилась: раньше Никки засыпала Розу нескромными вопросами, а теперь нескромные вопросы задает сама Роза. Только камни хранят молчание, несмотря ни на что. К этому диалогу подобное соображение отношения не имеет, однако истинность его очевидна.

– В этом были свои преимущества.

И немалые. Особенно принимая во внимание габариты партнерши.

Туша и Никки

– Однажды – тогда я жила у Туши – возвращаюсь я поздно вечером домой и вижу в метро этого пидора: ищет, какую бы одинокую овечку трахнуть. Возвращаюсь, значит, домой, устала как собака, залезаю в койку, выключаю свет и вырубаюсь. Просыпаюсь, думаю, утро, но еще темно, чувствую, рядом со мной под одеялом кто-то лежит, дышит мне в спину, тяжело дышит, а в комнате мужским одеколоном разит. Щетинистый подбородок мне в шею упирается, пытаюсь прикинуть, кто бы это мог быть. Если Туша нас застукает, думаю, нам обоим несдобровать. И тут гляжу на часы и вижу: спала-то я от силы минут десять – значит, тот, кто ко мне в койку забрался, сделал это по собственному почину. Что делать, ума не приложу: жар от него, как от печки, лежит, не спит и кайф ловит – знает ведь, сучонок, что и я не сплю. Лежим мы так несколько минут; если раньше он тяжело дышал, то теперь весь заходится. И вдруг приставляет мне к горлу кухонный нож. Думал, видно, сначала так меня раскочегарить, не получилось – вот и решил припугнуть. Сомневаюсь, правда, что он бы этим ножом воспользовался. Развел мне ноги, только мы за дело собрались взяться, как входит Туша – с работы вернулась.

А он, гаденыш, даже ухом не повел, представляешь? Это-то ее из себя и вывело. Вижу, он пялится на нее, а сам думает: «Такую я еще ни разу не драл». «Раздевайся», – говорит и ножом замахивается. Вот и пришлось Туше сломать ему руку выше локтя – с тех пор, как она вышибалой работала, она так всегда поступала. «Шарахнешь по кумполу, – объясняла она мне, – тебя потом по судам затаскают. А руку сломаешь – и все подумают, что в шутку». А потом решила, что этого мало, и шарахнула его вдобавок головой об стену – да так, что в стене трещина образовалась. И во второй бы раз врезала, да стенку, видать, пожалела.

Лежит мой насильник на полу, нюни распустил. "Полицию, – говорит,

– вызову". Я уж собиралась было дать ему ногой по голове или по яйцам, но тут Туша хватает моток изоляции, затыкает ему пасть, ставит его раком, достает искусственный член, здоровенный, лиловый, с прожилками, как настоящий, только раз в пять больше, – такой бы на девичнике ох как пригодился! Достает, надевает и давай ему по полной программе впаивать. Я думала, у него глаза на пол вывалятся. До самого утра его щучила; говорила мне потом, что за эту ночь фунтов пятнадцать сбросила. Когда наутро полиция приехала, на него смотреть было страшно.

Изнасилованный насильник – подобное в природе случается редко. Даже реже, чем замороженные игуаны. В жизни бывает обычно иначе. Оттого-то эта история так поучительна.

Роза берет меня к себе в постель. От меня она хочет не поучения, а экзотики. И я готова развернуть перед ней эпическую пастораль, в которой задействованы самые экзотические пейзажи. Ее руки ложатся на ме-е-еня...

Деревня, которой не было

В эту деревню не приходил никто.

Во всех остальных деревнях было что посмотреть. В одних собирали хороший урожай, в других ткали красивые ковры. Деревня в низовьях реки была известна овощами причудливой формы: морковью, похожей на ослика, пастернаком, который походил на местного хозяина жизни и был ему преподнесен, за что хозяин жизни щедро дарителей отблагодарил (хотя некоторые высказывали предположение, что скорее хозяин жизни походил на пастернак, чем пастернак – на хозяина жизни), луком – вылитой парочкой, сливающейся в любовном экстазе.