Дети Капища - Валетов Ян - Страница 64

Еще им пришлось объезжать пороги.

Сергеев знал, что таких препятствий впереди будет много – обмелевшая река с удовольствием показывала каменные зубы, более трех четвертей века скрывавшиеся под водой. Но все равно, когда из белого мельтешения вьюги выступили гранитные валуны, почувствовал себя неуютно.

На этот раз им повезло: проход нашелся справа. В этом месте река вымыла себе дорогу, обрушив и унеся стремительным потоком часть берега. Обрыв защищал «хувер» от пронзительного ветра и снежной круговерти, лед под ними был чист, черен и прозрачен. И, скорее всего, тонок, во всяком случае гораздо тоньше, чем в местах, где стремнины не было. Под темной поверхностью катились на юг сотни тонн холодной воды, неслись со скоростью курьерского поезда, неторопливо перекатывались над глубинами, опять летели вскачь и, уставшие, уже неспешно вливались в отравленные, безжизненные воды Черного моря.

Через три с половиной часа они остановились и сверились по GPS. Результат оказался не таким уж и плохим. Им удалось пройти почти шестьдесят километров по маршрутизатору и немногим более пятидесяти верст реального пути. Один из баков по левому борту, если верить датчикам, был почти пуст, второй, расположенный симметрично по борту правому, – пуст наполовину. Вторая пара баков была полна. Расход топлива оказался меньше ожидаемого, но все равно немалым, хотя, по сергеевским расчетам, горючего на дорогу должно хватить вполне, а если повезет, то для обратного пути надо будет добавить всего литров сто.

– Меняемся, – приказал Сергеев, складывая карту. – Вадик, давай назад, к Матвею. Молчун, садись рядом, стажироваться будешь.

Он оглянулся.

– Мотл, ты как?

– Бывало лучше, Миша, – отозвался Подольский.

Потеть он не перестал, но дыхание выровнял и сейчас сидел на корточках возле носилок Али-Бабы, проверяя повязки. Тот смотрел на Мотла глазами джейрана и молчал, закусив губу.

«Так и закладываются основы интернациональной дружбы, – подумал Сергеев с некоторой долей черного юмора. – И гуманность побеждает вековую вражду. Это радует, особенно если вспомнить, что устроил этот сын пустыни на рейсе „Эль Аля“».

Но Матвей об этом не знал, и Вадим об этом не знал. И сообщать им подробности того давнишнего и кровавого случая в планы Сергеева не входило. Как и о роли беспомощного нынче Али-Бабы в том теракте на борту израильского самолета. Запаса гуманности у его попутчиков могло бы и не хватить.

– Ничего страшного, – доложил Мотл, завершив осмотр. – Больно ему, конечно, но раны не открылись. Слушай, Али, – обратился он к арабу на английском, с ужасающим акцентом (но речь была вполне доступна для понимания и даже похожа на разговорную). – Придется потерпеть. Я дам тебе несколько таблеток анальгетика, будет легче.

Али-Баба, за головой которого «Моссад» охотился добрых десять лет, принял обезболивающие таблетки с ладони еврея Подольского и жадно запил их водой из пластиковой бутылки.

Сергеев занял место водителя. Оно было поудобнее, чем в БТРе, но орудовать двумя педалями и двумя рычагами во время многочасового пути было сомнительным удовольствием. Михаил для проверки несколько раз качнул рулями на тяговом винте – обледенения не было, рули ходили свободно – и плавно тронул «хувер» с места.

До сумерек оставалось меньше семи часов. За это время Сергеев хотел пройти хотя бы еще шестьдесят-семьдесят километров.

Пока над рекой ветер гнал тяжелые снежные тучи, вертолетов можно было не опасаться. Но рано или поздно метель закончится, и вот тогда…

О том, что будет тогда, Сергеев не успел додумать.

Из пурги вывалился лежащий на боку карьерный самосвал – громадный, словно рухнувший на лед мамонт. Кузов ударом свернуло под немыслимым углом к шасси, колеса, венчавшие уродливые столбы мостов, висели в воздухе, как шляпки огромных грибов. Оторванный ударом кардан уходил под лед исполинским комариным жалом.

– Ни фига ж себе! – выдохнул Вадик.

Зрелище действительно было впечатляющее, но времени на рассматривание у Михаила не было.

Он бросил «хувер» влево, полагаясь более на интуицию, чем на зрение, и оказался прав в своем выборе: уйдя вправо, они бы обязательно налетели на карданный вал толщиной с хорошую сосну. Судно проскочило совсем рядом с грузовиком, едва не касаясь бортом ржавого железа днища, и вновь нырнуло в белую круговерть.

– Вот это да… – сказал сзади Матвей. – Я даже испугаться не успел. Что это было? БелАЗ?

– Похоже, – отозвался Сергеев. – Карьерный самосвал. Уф! Аж спина вспотела! Разбиться мы б не разбились, но машину бы повредили точно.

Со стороны носилок Али-Бабы донеслось несколько слов на фарси. Одно из них явно было «иншалла».

– Запомнил, как и что я делал? – спросил Михаил Молчуна, мысленно усмехнувшись. – Смотри, этот рычаг управляет рулями…

Машина Хасана стояла на тротуаре возле ресторана, оттеснив от входа «роллс-ройс» владельца заведения.

Водитель хозяина «Сарастро», довольно мрачный и коротко стриженный парень славянской наружности, подпирал дверцу черной лакированной глыбы с «серебряным духом» на капоте и мерялся взглядами с водителем Хасана, стоявшим возле не менее черного «рэндж-ровера» последней модели.

На улице было свежо, пахло дождем и озоном. Лезть в нутро джипа не хотелось совершенно.

– Я пройдусь, – сказал Сергеев. – Где меня найти ты, наверное, знаешь?

– Не волнуйся, – ответил Хасан с серьезным выражением лица.

– Вот все-таки любопытно, – спросил Михаил, – кто придумал такую схему? Ведь для того, чтобы меня сдать, надо было иметь веские причины. Кому в голову пришло сводить меня и тебя вместе?

Хасан посмотрел на него с интересом, задумался, а потом махнул рукой водителю – мол, поезжай за мной! – и пошел рядом с Михаилом в сторону Ковент-Гардена.

Сумерки еще только собирались спуститься на вечно влажные лондонские крыши. На площади, возле рынка, гуляющие туристы рассаживались по летним площадкам ресторанчиков, а со стороны Чайна-Тауна, расположенного неподалеку, доносились визгливая музыка и стук барабанов.

Со стороны Сергеев и Хасан Аль-Фахри выглядели как неторопливо прогуливающиеся приятели. Михаил в своем белом полотняном костюме «а-ля латинос» и араб в черном со сверкающей белизной рубашки грудью, несмотря на контраст в одежде, не выглядели антагонистами.

Напротив, в грации движений, в пружинистости походки, в повороте головы, в самой их осанке было настолько много общего, что посторонний наблюдатель мог бы принять одного за другого, особенно в сумерках. Эта схожесть была клеймом профессии: хотя один из них был террористом и торговцем оружием, а другой – бывшим сотрудником спецслужб, по сути, всю жизнь занимались они одним и тем же.

И сейчас, когда они неторопливо шествовали плечом к плечу по туристическому центру Лондона, обмениваясь фразами, ни у кого и мысли не могло возникнуть, что эти двое могут вцепиться друг другу в горло ровно через несколько секунд.

– Я тоже задавал себе это вопрос, – сказал Хасан. – Почему твои бывшие шефы отдали тебя мне? И не нашел на него ответа. Не знаю. Я не просил ни о чем. Просто в одно прекрасное утро мне позвонили и сделали предложение…

– И оно было лучше, чем предложение, что сделал тебе Блинов… – продолжил Сергеев.

Хасан прерывисто засвистел горлом, что должно было означать смех.

– О да! На тот момент любое другое предложение было для меня лучше. Ведь участвовать в этой сделке меня не приглашали вообще. Они решили, что могут обойтись без меня…

«Ах вот оно что… – подумал Сергеев. – И можно сколько угодно рассчитывать и строить сложные комбинации, но как же правы те, кто всегда и во всем полагаются не на изощренный ум, а на самые банальные человеческие чувства. Зависть. Лживость. Желание унизить ближнего. Больное самолюбие. Похоть. Жадность. Универсальный пусковой механизм. Они решили, что могут обойтись без меня! И пошло-поехало… Воруется информация. Готовятся к атакам боевики. Разрабатываются сложнейшие планы. Десятки людей передвигаются по миру, чтобы занять исходные позиции согласно рекомендациям высокооплачиваемых аналитиков. И, для того чтобы одно государство перехватило выгодные оружейные контракты у другого государства, будет сделано все! Но начало было положено одной фразой: „Ты знаешь, я слышал, что твои бывшие партнеры обошлись без тебя!“ Потому что нет лучшей мотивации для такого человека, как Хасан, чем ущемленное самолюбие».