Берегись вурдалака - Абаринова-Кожухова Елизавета - Страница 24

24

— Ну и как?

— Что — ну и как? Она, оказывается, живет совсем в другом месте, и даже в другой стране, а к этому идиотскому клубу имени себя любимой никакого отношения не имеет!

— Ну так что будем делать? — задался практическим вопросом первый Каширский.

— Идемте! — Второй столь решительно поднялся, что кресло откатилось в угол подсобки и чуть не опрокинуло какой-то навороченный агрегат.

Когда они возвратились в залу заседаний, там шло обсуждение жизненно важного вопроса о задолженностях по членским взносам.

— Ну? — князь Григорий исподлобья глянул на Каширских.

Анатолий Михалыч не спеша прокашлялся:

— Господа! Самозванец — это я. А вот вам истинный Каширский.

Произнеся это, он энергично пожал руку своему сопернику, а сам покинул контору столь резво, что никто даже не успел его остановить.

— Ну что ж, господин Каширский, добро пожаловать у наше обшество, — блеснув клыками, гостеприимно пригласил князь Григорий, после чего бросил недвусмысленный взор на Гробослава: — А с тобой, друг любезный, мы еще разберемся.

— В каком смысле? — пролепетал Гробослав.

— Значит, самозванцеу приводим? — задушевным голосом осведомился князь. — А я-то, наивный, считал тебя у числе самых верных сподвижникоу, на которых у трудный день могу положиться…

Гробослав пал на колени:

— Князь, не виноватый я! Он сам позвонил!

— Куда он тебе позвонил? — отмахнулся князь Григорий, словно от надоедливой мухи.

— На передачу, в прямой эфир, — совсем тихонько произнес Гробослав.

— Ах, на переда-ачу! — обрадовался князь Григорий. — Уж не на ту ли передачу, где ты поливал грязью несчастную вдову, как ее?.. — обернулся князь к Альберту.

— Ольга Ивановна Шушакова, — услужливо подсказал барон.

— Сам знаю! — Князь Григорий вновь оборотился к Гробославу. — Значит, самозванцеу подсовываем — раз. Клеветой занимаемся — два…

— Но ты же сам, князь…

— Что — сам? Может быть, ты ешчё скажешь, что это я тебе велел вдову обижать? А?! — И, выдержав приличную паузу, князь проговорил, будто выплюнул: — Пшел вон.

Гробослав, даже не пытаясь встать с колен, обреченно пополз на четвереньках к двери, волоча за собой сумку с диктофоном. Остальные сидели молча, избегая глядеть не только на опозоренного Гробослава, но и друг на друга.

Первым прервал молчание барон Альберт:

— Князь, а ведь Гробослав еще и…

— После доложишь, — оборвал князь. — Ну, служивые, чего приумолкли? И вообще, на чем мы остановились — на членских взносах? Тогда продолжим, неча время терять.

Юноша-секретарь встал и, поминутно заглядывая в лаптоп, принялся зачитывать имена должников и суммы недоуплаченных взносов. Собрание понемногу возвращалось в свое рутинное течение.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ОПАСНЫЕ ИГРЫ

Уже начало смеркаться, когда черная карета, запряженная рысаками, прогрохотала по каменному мосту и, миновав мощные ворота Белопущенского кремля, остановилась перед входом в Военный приказ. Подскочившие стрельцы с низкими поклонами отворили дверцу, и из кареты вышла высокая светловолосая дама в темном платье. A уже на крыльце ее лично приветствовал воевода Селифан:

— O, Анна Сергеевна, вы приехали! — Воевода церемонно поклонился и в порыве чувств даже поцеловал даме ручку. — A мы вас так ждали… Барон Альберт готов побеседовать с вами хоть сей миг.

— Ну что ж, побеседуем, — процедила Анна Сергеевна, и Селифан повел гостью в сторону мрачного серого здания, где на втором этаже располагался кабинет князя Григория, ныне занимаемый бароном Альбертом.

(Елизавета Абаринова-Кожухова, «Дверь в преисподнюю»)

Трудно было бы узнать ту опушку леса, где каких-то несколько недель назад воевода Селифан вел дружинников князя Григория на очередной ратный подвиг. Теперь здесь, конечно же, не было никаких сугробов, да и вообще ничего, напоминавшего зиму. Еще бы на несколько градусов выше, и погода была бы почти летняя.

Но если декорации сильно изменились, то действующие лица (не считая отсутствующих Надежды и Гробослава) оставались теми же самыми, разве что поменяли наряды.

Доблестные воины, числом десять человек, теперь были одеты не в одинаковые «скрепочные» кольчуги, а в одинаковые кеды, красные спортивные трусы и майки. Вместо картонных мечей они держали в руках ломики — но отнюдь не картонные, и даже не деревянные, а металлические.

Переменил внешний облик и их командир, бравый воевода Селифан. Он красовался в кителе, штанах-галифе и фуражке темно-зеленой защитной расцветки.

Несмотря на, прямо скажем, не самую жаркую погоду, княжеские дружинники не испытывали чувства холода: только что они «для разогреву» совершили пробежку по пересеченной местности, а потом еще и серию гимнастических упражнений с ломиками.

Удовлетворившись физической подготовкой своих подопечных, воевода решил, что пора позаботиться и об их душевном здоровье.

— Ребята, вы не должны ни на миг забывать о своем особом предназначении, — негромко говорил Селифан, расхаживая вдоль строя и в упор разглядывая лица воинов. — А ваше первое и главное назначение — сражаться за дело справедливости, то есть выполнять волю нашего вождя князя Григория. Выполнять слепо, без раздумий и вопросов навроде «зачем» и «для чего».

Селифан говорил веско и уверенно, словно вбивая гвозди. Но некоторые из его подчиненных чувствовали что-то необычное в поведении воеводы — какую-то чуть заметную суетливость и беспокойство, которые он всячески стремился скрыть, но каковые то и дело давали о себе знать.

Произнеся краткое вступление, Селифан извлек из кармана зажигалку, высек огонь, но, похлопав себя по другому карману, папиросницы там не обнаружил.

Селифан еще раз прошелся вдоль шеренги и остановился возле самого младшего из дружинников:

— Володя, сбегай до третьего окопа — кажется, я там свой портсигар позабыл.

Володя сорвался с места, чтобы выполнять приказ, но Селифан по-отечески положил ему руку на плечо:

— Да погоди ты, торопыга, накинь что-нибудь, не лето все-таки.

Володя послушно набросил джинсовую куртку и резво побежал по тропинке, на ходу подтягивая спортивные трусы, которые были ему явно не по размеру.

К Володе все воины относились почти как к «сыну полка» и уважали за старательность и требовательность к себе: он всегда стремился выполнять все задания наряду со старшими и неизменно отвергал любые предложения снизить нагрузки, учитывая возраст и далеко не богатырское телосложение.

Рассеянно проводив Володю взглядом, Селифан продолжал свою речь:

— Вам не нужно думать ни о чем — князь Григорий думает за вас. Намедни я имел счастье лицезреть нашего Вождя и говорить с ним лично… Ну, что замолкли? Кричите — да здравствует князь Григорий!

— Да здравствует князь Григорий! — троекратно прокричали дружинники, вскинув над головами ломики.

— Ну вот и прекрасно, — думая о чем-то другом, невпопад сказал воевода. — Всем спасибо, на сегодня всё. Одеваемся и возвращаемся в город.

Пока его дружинники облачались в «демисезонные» наряды и складывали ломики в спортивную сумку, Селифан внимательно наблюдал за ними, словно на что-то решаясь. И когда воины уже собрались было покинуть опушку, воевода подошел к одному из парней:

— Аркадий, задержись ненадолго. И скажи Федору со Степаном, чтобы тоже остались. Мне с вами потолковать надобно.

Селифан был воякой до мозга костей и свою дружину воспитывал в соответствующем духе. Но то, что ему сейчас предстояло сказать, входило в определенные противоречия с его представлениями о воинской чести и доблести. То есть вообще-то умом Селифан понимал, что без ЭТОГО в их общем деле не обойтись, но считал, что ЭТО мог бы осуществить кто-то другой, имеющий и склонность, и сноровку в выполнении подобных поручений. Однако князь Григорий настоял на том, что ЭТО должны совершить именно подопечные Селифана, а князю Григорию он привык доверять и подчиняться беспрекословно.