Лёжа со львами - Фоллетт Кен - Страница 48

Эллис, опустившись на ковер рядом с ней, пальцем обозначил на карте линию фронта.

Джейн почувствовала, как надежда вновь возвращается к ней.

– Но ведь непохоже, чтобы Хайберский перевал был совсем отрезан, – сказала она. – Почему нельзя пройти вот здесь? – она провела воображаемую линию по карте чуть севернее линии фронта русских.

– Я не знаю, есть ли там вообще дорога, – ответил Эллис. – Может, местность там вообще непроходимая – надо выяснить у партизан. Но дело еще вот в чем – данные Масуда всегда получаются с опозданием на один-два дня, а русские не остановили своего продвижения вперед. Какая-нибудь долина или перевал сегодня еще свободны, а завтра могут быть закрыты.

– Проклятие! – Но она не собиралась сдаваться. Наклонившись над картой, она стала разглядывать пограничную зону. – Посмотри, ведь Хайберский перевал – не единственный путь на ту сторону.

– Вдоль всей линии границы протекает река по середине долины, причем горы – на афганской стороне. Возможно, к другим перевалам можно приблизиться только с юга, то есть с территории, занятой русскими.

– Нет смысла строить пустые предположения, – сказала Джейн. Собрав карты, она снова свернула их в трубку. – Кто-то ведь должен знать это в точности.

– Да, наверное.

Она поднялась с колен.

– Наверняка из этой проклятой страны есть и другие пути, – сказала она и, зажав карты под мышкой, вышла из дома, оставив Эллиса сидящим на ковре.

Женщины и дети вернулись из пещер, и деревня ожила. Над дворами потянулись дымки от костров, на которых готовили пищу. Перед мечетью пятеро детей сидели в кружок, играя в игру, называемую почему-то «дыня». Это была игра в истории, где рассказчик останавливался, не закончив повествования, а следующий должен был продолжать прерванную историю. Джейн узнала в кружке Мусу, сына Мохаммеда. На поясе у него висел довольно зловещий нож, подаренный ему отцом после того случая с миной. Муса был рассказчиком. Джейн услыхала:

– И медведь попытался откусить у мальчика руку, но мальчик вытащил нож.

Она направилась к дому Мохаммеда. Возможно, самого Мохаммеда она не застанет, его уже давненько не видно. Но он жил вместе с братьями, по обычаю афганцев, у которых семьи не делились, и братья его тоже были партизанами, как и все здоровые молодые мужчины. Поэтому, если они будут дома, то наверняка смогут дать ей какую-нибудь информацию.

Подойдя к дому, Джейн слегка помедлила. Согласно местному обычаю, ей следовало остановиться во дворе и заговорить с женщинами, которые готовили ужин, а затем, после обмена любезностями, старшая из женщин зашла бы в дом и узнала, снизойдут ли мужчины до разговора с Джейн. Джейн как бы услышала голос матери, говорящий:

– Будь скромной Джейн!

Она произнесла вслух:

– Иди к черту, мама! – и двинулась вперед, не обращая внимания на женщин во дворе, и вошла прямо в переднюю комнату дома, на мужскую половину.

Там сидели трое: восемнадцатилетний брат Мохаммеда Камир-Хан, красивый, с молодой реденькой бородкой, деверь Мохаммеда Матулла, и сам Мохаммед. Большая редкость – чтобы сразу столько партизан собрались дома. Они все уставились на Джейн в изумлении.

– Бог да будет с вами, Мохаммед-Хан, – произнесла Джейн. Не останавливаясь и не давая возможности ответить, она продолжала: – Когда вы вернулись?

– Сегодня, – машинально ответил Мохаммед.

Джейн опустилась на корточки, подобно им. Мужчины были слишком потрясены, чтобы говорить. Джейн начала раскладывать карты на полу, и трое мужчин с сосредоточенным видом подались вперед, они уже готовы были простить Джейн нарушение приличий.

– Посмотрите, – сказала она. – Русские дошли досюда – верно? – Она повторила линию, показанную Эллисом.

Мохаммед согласно кивнул.

– Значит, обычный путь колонны отрезан.

Мохаммед снова кивнул.

– Какой же путь остается?

Мужчины в сомнении покачали головами. Это была обычная реакция, говоря о трудностях пути, они не торопились высказывать свое суждение. По мнению Джейн, причина была в том, что знание местности было единственным, что давало им власть над иностранцами вроде нее. Обычно она терпеливо ожидала, но сегодня у нее не хватало терпения.

– Почему бы не пойти здесь? – спросила она решительным тоном, проводя линию параллельно русскому фронту.

– Слишком близко к русским, – ответил Мохаммед.

– Тогда здесь, – она наметила более осторожную линию, следуя изгибам рельефа местности.

– Нет, – повторил он.

– Почему нет?

– Вот здесь, – он указал точку на карте, где сближались верхние концы двух долин, и где Джейн наугад пересекла горный хребет, – здесь нет седла. – Седлом назывался перевал.

Джейн наметила путь севернее.

– А здесь?

– Еще хуже.

– Но ведь должен же быть какой-то путь! – воскликнула Джейн. У нее возникло ощущение, будто они наслаждаются ее отчаянием, и она решила сказать что-нибудь слегка обидное, чтобы расшевелить их.

– Разве это страна – дом с единственной дверью, отрезанный от всего остального мира лишь потому, что вы не можете добраться до Хайберского перевала. – «Домом с одной дверью» иносказательно называли отхожее место.

– Конечно, нет, – оскорблено произнес Мохаммед. – Летом есть еще «масляный путь».

– Покажите мне его.

Палец Мохаммеда провел сложную кривую, которая начиналась к востоку от долины, пересекала череду высоких перевалов и высохших рек, поворачивала на север в Гималаи и, наконец, пересекала границу у начала Вахханского хребта, в безлюдной местности, а затем резко поворачивала на юго-восток к пакистанскому городу Читралу.

– Этим путем люди Нуристана возили масло, йогурт и сыр на рынок в Пакистан. – Улыбнувшись, он дотронулся рукой до своей круглой шапочки. – Вот откуда наши шапочки. – Джейн вспомнила, что эти шапочки назывались читралскими.

– Хорошо, – сказала она, – мы можем отправиться домой этим путем.

Мохаммед покачал головой.

– Этого сделать нельзя.

– Почему нельзя?

Камир и Матулла хитро улыбнулись, но Джейн не обратила на это внимания. Через мгновение Мохаммед заговорил:

– Во-первых, высота. Этот путь пролегает выше линии вечных льдов. Это значит, что снег там не тает, и не бывает ручьев, даже летом. Во-вторых, рельеф местности. Склоны гор очень крутые, тропы узкие и опасные. Очень трудно не заблудиться, даже местные проводники, бывает, сбиваются с пути. Но самое плохое – люди. Эта местность называется Нуристаном, но раньше носила название «Кафиристан», потому что жители были неверными и пили вино. Теперь они перешли в истинную веру, но до сих пор обманывают, грабят, а, бывает, и убивают путешественников. Этот путь труден для европейцев и невозможен для женщин. Там способны пройти только самые молодые и сильные мужчины, да и в этом случае многих путников убивают.

– Вы пошлете колонну этим путем?

– Нет. Мы подождем, пока не откроется южная дорога.

Джейн испытующе посмотрела на его красивое лицо. Она понимала, что он не сгущает краски, а говорит все, как есть. Поднявшись, она начала собирать карты, горько разочарованная. Возвращение домой откладывалось на неопределенный срок. Жизнь в долине внезапно показалась невыносимой, и она готова была разрыдаться.

Она свернула карты в трубочку и, сделав над собой усилие, старалась быть вежливой.

– Вы долго отсутствовали, – обратилась она к Мохаммеду.

– Я был в Файзабаде.

– Это долгий путь. – Файзабад был большой город далеко на севере, и силы сопротивления прочно удерживали его, армия взбунтовалась, а русским так и не удалось восстановить свой контроль над этой территорией.

– Неужели вы не устали?

Это было формальное приветствие, подобное английскому «Как поживаете?» И Мохаммед дал традиционный ответ:

– Я все еще жив!

Зажав карты под мышкой, она вышла.

Женщины во дворе испуганно посмотрели на нее, проходящую мимо. Она кивнула Халиме, темноглазой жене Мохаммеда, и та в ответ нервно улыбнулась.