Столпы Земли - Фоллетт Кен - Страница 126

Ее тон мгновенно изменился.

– Что же ты раньше не говорил этого? – прильнув к Тому, прошептала Эллен. – Я ведь тоже тебя люблю, дурачок.

От радости у него задрожали ноги. «Она любит меня! Любит!» – стучало у него в висках. Он крепко обнял ее и посмотрел в глаза.

– Эллен, ты пойдешь за меня замуж?

В ее глазах стояли слезы, но губы улыбались.

– Да, Том, пойду, – сказала она.

Он прижал ее к себе и поцеловал. Целый год Том мечтал об этом. Он закрыл глаза и позабыл обо всем, чувствуя лишь восторг от прикосновения ее пухлых, чуть влажных губ.

– Эй, мастер, не проглоти ее! – крикнул проходивший неподалеку работник.

Том смущенно отпрянул.

– Да мы ведь в церкви! – воскликнул он.

– Ну и пусть, – весело сказала Эллен и вновь поцеловала его.

Филип снова обвел их вокруг пальца, с горечью думал Уильям, сидя в доме приора и потягивая жиденькое монастырское вино, которое закусывал принесенными из кухни цукатами. Потребовалось некоторое время, чтобы Уильям смог по-настоящему понять, сколь блестяща была победа Филипа. А ведь епископ Уолеран абсолютно верно оценил ситуацию: у Филипа действительно не было денег и построить собор в Кингсбридже ему будет невероятно трудно. Но, несмотря на это, хитрому монаху удалось-таки чертовски много сделать: он взял к себе на работу старшего строителя, начал стройку, а затем устроил здесь картину такой кипучей деятельности, что одурачил епископа Генри. И Генри был просто потрясен, тем более что Уолеран заранее описал все такими мрачными красками.

Этот проклятый монах знал, что победил. Он даже не в состоянии скрыть своей торжествующей улыбки. И сейчас он с головой погрузился в беседу с епископом Генри об овцеводстве и ценах на шерсть, а Генри слушает раскрыв рот и даже не обращает внимания на родителей Уильяма, которые уж куда как более важные особы, чем какой-то простой приор.

Но Филип еще пожалеет об этом дне. Никто не смеет безнаказанно ставить себя выше Хамлеев, которые никогда не достигли бы таких высот, если бы позволяли всяким монахам оскорблять себя. Бартоломео из Ширинга осмелился унизить их – да помер в темнице. Вот и Филип кончит не лучше.

Том Строитель был еще одним человеком, кто пожалеет, что встал у Хамлеев на пути. Уильям не забыл, как он вызывающе вел себя, заставляя его расплатиться с работниками. А сегодня этот самый Том пренебрежительно назвал его «молодым лордом Уильямом». Совершенно очевидно, что он стал закадычным дружком Филипа. Но он еще узнает, что лучше бы ему было держаться Хамлеев, а не прибиваться к стану их врагов.

Уильям сидел и кипел от злости, пока епископ Генри не встал и не заявил, что готов к мессе. Приор Филип сделал знак послушнику, и тот стремглав выбежал из комнаты, а через минуту зазвонил колокол.

Все вышли из дома: первым епископ Генри, вторым епископ Уолеран, за ними приор Филип, а следом – все остальные. Ждавшие на улице монахи пристроились за Филипом, образовав процессию. Хамлеям пришлось замыкать шествие.

Работники-добровольцы, усевшись на крышах и стенах, заполонили всю западную половину монастыря. Генри забрался на стоявший посередине строительной площадки помост. За ним в ряд встали монахи. Хамлеи и вся свита епископа прошли в то место, которое в будущем должно было стать церковным нефом.

Едва расположившись, Уильям увидел Алину.

Она очень изменилась. На ней были грубая, дешевая одежда и деревянные башмаки; обрамлявшие ее лицо кудри слиплись от пота. Но определенно это была Алина, по-прежнему такая прекрасная, что у Уильяма пересохло в горле и он уставился на нее, не в силах оторвать глаз. Между тем служба началась, и стены монастыря заполнили тысячи голосов, распевающих «Отче наш».

Казалось, она почувствовала на себе его взгляд, стала беспокойно переминаться с ноги на ногу, а затем оглянулась, словно ища кого-то. Наконец их глаза встретились. Лицо Алины исказила гримаса ужаса и страха, и она отпрянула, хотя расстояние между ними было более десяти ярдов, и друг от друга их отделяла не одна дюжина богомольцев. Перепуганная, она показалась Уильяму еще более желанной, и впервые за последний год он почувствовал, как его тело наполняется истомой вожделения. Она вспыхнула и, словно устыдившись, отвела взор. Что-то быстро сказав стоящему рядом парнишке – без сомнения, это был ее брат, – Алина повернулась и растворилась в толпе.

Уильяма так и подмывало броситься за ней, но, конечно же, сейчас, в середине службы, на глазах у родителей, двух епископов, сорока монахов и тысячи молящихся он не мог этого сделать. Раздосадованный, он снова повернулся к алтарю. Он упустил шанс выяснить, где она живет.

Хотя Алина и ушла, она все еще занимала его мысли. «Не грех ли это, когда в церкви вздымается плоть?» – в волнении дум ал он.

Вдруг он заметил, что отец почему-то всполошился.

– Посмотри! – зашептал Перси жене. – Посмотри на ту женщину!

Сначала Уильям решил, что отец, должно быть, говорит про Алину. Но ее нигде не было видно, и, проследив за отцовским взглядом, он увидел женщину лет тридцати, может быть, не такую привлекательную, как Алина, но имевшую яркую внешность, которая делала ее весьма интересной. Она стояла неподалеку от Тома, и Уильям догадался, что, очевидно, она была его женой, которую с год назад он однажды пытался купить. Но откуда ее знает отец?

– Это она? – пробормотал Перси.

Женщина повернула голову, словно услышала их, и посмотрела прямо на Хамлеев. И вновь Уильям увидел ее светлые, заглядывающие в самую душу золотистые глаза.

– Клянусь Богом, это она! – прошипела мать.

Взгляд этой женщины потряс отца. Его красная физиономия побледнела, а руки затряслись.

– Иисус Христос, спаси нас! – простонал он. – Я думал, она умерла.

«Что, черт возьми, все это значит?» – терялся в догадках Уильям.

Этого-то Джек и боялся.

В течение всего года он видел, как скучала по Тому мать. Она стала менее уравновешенной, чем раньше, часто обретала мечтательный, отчужденный вид, а по ночам иногда стонала, словно ей снилось, как она занимается с Томом любовью. Джек всегда знал, что мать вернется, и вот сегодня она согласилась остаться.

Не нравилось ему все это.

Они были счастливы вдвоем. Он любил мать, а мать любила его, и никто им больше не нужен.

По правде говоря, жизнь в лесу была скучновата. Он тосковал по многоголосице толпы и очарованию городов, в которых ему приходилось останавливаться, путешествуя с семьей Тома. Он тосковал по Марте. Странно, но он все чаще скрашивал лесную скуку, грезя о той девушке, которую в мыслях называл Принцессой, хотя и знал, что звали ее Алиной. И еще ему было бы интересно поработать с Томом и узнать, как строятся настоящие дома. Но свободным он уже больше не будет. Чужие люди станут указывать ему, что делать. Хочет он или нет, ему придется работать. И теперь уже он вынужден будет делить мать со всем остальным миром.

Так он и сидел, погруженный в эти невеселые раздумья, когда, к своему изумлению, увидел Принцессу.

Он часто заморгал. С несчастным видом она проталкивалась в толпе, направляясь к воротам. Принцесса стала даже еще красивее, чем раньше. Тогда у нее было пухленькое девичье тело, одетое в дорогие одежды, теперь же она стала тоньше и более женственной. Влажное от пота полотняное платье облепило ее фигурку, обозначив полные груди, плоский живот, узкие бедра и длинные ноги. Лицо девушки было запачкано грязью, пышные кудри растрепались. Она была чем-то расстроена и напугана, но волнение делало ее лицо еще более притягательным. Вид ее просто очаровал Джека, и он почувствовал незнакомое прежде сладкое возбуждение в паху.

Сам не понимая зачем, он поспешил за ней. Еще мгновение назад он сидел на монастырской стене и, раскрыв рот, глядел на свою Принцессу, и вот он уже выбегает в распахнутые ворота. На улице он догнал ее. После тяжелой работы от нее исходил кисловатый запах, и Джек припомнил, что раньше от нее всегда пахло цветами.