Дети Капища - Валетов Ян - Страница 75

Судно было уже метрах в двухстах от берега и продолжало идти полным ходом, но шкипер, наверно предполагающий, что за «комитет по встрече» может его ожидать, менял галсы, бросая лодку из стороны в сторону. Будь у Михаила не две обоймы, а больше, этот маневр помог бы хитрому мариману, как мертвому припарка, но человек предполагает, а Бог располагает, и Сергеев мог только следить, как приближается к берегу их смерть, ловя целиком длинный, веретенообразный силуэт.

Правда, бросалось в глаза некоторое несоответствие – больно хорош для этих мест был приближающийся катер. На глаз было трудно оценить его длину, но все же она составляла не менее десяти метров. Просторный кокпит был закрыт достаточно высоким, округлым ветровым стеклом, и, Сергеев готов был поклясться, что в тот момент, когда судно зарывалось носом в волну, становилась видна отделанная деревом носовая палуба. Михаил видел такие суденышки в портах Майами и Барселоны, оснащенные двумя двигателями сил по двести пятьдесят, с тиковыми панелями, холодильниками, телевизорами и прочими атрибутами красивой жизни в просторных каютах. Но здесь и сейчас такой катер просто не мог появиться, а уж тем более с такой миссией. Ему полагалось с шипением резать морскую гладь у берегов Киклад или гоняться наперегонки с ветром вблизи Ямайки. Но, для того чтобы это судно, стоимостью под двести тысяч баксов, оказалось здесь, у берегов давно и безвозвратно социалистической Кубы, нужна была машина времени.

Сто метров.

В уши уже бил рев лодочных моторов, слышны были удары волн в реданы. Сергеев лихорадочно соображал, что, собственно говоря, происходит, но автомат все же не опускал.

Второй катер появился со стороны Гаваны – он выскочил из-за восточной оконечности мыса, там, где море было отделено от болот узкой полоской леса. Его ход казался гораздо менее быстрым, но расстояние, которое ему нужно было пройти до пляжа, составляло едва ли треть расстояния, которое преодолел приблизившийся к ним вплотную скоростной красавец. Выглядел он более привычным для этих вод – неуклюжий, похожий на рыбацкий бот, с квадратной остекленной кабиной и открытым баком, на котором суетились несколько человек в зеленой одежде. Сергеев даже рассмотрел стоящий на турели крупнокалиберный пулемет.

Он опять перевел взгляд на веретенообразный катер, который был готов выскочить брюхом на песчаную полосу, и в этот момент шкипер положил судно на борт настолько резко, что лодка легла на борт, показав Сергееву киль, часть днища и бешено вращающийся в воздухе винт.

Вода взлетела в воздух, как снег из-под лыж тормозящего на полном ходу слаломиста. Звук моторов качнулся, словно в стереоколонках, шкипер врубил реверс, и катер сел на корму, как будто бы наездник на скаку осадил лошадь.

И в тот же момент, удерживая равновесие с ловкостью циркового канатоходца, на борту появился Мангуст – в бриджах и «гавайке» навыпуск и с неуклюжим ММ-1 в руках.

«Бред! – подумал Сергеев. – Горячечный бред. Я болен. У меня малярия».

Он впервые в жизни понял, что писатель, придумавший выражение «и челюсть у него отвалилась…», знал в своем деле толк.

А потом неуклюжий, с огромным барабаном гранатомет плюнул огнем, и граната, вспоров воздух над пляжем, нырнула прямо в джунгли. Взрыв был достаточно громким, а крик, который раздался из кустов, скрывающих преследователей, – просто истошным.

– На борт! – заорал хрипло и весело Мангуст. – На борт, блядь!

Вторая граната ушла в заросли, прошелестев над головой Сергеева. Мангуста отдачей чуть не сбросило в кокпит, но он удержался и шарахнул по позициям преследователей третий раз.

В ответ из джунглей хлестнули автоматы. Но Михаил, ошалевший и почему-то радостный, как ребенок, играющий в казаков-разбойников, забыв про колено, уже волок Кручинина к спасительному катеру с грацией умирающего Паниковского.

Мангуст бил из гранатомета, как машина, управляемая компьютером, не обращая ровным счетом никакого внимания на свистящие вокруг пули – гранаты ложились именно туда, где скрывались стрелки. Очередь простучала по дюралю борта, вторая прошлепала по воде.

Дно ушло у Сергеева из-под ног, он отшвырнул автомат, перехватил Сашку левой рукой под горло и поплыл, отчаянно загребая воду правой.

– Шевелись! – голос Мангуста перекрывал стрельбу. – Шевелись, Умка!

С подходящего пограничного бота по ним ударил неприцельно тяжелый пулемет. Свинцовый шквал пронесся над головами, срезая кроны с пальм и расщепив ствол одной из них до половины. Целиться пограничникам мешало волнение.

Веревочный шторм-трап, тяжелый, как контейнер, Кручинин, скользкий борт…

Когда Мангуст рванул на себя рукоять тяги, Сергеев полетел назад кубарем, едва не свернув шею. Катер стал на винты, разворачиваясь на одном месте. С берега ударили в несколько стволов – одна из пуль продырявила ветровое стекло, одна отрикошетировала от металлической стойки.

– Дум, дум, дум, дум! – загудел крупным калибром станковый пулемет, но очередь легла с недолетом и только потом пошла на зависший над водой и во времени катер.

Фонтаны от тяжелых пуль мало походили на всплески от пуль автоматных.

Сергеев видел, как приближается к ним череда маленьких гейзеров, и успел подумать, что на корме у пограничников установлен не пулемет, а авиационная пушка и такими снарядами сбивают низколетящие бронированные штурмовики, а штурмовик – не то что катер! Катер просто на щепу разнесет!

А потом их лодка, встав на струю, прыгнула вперед. В грудь Сергееву, выбивая из него остатки дыхания, врезался заскользивший по салону тяжеленный гранатомет.

Михаил попытался встать, но ноги разъезжались, как у новорожденного теленка, и колено, о котором он в горячке умудрился забыть, напомнило о себе так, что он сверзился между шикарными сиденьями и больно ударился затылком об обшивку. Он зашипел от удара, повернулся и уткнулся в белые, закатившиеся глаза Кручинина и его открытый в каком-то демоническом хохоте рот, похожий на запекшуюся рану, с торчащими из нее осколками зубов.

Ухватившись за пухлую спинку кресла, Сергеев умудрился встать и поднять гранатомет. Ветер, прорвавшийся через наполовину рассыпавшееся лобовое стекло, ударил в него, как подушкой. Мангуст оглянулся через плечо, глаза сверкнули из-за развевающегося воротника несерьезной «гавайки».

Катер пограничников был в пятидесяти метрах от них и разворачивался бортом, давая возможность расчету вести прицельный огонь. Сергеев не стал проверять барабан гранатомета, полагаясь на интуицию и память: Мангуст стрелял не более шести раз, а «эмка» двенадцатизарядная.

Отдача у этой ручной пушки была такая, что, не опирайся Сергеев на сиденье, упал бы наверняка. Как Мангуст вел огонь с борта качающегося на волне катера и при этом не нырнул в воду, было загадкой, но и сам Мангуст был загадкой, так что удивляться не приходилось. Граната легла с недолетом, подняв небольшой столб воды. Взяв выше, Михаил опять промазал – на этот раз рвануло метрах в тридцати за катером противника, расчет которого уже поворачивал ствол пулемета в сторону их судна, набирающего ход.

«Три!» – сказал Сергеев про себя, мысленно прочерчивая траекторию гранаты.

Легло с перелетом, но совсем небольшим – пулеметчиков окатило водой, длинный ствол ПКТ качнулся в сторону и вверх, и с ним вместе в воздух ушла очередь.

– Дум, дум, дум!

Михаил, чуть опустив ствол, чтобы занизить линию прицеливания, выстрелил два раза подряд. Первая граната легла у самого борта пограничного катера, чувствительно тряхнув противника, а вторая через полсекунды влетела в рубку сквозь стекла и разорвалась там, превращая в фарш все живое на небольшом судне. Куски корабельной фанеры взлетели вверх в столбе дыма и пламени, потерявшее управление судно закрутилось на месте, как собака, играющая с собственным хвостом.

Не веря в собственную удачу, Сергеев завалился в кожаное кресло и, оглянувшись, увидел за кильватерной струей белую ленту пляжа, дымящуюся стену джунглей, обезглавленные пальмы и маленькие фигурки, бегущие к морю и стрелявшие на ходу.