Мистики и маги Тибета - Давид-Ниэль Александра - Страница 66

Как только вы представили себе образ Дорджи Налджормы, возникающий из слога "ма", нужно отождествиться с ней. После этого вы созерцаете букву "а" на месте ее пупка и букву "ха" (одна из букв тибетского алфавита) на ее макушке. Медленные глубокие вдыхания, действуя наподобие кузнечных мехов, раздувают тлеющий под пеплом огонь. Это пламя находится в "а" и имеет форму небольшого комочка (тибетское сравнение: "круглый как овечий помет и такой же величины".). Каждый вдох дает ощущение воздушной струи, проникающей в живот до пупка и раздувающей огонь. За каждым глубоким вдохом следует задержка дыхания, причем продолжительность ее постепенно возрастает. Мысль продолжает сосредоточенно следить за рождением пламени, поднимающимся по вене "ума", проходящей вертикально в центре тела.

Тибетцы заимствовали у индусов три магические вены, играющие важную роль в духовной тренировке йогов. Мистические вены, впрочем, не имеют ни малейшего отношения к кровеносным венам. Это тончайшие нервные нити, исполняющие роль проводников энергии. Помимо трех главных вен, именуемых тибетцами "рома", "ума", "киангма", имеется много других. По мнению ученых мистиков, такой вид нервной сети не имеет никакой физической сущности – это только фиктивное, воображаемое представление токов энергии. Субъективные видения и сопровождающие их ощущения координируются рядом постепенных изменений. Вдохи, задержки дыхания и выдохи производятся ритмично, причем безостановочно повторяется мистическая формула. Внимание необходимо полностью сосредоточить на видении огня и связанным с ним ощущением теплоты, исключив все другие мысли или мысленные образы.

Все упражнение состоит из десяти частей или этапов, следующих один за другим без перерыва.

Привожу краткое изложение десяти этапов упражнения:

1. В воображении создается и созерцается образ "ума" – центральной "вены" в волос толщиной. Она наполнена вздымающимся по ней пламенем. При дыхании через пламя проходит воздушная струя.

2. Вена расширяется до размеров мизинца.

3. Толщина вены доходит до толщины руки.

4. Вена наполняет все тело и имеет теперь вид трубы, вмещающей печную топку.

5. Тело не ощущается. Непомерно раздувшаяся вена вмещает теперь всю вселенную, и налджорпа впадает в состояние экстаза, он чувствует, будто превращается в развеваемое ветром пламя среди пылающих волн огненного океана.

Новички, не имеющие еще опыта длительной медитации, проходят через эти пять этапов быстрее, чем более опытные. Последние, погружаясь в созерцание, задерживаются на каждом из них дольше. Тем не менее, чтобы достигнуть пятого этапа, даже самому проворному ученику требуется не меньше часа.

Затем субъективные видения повторяются в обратном порядке.

6. Буря стихает. Волны бушующего пламени постепенно спадают и успокаиваются. Пылающий океан уменьшается и, наконец, поглощается телом.

7. Вена не превышает толщины руки.

8. Вена сужается до размеров толщины мизинца.

9. Вена теперь не толще волоса.

10. Вена исчезает. Видение огня, так же как и другие формы и образы, становятся невидимыми. Равным образом рассеиваются представления о каких бы то ни было предметах. Сознание тонет в "Великой Пустоте", двойственность воспринимающего субъекта и воспринимаемого объекта больше не существует.

Продолжительность транса обусловлена степенью умственного и духовного развития налджорпы.

Это упражнение, включая пять последних этапов или без них, можно повторять несколько раз в день или в любое время, когда холод дает себя чувствовать, но собственно тренировка состоит в утренних упражнениях.

Милареспа прибег к "тумо", когда в результате снежного обвала оказался пленником в своей пещере в Латши Кханг (гора Эверест) и был вынужден прожить в ней почти без припасов до весны. Это приключение Милареспа воспел в знаменитых на Тибете стихах. Цитирую отрывок из них в вольном переводе:

Когда постыла мне мирская суета,

И я на склонах Латши Кханг искал уединения.

Тогда Земля и Небо сговорились

И бурю-вестника послали мне.

В союз воды и воздуха стихии

С грядою мрачных туч вступив,

Луну и Солнце полонили.

На звезды маленькие вихрем налетели

И сдули их с темнеющего неба,

В туманный саван звезды взрослые окутав,

И снег пошел тогда и шел без перерыва

Девять ночей и девять дней. Большие хлопья

Были густы как клочья шерсти,

Они летели вниз, порхая точно птицы.

Снежинки мелкие, словно горох или горчицы зерна

Спускались, скатывались и кружились в вихре.

Неописуема была беспредельность снежных масс:

Вверху снег покрывал ледниковые гребни,

Далеко внизу снежный океан затопил лес до макушек

деревьев.

Снег выбелил черные горы,

Мороз выгладил волнистые воды озер,

И голубые ручьи скрылись под ледовым покровом.

Засыпанные снегом горы и лощины превратились в равнину,

Люди в деревнях были, как узники в темницах,

Домашние животные голодали

Птицы и дикие звери постились,

Мыши и крысы хоронились в земле под снежной печатью,

как клады.

В эту пору бедствия

Снег и зимняя вьюга вступили на белой горе

В битву с моей легкой одеждой.

Падающий снег таял на мне, превращаясь в ручеек.

Ревущий ураган бессильно бился о тонкую ткань платья,

Облекавшего мое пылающее тело.

Здесь воин бился за жизнь, сражаясь со смертью,

И, одержав победу, я преподал отшельникам

Пример, свидетельствующий о великой добродетели "тумо".

Милареспа поэтически описывает свои впечатления, но в них нет ничего исключительного. Многие тибетские анахореты зимуют в таких же условиях. Разница заключается в том, что Милареспа был отрезан снегами неожиданно, не имея необходимых запасов провизии, и в плохо защищенном месте.

Я не настолько безрассудно самонадеянна, чтобы сравнивать свое зимнее "дачное" платье и житье в нем в горах Тибета с подвижничеством отшельников типа Милареспы. Но описываемый в его стихах пейзаж мне хорошо знаком. Часто – и даже недалеко от того же Латши Кханга – я имела возможность созерцать подобные пейзажи с вершины своего уединения и, хотя я не испытывала недостатка в провизии и топливе, и могла разжигать костер, все же я имею право судить о суровости этого необычайного существования. Я вспоминаю великое, ничем не нарушаемое безмолвие, восхитительное одиночество, невыразимый покой, затопивший мою пещеру… Не думаю, что нужно сожалеть о тех, кто проводит там свои дни. Они достойны скорее зависти, чем сожаления.