Меморанда - Форд Джеффри - Страница 16

– Откуда вы прибыли? – спросил я.

– Знаешь, голова так забита чертежами, что мне сложно думать о чем-то еще. Я смутно припоминаю, что раньше у меня была семья, дети… Но их лиц я уже не помню. Потому я и брожу здесь по ночам – все пытаюсь вспомнить. Я ведь скучаю и горюю… Но по кому? Отчего? Загадка. Впрочем, я уже начинаю сомневаться, что когда-либо знал ответ.

Мы покинули оконечность острова и сквозь лес направились к поселку. Нанли расспрашивал меня о моей прежней жизни и о том, почему меня выбрали служить экземпляром. Я осторожно ответил, что это, должно быть, какая-то ошибка.

– И ты туда же! – рассмеялся он. – Ты не поверишь, но доктор Адман тоже считает, будто ни нас, ни острова не существует. Для него это всего лишь сон.

– А вы как считаете?

– Я инженер и привык иметь дело с механизмами, а не с душевнобольными.

Мы пересекли поле, а потом Нанли показал мне короткий путь к апартаментам Анотины. Прежде чем расстаться, он еще раз пожал мне руку и заявил:

– Клэй, для экземпляра ты очень и очень неглуп. Смотри, прилежно исполняй свои обязанности. Было бы здорово, если бы ты пробыл с нами подольше.

Вернувшись в спальню, я свернулся на коврике и стал смотреть, как плечи Анотины колышутся в такт дыханию.

«Создатель, уснувший в лапах болезни, чахнет и медленно умирает, – вдруг догадался я. – Память его испаряется вместе с жизнью, потому-то остров и разрушается».

Когда веки отяжелели и я задремал, мне привиделись песочные часы на клочке пергаментной бумаги. Сквозь талию восьмерки лениво струились частицы света.

10

Проснулся я, когда комнату, отражаясь от гладких белых стен, заливал солнечный свет. Была в нем такая безукоризненная, нереальная яркость, такая удивительная живость и теплота, что я погрузился в ощущение блаженства, забыв о стоявших передо мной бесчисленных проблемах. Протерев глаза и напомнив себе о том, кто я и где нахожусь, я огляделся вокруг и увидел, что постель Анотины пуста.

– Эгей! – позвал я, поднимаясь и потягиваясь.

Словно в ответ из глубины коридора донесся тягучий пронзительный звук, похожий на поросячий визг. Звук не прекращался, совершенно не менялся по высоте и оттого казался еще невыносимее. Заткнув уши, я бросился искать источник омерзительного верещания. Мельком заглянул в комнату налево по коридору – столь же скудно обставленную и до краев наполненную солнцем. Несколько меньше спальни по размерам, она, видимо, выполняла функции столовой, так как здесь имелся большой деревянный стол с четырьмя стульями.

Несколькими шагами дальше, на противоположной стене коридора, была дверь в маленькую клетушку без окон, что-то вроде чулана. Я едва успел разглядеть, что стены там уставлены стеллажами с какими-то неясными предметами, когда понял, что звук доносится из комнаты в дальнем конце коридора, и устремился туда. По-прежнему зажимая уши руками, я добежал до входа и заглянул внутрь.

Эта комната тоже была полна прозрачного утреннего света и, кроме того, всевозможных диковинных приборов, нуждающихся в немедленном изучении. Впрочем, все это отступило на второй план, когда перед моими глазами предстала, должно быть, самая удивительная сцена из всех, что мне когда-либо доводилось видеть.

У широкого окна в дальнем углу комнаты стояла Анотина. Ее лицо было слегка обращено вверх, а взгляд прикован к человеческой, а точнее, женской голове, свободно парящей в воздухе. От такого зрелища руки у меня в буквальном смысле опустились, и невыносимый звук, исходивший из открытого рта бестелесной женщины, беспрепятственно проник в уши, высверливая мозг. От чудовищности происходящего голова и так шла кругом, а тут еще меня угораздило посмотреть на пару зеленых лучей, соединявших взгляды двух женщин. Судорожно ловя ртом воздух, я привалился к стене.

Наконец мучительница Анотины захлопнула рот, и визг прекратился. Зеленые нити света словно бы втянулись в глаза летающей головы, и как только они отпустили Анотину, та шумно и тяжело задышала.

После этого голова, словно бабочка, порхающая от цветка к цветку, перелетела через комнату и зависла в воздухе в трех футах от меня. Я хотел убежать, но вместо этого сполз по стенке и упал на колени. Мерзкая штуковина опустилась прямо передо мной. Я завороженно глядел на ее черные волосы, извивающиеся как клубок рассерженных змей. Бледно-зеленое лицо было искажено от злобы и казалось абсолютно безжалостным. Губы у чудовища имели пурпурный оттенок, а острые зубы и лишенные зрачков глаза сияли белизной. Голова угрожающе рычала, но каким образом ей удавалось издавать этот низкий горловой звук, не имея горла, – было загадкой. Несмотря на панический ужас, у меня хватило ума сообразить, что она недовольна моим вмешательством. На секунду мне показалось, что она вот-вот бросится на меня, но вместо этого голова сделала круг по комнате и, взмахнув струящимися волосами, вылетела в окно. Анотина оглядела меня и улыбнулась.

– Бедняжка, как забавно ты дрожишь! – воскликнула она.

Я кое-как поднялся на ноги, несколько опешив от подобной бесцеремонности.

– Рад, что повеселил вас, – холодно ответил я. Тут уж Анотина расхохоталась от души.

– Ну, ну… – ласково проворковала она, подскочила ко мне и обвила руками мою шею.

Для меня это было не меньшей неожиданностью, чем появление летучей головы. За краткий миг, который длилось объятие, я только успел пожалеть, что сейчас Анотина одета. И лишь когда она меня отпустила, до меня дошло, что это было вовсе не проявление нежности, а всего лишь жест ученого, желающего успокоить подопытного зверька. Похоже, я впадал в опасное заблуждение, забывая о том, что я – просто человеческий экземпляр.

– Мы прозвали ее Вызнайкой, – сообщила Анотина, отодвигаясь.

– Чудовищное создание… – пробормотал я.

– Да уж, не красотка, – с улыбкой согласилась она. – И все же какое поразительное устройство!

– Вы хотите сказать, это машина? – поразился я.

– Не совсем. Вызнайка – живая, и у нее, разумеется, нет ни мотора, ни металлических деталей, но действует она как хорошо отлаженный механизм. Слетает с башни, узнает, а потом, видимо, доставляет информацию своему хозяину. Лучи, которые она испускает, вбирают в себя и результаты наших исследований. Все мы много раз были объектами ее изучения и видели, как она точно так же зондирует и неодушевленные предметы.

– Это больно? – спросил я с содроганием.

– Ощущение непередаваемое. Но единственный неприятный момент – то, что на время перестаешь дышать, – объяснила Анотина.

Меня всего передернуло.

– А по-моему, это лучше, чем каждый день писать отчеты, – с натянутой улыбкой заметила Анотина.

– Но как эта штуковина летает? – продолжал удивляться я.

Женщина пожала плечами:

– А как летает остров? И что это за океан жидкой ртути? Наконец, зачем мы здесь? Все эти вопросы бессмысленны. Мы делаем свою работу и живем в надежде, что когда-нибудь вернемся к прежней жизни.

На языке вертелись тысячи возражений, но я понимал, что высказывать их – пустая трата времени. Как и предупреждал Мисрикс, в мире своей памяти Белоу был ограничен одним только воображением. Так что летучие головы и острова – это еще цветочки. Жаль только было этих людей, наивно веривших в то, что в каком-то ином мире у них была и настоящая жизнь, и истинная любовь, к которой они мечтали вернуться.

Анотина прервала мои раздумья, позвав меня завтракать. Я молча кивнул. Теперь мои мысли приняли несколько иное направление. Я думал о том, как жестоки мы к плодам своего воображения. Пробуждаясь от сна, мы начисто стираем целые миры, а обращаясь к собственной памяти, легкомысленно возвращаем к жизни усопших – только затем, чтобы вновь обречь их на умирание, когда наше внимание переключается на что-то другое.

Анотина отвела меня в комнату, которая, как я и предположил раньше, была столовой. На длинном столе были аккуратно сервированы две дымящиеся порции – будто только что с плиты.