Вчера будет война - Буркатовский Сергей Борисович - Страница 27

27

– У нас тут курящих мало – служба быстро отучивает, – усмехнулся тот самым уголком губ. – Но пепельницу сейчас организуем.

– Не надо. Раз уж курение не соответствует специфике – до утра перебьюсь.

Лемехов кивнул. А гость-то ничего. Кажется немного высокомерным, но дело у него, видимо, действительно важное. Раз уж от курева отказался. Сам он после училища отвыкал полгода.

Через пару минут, после стука и капитанского «Войдите!», на пороге появился невысокий кряжистый старшина.

– Товарищ старший лейтенант, старшина Томилин по вашему приказанию прибыл!

– Вольно, старшина. Закройте дверь. Это товарищ из самой Москвы, выполняет спецзадание. Я рекомендовал вас как самого опытного следопыта заставы. Прошу вас, товарищ Прунскас.

– Товарищи пограничники. Через несколько дней на участке вашей заставы возможен переход с той стороны нашего сотрудника. Моя задача – проинспектировать обустроенное на участке вашей заставы окно перехода и в условленное время обеспечить нашему встречу и прикрытие. Сегодня ночью, – обратился прибалт к Лемехову, – прошу вас выделить в мое распоряжение старшину Томилина и еще одного бойца из лучших стрелков заставы для рекогносцировки на местности. Предоставьте нам также хороший бинокль. И маскхалаты. А сейчас давайте изучим местность по карте.

Пограничники показали место «окна» на карте, дополнив фотографиями и словесным описанием. Не вполне удобный берег с нашей стороны (съехать вниз по глинистому склону было легко, а вот взобраться обратно, да еще после заплыва через Буг – непросто) компенсировался уж больно хорошими подходами «с той стороны». К тому же немцы этот участок навещали редко, да и жилья на той стороне было, что называется, кот наплакал.

На закате идти было бессмысленно – солнце в глаза. Старлей отвел гостя в столовую, поужинали. Лемехов живо интересовался московскими новостями (в основном театральными), Прунскас отвечал. На околопрофессиональные темы – отвечал, подумав. На заданный намеком вопрос о скорой войне намеком же и ответил, мол, вот через несколько дней и узнаем, чем расположил к себе пограничника окончательно. Оказаться хоть краешком причастным к операции такой важности, как ни крути, приятно.

Когда солнце скрылось за деревьями, Лемехов провел гостя на склад, за маскировочными халатами. Московский визитер потребовал пакет, сложил туда документы (в основном, туфту – благо старлей профессионально-вежливо отвернулся) и, запечатав своей личной печатью, вручил начальнику заставы с приказанием положить в сейф до их возвращения.

Третьим в группе оказался рядовой-якут. Кстати сказать, лица на заставе были в основном славянские, других было мало. Осмотрели друг друга (дотошность старшины Томилина внушала уважение), вышли в ночь.

Быстро дойти до кабинета старлею не удалось – перехватил политрук, минут пятнадцать обсуждали спущенные вчера сверху изменения в акцентах политической подготовки. Добравшись, наконец, до кабинета, он отпер сейф – положить оставленный гостем конверт с документами – и замер. Эту, вот именно эту печать он явно видел не более пары часов назад. Ну да, точно. На пакете с адресованным ему приказом. Конечно, тот сургуч уже изошел на крошево, и сравнить было нельзя – но… А ведь лейтенант ГБ запечатывал конверт с документами уже здесь, при нем! И «московская» печать на сургуче просто обязана была быть другой! Печать… Печать на приказе! Что-то там было… Подскочив к столу, он быстро открыл папку, куда два часа назад положил адресованный ему приказ о содействии. Печать была… не такой. Бледноватой и вроде бы не совсем круглой.

– Дежурный! Заставу в ружье, но тихо. Не кричать, не греметь. Построение – во дворе, быть готовым к прочесыванию местности. Ждать приказа. Двоих к воротам, в мое распоряжение, живо.

На заставе поднялась суета. Старлей выскочил во двор, закрепил фуражку подбородочным ремешком, махнул рукой двум озирающимся у ворот пограничникам: «За мной!»

Стараясь не шуметь, Лемехов бежал по знакомой тропе. Бойцы отставали – по физподготовке со старшим лейтенантом на его заставе мало кто мог сравниться. До указанной прибалту точки оставалась всего верста, как вдруг даже не слухом, а каким-то шестым, «пограничным» чувством он ошутил два слабых хлопка – слишком слабых для «ТТ» или «нагана» и уж тем более – для винтовки. Сердце пропустило такт, он наддал еще, уже понимая, что опоздал. Бойцы отстали безнадежно, но Лемехову было не до них. Неглубокая ложбинка уходила вправо, к воде. Скользя по примятой минут двадцать назад скользкой от вечерней росы траве, старлей проскользнул к дереву. Старшина Томилин сполз по скату прибрежного бугорка, его развернуло лицом вверх. Из-под белесых волос под широкую спину текла черная в неверном свете остатков зари кровь. Лучший стрелок заставы Тюленев уткнул лицо в рукав, винтовка валялась рядом. Сзади приближался топот отставших, от реки доносился мерный плеск. Внезапно на фоне светлого песка берегового откоса мелькнула тень.

– Сссука.

Старлей поднял винтовку якута. Передернул затвор. Попытался успокоиться. Встал на одно колено – «как учили». Поймал бредущую уже по пояс в воде у того берега еле заметную фигуру. Отбросил все лишнее на данный момент – собственный позор, набегающий сзади топот, вздохнул глубоко, но без напряга и в короткую, очень короткую паузу между ударами сердца – выстрелил. Потом еще. Фигура сломалась, начала оседать в воду. Оставшиеся три пули пограничник выпустил уже наугад, в реку, туда, куда опало тело.

На том берегу тоже бухнуло. Закричали: «Хальт!», лучи фонарей рванулись по дальнему урезу воды, метрах в пятистах правее… По песку им бежать минут пять. Вытащить труп на свою сторону все одно не успеть. Сзади охнул кто-то из подбежавших.

– Симаков. Заставу не выводить. Нарядам на линии – усилить бдительность. Сюда – особиста и политрука. Пусть возьмут четверых, принесут фотоаппарат с магнием и фонари. И носилки. Водителя «эмки» – разоружить и задержать. Сообщить в отряд – у нас уход, убиты двое пограничников. Нарушитель как минимум тяжело ранен. Пусть высылают следственную группу.

Мучительно хотелось застрелиться, дур-рак, идиот. Развесил уши перед московским гостем! Теперь все, теперь конец – но только в свой черед. Нужно будет рассказать все, что запомнил, малейшие нюансы. Легкого выхода он не заслужил.

* * *

Поздно мы с тобой поняли,

Что вдвоем вдвойне веселей

Даже проплывать по небу,

А не то что жить на земле.

С. Микоян и ВИА «Цветы». «Звездочка», первое исполнение – предположительно, Красноярск, 1972

Путевку Андрею выписали аж во Владимир, на электромеханический. Всего-то делов – отвезти коробку амперметров и забрать по накладной три десятка катушек трансформаторного провода. В принципе, провод они обычно брали в Кольчугине, и другие водилы катались туда каждый день. Но тут снабженцы закрутили какую-то хитрую схему (слово «бартер» было не в ходу), и в результате намотать на колеса предстояло километров двести пятьдесят. До того в основном гоняли до станции и назад, ну и по близлежащим колхозам. Так что поехал Андрей с удовольствием – он всегда кружению по городу предпочитал трассу.

Что приятно – за экспедитора с ним направили Наташку. С того вечера, когда Андрей нарисовал ее у себя в комнатушке, они почти не встречались, Андрею даже казалось, что она его избегает. Живущая в соседней с Наташкой выгородке Анюта из бухгалтерии «по секрету» растрезвонила всему заводу, что портрет теперь висит у Наташки на стене. Автора портрета долго искать не пришлось – Андрей как художник уже пользовался в заводских кругах широкой известностью. Естественно, не обошлось без подколок – вот Наташка, видимо, и стушевалась. Но тут же было совсем другое дело – официальная командировка.

Так что в кабину она заскочила безо всяких следов смущения, да еще и глазками стрельнула, устраиваясь поудобнее. Андрей не возражал.