Икона - Форсайт Фредерик - Страница 56

56

Раньше всё было просто. Если человека подозревали, его арестовывали и «поджаривали» до тех пор, пока не получали признание или доказательство ошибки. К 1990 году власти настояли на доказательстве виновности или по крайней мере на серьёзных уликах, прежде чем прибегнуть к допросу третьей степени. «Лайсандер» улик не оставит; его надо схватить на месте преступления. Для этого требуются осторожность и время.

Более того, Берлин — открытый город. Восточная зона практически оставалась советским сектором. Но Стена рухнула. Если спугнуть, виновный может легко сбежать — быстро промчаться по улицам к яркому свету Западного Берлина и спасению. Тогда будет слишком поздно.

Глава 10

Состав рабочего комитета ограничивался пятью членами. В него входили председатель геополитической группы, председатель стратегического комитета и председатель экономической группы. Плюс Сол Натансон — по его личной просьбе — и Найджел Ирвин. В основном председательствовал Ирвин, а остальные задавали вопросы.

— Давайте с самого начала выясним одну вещь, — начал Ральф Брук из экономического комитета. — Вы рассматриваете вопрос об убийстве этого Комарова?

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что такие убийства редко удаются, а в данном случае, даже если оно совершится, это проблему не решит.

— Почему этого нельзя сделать, Найджел?

— Я не сказал «нельзя». Просто чрезвычайно трудно. Этого человека исключительно хорошо охраняют. Его личный телохранитель и командир охраны не дурак.

— Но даже если это получится, это не поможет?

— Нет. Из него сделают мученика. Другой займёт его место и уничтожит страну. Вероятно, будет осуществлять ту же программу — наследие погибшего лидера.

— Тогда что же?

— Все действующие политики подвержены дестабилизации. Американская идея, по-моему.

На нескольких лицах промелькнули грустные улыбки. В своё время государственный департамент и ЦРУ пытались дестабилизировать нескольких левых лидеров других стран.

— Что для этого потребуется?

— Финансы.

— Нет проблемы, — сказал Соя Натансон. — Назовите сколько.

— Благодарю вас. Потом.

— И?…

— Некоторая техническая поддержка. В основном это можно купить. И человек.

— Что за человек?

— Человек, который поедет в Россию, чтобы сделать определённую работу. Очень хороший человек.

— Это ваша область. Если — и я говорю «если» в порядке обсуждения — Комарова можно дискредитировать, он потеряет народную поддержку. И что тогда, Найджел?

— Честно говоря, — ответил Ирвин, — в этом вся проблема. Комаров не просто шарлатан. Он обладает ловкостью, страстностью и харизмой. Он понимает и импонирует инстинктам русского народа. Он — икона.

— Он… что?

— Икона. Не религиозная картина, а символ. Он занимает нишу. Все нации нуждаются в чём-то, в какой-то личности или символе, в который они могли бы верить, который дал бы отчаявшимся массам людей чувство самосознания и отсюда — единства. Без объединяющего символа люди вовлекаются в межнациональные войны. Россия огромна, в ней много различных этнических групп. Коммунизм при всей своей жестокости обеспечивал единство. Единство по принуждению. Точно так же, как в Югославии. Мы видели, что произошло, когда отменили единство по принуждению. Для достижения единства по доброй воле необходим символ. У вас есть ваш государственный флаг, ваша слава, у нас — наша монархия. В настоящее время Игорь Комаров — их икона, и только нам известно, насколько она порочна и фальшива.

— И какова его стратегия?

— Как все демагоги, он будет играть на надеждах людей, их чаяниях, любви и ненависти, но главным образом на их страхе. Так он завоюет их сердца. Затем он сможет использовать свою власть для создания машины, которая осуществит цели «Чёрного манифеста».

— Но если его уничтожить? Возврат к хаосу? Даже к гражданской войне?

— Вероятно. Если только не ввести в это уравнение ещё одну, более привлекательную, икону. Достойную преданности русских людей.

— Такого человека нет, И никогда не было.

— О, такой был, — возразил Найджел Ирвин. — Когда-то давно. Он назывался царём Всея Руси.

Лэнгли, сентябрь 1990 года

Полковник Туркин, агент «Лайсандер», прислал срочное сообщение лично Джейсону Монку. Картинка на открытке изображала открытую террасу «Опера-кафе» в Восточном Берлине. Сообщение было коротким и невинным: «Надеюсь на новую встречу, с наилучшими пожеланиями, Хосе Мария». Открытка пришла в особый почтовый ящик ЦРУ в Бонне, а штамп указывал, что её опустили в Западном Берлине.

В Бонне сотрудники ЦРУ знали только то, что она предназначена Джейсону Монку, который находится в Лэнгли. Туда её и переслали. То, что она отправлена из Западного Берлина, ни о чём не говорило. Туркин просто бросил открытку со штампами в окно машины с западноберлинским номером, возвращавшейся на Запад. Он пробормотал «битте» удивлённому водителю и пошёл дальше. Когда его «хвост» завернул за угол, они ничего не увидели. Любезный берлинец отослал открытку из своей части города.

Небрежно написанная над текстом открытки дата казалась странной. Какая-то ошибка. Открытка отправлена восьмого сентября, и немец или испанец написали бы так: 8/9/90 — сначала день, затем месяц и гол. Но дата на открытке была написана по-американски: 9/23/90. Для Джейсона это значило: мне нужна встреча в 9.00 в сентябре 23-го числа. Цифры следовало читать наоборот. А подпись с испанским именем говорила: это важно и срочно.

Местом встречи, совершенно очевидно, назначалось «Опера-кафе» в Восточном Берлине.

На третье октября было назначено воссоединение секторов Берлина и всей Германии. Власти СССР придёт конец: на территорию бывшего социалистического города войдёт полиция Западного Берлина и возьмёт все в свои руки. Деятельность КГБ должна ограничиться намного меньшим отделом внутри советского посольства на Унтер-ден-Линден. Некоторым крупным оперативным отделам придётся вернуться в Москву. Туркин может уехать с ними. Если он хотел сбежать, то это время настало, но его жена и сын находились в Москве. В школах только что начался учебный год.

Ему надо было что-то передать, и он хотел сказать это лично своему другу. Срочно. В отличие от Туркина Монк знал об исчезновении «Делфи», «Ориона» и «Пегаса». И пока тянулись эти дни, Монк чувствовал себя больным от беспокойства.

* * *

Когда уехали все гости, кроме одного, копии всех документов, за исключением экземпляров, принадлежащих лично сэру Найджелу, сожгли под строгим наблюдением, пока не остался только пепел, разносимый ветром.

Ирвин улетел вместе с Натансоном, признательный последнему за полёт на его «Граммане» до Вашингтона. По непрослушиваемой системе телефонной связи он с самолёта позвонил в O.K. — округ Колумбия и договорился со старым другом позавтракать вместе, после чего удобно устроился в глубоком кожаном кресле напротив хозяина ранчо.

— Знаю, мы не должны задавать больше вопросов, — произнёс Сол Натансон, разливая по бокалам превосходное «Шардоннэ». — Но можно задать личный вопрос?

— Дорогой мой, конечно. Хотя не могу гарантировать, что отвечу на него.

— Я все равно спрошу. Вы приехали в Вайоминг с надеждой, что совет санкционирует какое-то действие, не так ли?

— Да, полагаю, что да. Но я думал, что вы все сказали лучше, чем я сам мог бы это сказать.

— Мы все были в шоке. Искренне. Но за столом сидели семь евреев. Почему вы?

Найджел Ирвин смотрел на проплывавшие внизу облака. Где-то под ними раскинулись огромные поля пшеницы, и там ещё шла уборка. Столько пищи! Перед его мысленным взором возникла другая картина из далёкого времени: британские томми не в силах сдержать рвоту; водители бульдозеров в масках, защищающих от зловония, сталкивают горы трупов в зияющие рвы; живые скелеты, протягивающие руки с вонючих нар, молча просящие пищи.