Сейчас или никогда - Адлер Элизабет - Страница 20

— Ну ладно, я задам вам такой же вопрос.

— Энигма, миссис Мэлоун, — выдохнул Гарри. — То есть загадка. Это единственное слово, с помощью которого можно описать вашу сущность. Энигма.

Мэл долго смотрела на него, не зная, что ответить.

— Я принимаю это, Гарри, в качестве комплимента. — С этими словами она повернулась и открыла дверь. — Спокойной ночи, Гарри, и на этот раз без шуток.

Она подняла руку, помахала и исчезла за дверью.

Глава 13

Мэл приехала в студию в семь часов утра. Запись передачи должна была начаться в десять, но она всегда приезжала раньше, чтобы проследить за подготовкой и убедиться, что все идет по плану.

— И это после того, как мы почти сто раз прогнали сценарий, — пожаловалась Бет, не понимая рвения подруги. — Мэл, после трех лет совместной работы пора бы уже доверять своей команде.

— Я все понимаю, но должна лично убедиться, что все идет нормально, — продолжала настаивать Мэл.

— Ну ладно, Бог с тобой, в конце концов это твое личное дело, — смирилась Бет. — Если тебе не спится по утрам, то выпей хотя бы чашку кофе и съешь пирожное.

Мэл взглянула на нее с возмущением.

— Ты предлагаешь мне кофеин и сахар? — взорвалась она и с тоской посмотрела на стоявшую перед Бет дымящуюся чашку кофе. — Ну хорошо, может, полчашки мне все-таки не помешает. Но только без сахара, — предупредила она подругу, которая уже налила ей почти полную чашку крепкого черного кофе, и закрыла глаза. — Изыди, сатана, не искушай меня! — произнесла она, словно молитву.

Потягивая кофе, она быстро проглядывала текст сценария, с каждой минутой убеждаясь, что он написан превосходно.

— Ну что ж, я уже готова принять свое второе лицо, — шутливо оповестила она Хелен Росс, которая была ее гримером с первого дня выхода ее шоу в эфир три года назад.

Хелен придирчиво осмотрела Мэл с ног до головы, обратив особое внимание на ее лицо и прическу.

— Ты всегда говоришь эти слова, но на самом деле мало отличаешься от сценического образа. Единственное, что нам остается сделать, так это подчеркнуть черты лица и наложить соответствующие тени, вот и все. Ты же знаешь, что телекамера требует особого подхода.

— Мне всегда становится легче на душе, когда я думаю, что практически ничем не отличаюсь от других людей. — Мэл плюхнулась в кресло и пристально посмотрела на себя в зеркало. — Но если говорить откровенно, то телезрители видят на экране не меня, а совершенно другую женщину.

Хелен покачала головой, выражая несогласие с ней. Одновременно она готовила крем для макияжа. — Хелен?

Та вопросительно посмотрела на отражение Мэл в зеркале.

— Как ты думаешь, я действительно навязываю всем свою волю?

Хелен рассмеялась:

— Нет, не думаю, но знаю многих людей, которые придерживаются именно такой точки зрения.

Мэл насупилась и критически посмотрела на себя в зеркало.

— Думаю, они правы, — глубоко вздохнув, сказала она. — Но это мое шоу, и если я не буду контролировать весь процесс подготовки, то оно никогда не станет самым популярным.

— Совершенно верно, — поддержала ее Хелен.

Пока Хелен обрабатывала ее лицо, Мэл еще раз пробежала глазами текст сценария, но сконцентрироваться так и не смогла. Мысли то и дело возвращались к тому, о чем она думала почти всю ночь: что сейчас делает Гарри Джордан? Она представляла его то мчащимся на велосипеде со своей собакой, то гуляющим в парке, то сидящим перед телевизором, то спешащим в магазин за продуктами. Она вспоминала его крепкое тело, прижатое к ней на заднем сиденье такси, и думала: наверное, хорошо было бы провести с ним ночь. И всегда он был в своих потертых джинсах и такой же кожаной куртке. Почему он так небрежно одевается? Неужели ему безразлично, как к этому относятся женщины?

Что он делает сейчас? Скорее всего сидит в полицейском участке.

Она перевернула очередную страницу сценария и попыталась сосредоточиться. Сейчас не время ломать себе голову над личной жизнью какого-то бостонского детектива. Надо хорошенько подготовиться к съемкам программы.

В конце долгого и трудного рабочего дня Мэллори собрала всю свою команду, и они отправились в небольшой китайский ресторан неподалеку от студии. Там все поужинали, попутно вспоминая самые интересные и смешные эпизоды недавней съемки, а Мэл ограничилась лишь чашкой жасминового чая и практически не принимала участия в общем веселом застолье.

Домой она вернулась только в девять часов вечера и, как только переступила порог дома, сразу же почувствовала необыкновенно приятный запах. Она закрыла глаза 87 и вдруг подумала, что ей это почудилось. Но на столе стояла большая хрустальная ваза с огромным букетом белой сирени, кремовых роз и белых лилий. А рядом с вазой лежала почтовая открытка. Она уже знала, от кого эти цветы, но не могла понять, как Гарри Джордан узнал о ее пристрастиях.

Кроме открытки и цветов на столе лежал небольшой пакет. Скинув туфли, Мэл схватила пакет и открытку и поспешила в гостиную, где, уютно устроившись в мягком кресле, принялась читать послание.

«Энигма, — говорилось в открытке, — это нечто загадочное и в высшей степени таинственное. Так обычно называют людей, поступки и жизнь которых остаются загадкой для окружающих. Происходит от греческого слова „ainigmа“».

— Остроумно, Гарри, — сказала Мэл, все еще разглядывая открытку, — очень остроумно.

Затем она посмотрела на небольшой пакет. Он был завернут в яркую упаковочную бумагу с тисненными золотом рождественскими поздравлениями и пожеланиями счастья и перевязан красной лентой с большим бантом. Она вскрыла его и обнаружила компакт-диск со знаменитой музыкой Эдуарда Элгара под названием «Вариации энигмы». Мэл вставила диск в проигрыватель и, усевшись на пол, под звуки этой волшебной музыки полностью ушла в воспоминания своего детства.

Она выросла в небольшом провинциальном городке Голдене, но родилась совсем в другом месте. Сюда они с матерью переехали после того, как однажды ночью ушел отец и больше не вернулся. Мэри Мэллори все еще помнила его — высокий, коренастый, с обветренным лицом и огромным шрамом на подбородке. И еще у него была жуткая татуировка на правой руке с изображением пышногрудой русалки, выполненным так искусно, что когда он хотел позлить жену или смутить дочь, сгибал руку, и ее огромные груди колыхались, как живые. Мэллори с матерью смущенно отводили глаза, а он хохотал над их старомодной целомудренностью.

В молодые годы он был моряком и очень любил рассказывать об этом, особенно в подпитии, а таким он был практически всегда. Последние годы отец работал кочегаром на небольших торговых судах и постоянно болтался в море между Сиэтлом и какими-то азиатскими странами. На самом деле, конечно, никакого моря и уж тем более других стран он не видел, так как все время проводил в тесной и душной кочегарке, выходя на берег только в больших портах. Все, что отец помнил о своих морских вояжах, была неимоверная жара кочегарки и угольная пыль, которую он глотал каждый день. Конечно, изредка он выходил на верхнюю палубу покурить и подышать свежим воздухом, но через несколько минут снова возвращался в жаркую преисподнюю натужно гудящего чрева судна.

Он был извергом, издеваясь над беззащитной женщиной, ее матерью. Спальня Мэри находилась рядом со спальней родителей, и она слышала, как он глумился над матерью. Точнее сказать, он просто терроризировал ее своими сексуальными фантазиями и при этом все время ссылался на свои амурные похождения в экзотических портах Макао, Тайбея или Гонолулу.

— Знаешь, как они это делают? — приставал он к ней. — Очень просто. Они крепко сжимают ноги и работают мышцами. — При этом он орал на нее прокуренным сиплым голосом и требовал, чтобы она проделывала то же самое. Только потом Мэри поняла, какого мужества и терпения матери стоило, чтобы выносить все эти муки и не будить ребенка криком. — Ты никчемная и совершенно бесполезная баба, — говорил он, когда оказывался несостоятельным как мужчина. — Ты ничтожество, ты мерзкая тварь, животное! Ты просто старуха, которую давно уже пора отправить на кладбище!