Гиппопотам - Фрай Стивен - Страница 33

– Здесь деньги, достаточные, чтобы отплатить его учебу до конца, – сказал он. – Вы позаботьтесь о том, пожалуйста, чтобы он получил прекрасную стипендию для частной школы.

– Ну, я полагаю, мистер Логан, что это зависит скорее от того, насколько мальчик умен и с каким прилежанием относится он к учебе. Стипендия – это навряд ли такая вещь, которую можно...

– Майкл самый умный и самый прилежный. А сейчас, пожалуйста, я повидаюсь с ним.

За юным Логаном послали мальчика.

Пока они его поджидали, Альберт снова обратился к директору:

– Я хочу сказать еще, доктор Уолентайн. Возможно, что вы считаете моего сына и меня еврейскими людьми.

– Помилуйте, мистер Логан, я не привержен...

– Надо понимать, что мы не еврейские люди. Майкл не еврейский мальчик. Он мальчик англиканской церкви. Я сейчас собираюсь в Европу, но у меня остаются здесь, в Англии, друзья. Если в мои уши попадет, что хотя бы один-единственный человек предполагает или делает утверждение, что Майкл еврейский мальчик, я, возможно, вернусь назад, чтобы забрать его и чтобы ударить вас моими кулаками, доктор Уолентайн, с силой, достаточной, чтобы вы умерли.

– Мистер Логан!

– Вот он сейчас идет. Мы пойдем погулять, он и я... он с нами.

Пока ошеломленный доктор Валентайн размышлял над этими пугающими угрозами, Майкл показывал отцу озеро, выпас для пони, крикетное поле и рощу, в которой он с друзьями играл в индейцев и ковбоев.

Альберт говорил на смеси идиша с венгерским. Майкл отвечал по-английски.

– Тебе уже семь лет, Майкл. Ты достаточно взрослый, чтобы разбираться в фактах жизни.

– Да все в порядке, отец. Я все уже знаю.

– Знаешь?

– Мужчина писает внутрь женщины, и у нее рождается ребенок. Мне Уоллис сказал. Староста нашей спальни.

– Что за младенец. Я не об этом говорю; кстати, передай своему другу Воллису, что с мочеиспусканием оно ничего общего не имеет. Я говорю о настоящих фактах.

– Настоящих фактах?

– Скажи мне, Майкл Логан, в какой стране ты родился?

– В Венгрии, – ответил Майкл и выпятил грудь.

– НЕТ! – Альберт с силой встряхнул сына. – Неправильно. Скажи еще раз. В какой стране ты родился?

Майкл изумленно уставился на отца.

– В Чехословакии? – неуверенно и испуганно произнес он.

– НЕТ!

– Нет?

– Нет! Ты родом из Англии. Ты англичанин.

– Да, конечно, но родился-то я...

– Ты родился в Хантингдоне. И вырос в Хантингдоне. Твоя религия?

Таким Майкл отца ни разу еще не видел. Таким сильным и таким сердитым.

– Англиканская?

– ДА! – Альберт поцеловал сына. – Умница. Ты меня понял. Если не хочешь лишиться жизни и заслужить мое вечное проклятие, никогда, никогда, ни единой живой душе не говори, что ты еврей. Ты понял?

– Но почему же?

– Почему? Потому что немцы идут, вот почему. Они говорят, что это не так, но, поверь мне, это так. Когда придут нацисты, они заберут всех евреев. Так что и ты не еврей, и твоя сестра не еврейка. Ты не знаком с евреями, не встречаешься с евреями и никогда с евреями не разговаривал. Ты – Майкл Логан из Уитон-Чейз, Хантингдон. Вместе с тобой живут твои дядья и тетки, приехавшие из-за границы. Они лютеране.

– Ну и конечно, со мной живешь ты.

– Конечно, – сказал Альберт. – Я тоже живу с тобой. Конечно.

Через полгода Майкл получил письмо с экзотическим штемпелем на конверте.

– Иерусалим! – воскликнул один из его друзей. – Логан получил письмо из Жидосалима!

– Мой дядя служит в армии в Палестине, – небрежным тоном сообщил Майкл. – Мандат, так это называется.

– А Логан-то жид!

– Ни фига я не жид!

– Жалкий жидовский жиденок!

– Что у вас тут такое?

Майкл испуганно обернулся – это Эдвард Уоллис протиснулся плечом вперед сквозь небольшую толпу обступивших Майкла мальчишек. Уоллис был старше Майкла и славился умением безжалостно уничтожать людей одними только словами.

– Логанштейн получил письмо из еврейской земли.

– Он жид. Сразу видно. Глянь на его нос.

– Круглоголовый, точно. «Круглоголовыми» именовались на школьном

жаргоне те, кто был обрезан, – в отличие от необрезанных «кавалеров».[191]

Уоллис сверху вниз глянул на Майкла, потом, словно приняв решение, пробежался глазами по лицам мальчиков. Майкл внутренне подобрался. Во рту у него пересохло, ему казалось, что он вот-вот грохнется в обморок от страха.

Наконец Уоллис заговорил.

– Хватит чушь-то пороть, – сказал он. – Никакой Логан не жалкий жид, он жалкий шотландец вроде меня. И кстати, мне известно, Хатчинсон, что это ты у нас круглоголовый, не говоря уж о том, что нос у тебя – самый большой в цивилизованном мире. Он такой большой, что газеты поговаривают о планах эвакуации детей Ист-Энда в твою левую ноздрю, чтобы они посидели в ней до конца войны.

Волна издевательского хохота накрыла Хатчинсона с головой, а Майклу пришлось судорожно поджать паховые мышцы, чтобы не описаться от облегчения. Уоллис с лукавой улыбкой повернулся к нему:

– Чур, марки мои, Мак-Логи, я их собираю.

Майкл, благодарно улыбаясь, оторвал уголок конверта и вручил его Уоллису. Уоллис же легонько двинул Майкла по затылку и сказал, что если тот будет и дальше щериться, точно макака, так он ему ребра пересчитает.

– Извини, Уоллис.

После этого Майкл побежал в школьный сортир, чтобы в одиночестве прочитать письмо. Письмо было от дяди Амоса. И по сей день Майкл жалеет, что не прочел его более внимательно. Все, что он себе позволил, это быстро пробежаться глазами по строкам, перед тем как разодрать письмо в клочья и спустить в унитаз.

Теперь он способен припомнить лишь несколько фраз. Дядя Амос писал, что через два дня после того, как Чемберлен объявил войну Германии, отца Майкла расстреляли нацисты. И еще что-то о Берлине, о жизни в гетто, о согревавшей других душевной теплоте. Альберт Голан был героем еврейского народа, великим человеком. Сыну его, Мойше Голану, следует гордиться отцом и вечно его помнить.

На следующий день дяди Майкла – Ричард и Герберт, как теперь именовались Луис и Руди – приехали, чтобы забрать Майкла из школы.

III

Деньги, разумеется, кончились. Все – вырученные от продажи фермы в Чехословакии, полученные как за последние несколько лет работы на министерство, так и за долю Альберта в двух сахарных заводах. Следующие три года, которые Майклу предстояло провести в подготовительной школе доктора Валентайна, были оплачены. Но вот потом...

– Я наверняка получу школьную стипендию, – сказал Майкл. – А в каникулы буду работать, чтобы оплатить учебу Ребекки.

– Тебе еще нет и десяти, Майкл, – сказала тетя Розель, ныне тетя Роза. – Мы оплатим твою школу. Мы все станем работать, заботиться о вас обоих. Мы будем гордиться такими сыном и дочерью.

Тем не менее работу Майкл нашел. Каждый день школьных каникул он отдавал заработку. Сначала он работал разносчиком заказов в хантингдонской пекарне, потом, получив стипендию, которая позволяла учиться в частной школе, собрал всех родственников и сделал им предложение.

– Миссис Андерсон уже в преклонных летах, – сказал он. – Она собирается продать свой магазинчик. Почему бы нам его не купить?

– Разве мы можем себе это позволить?

– Мы можем продать наш дом и жить над магазином. Я навел справки. Места там для нас хватит. Будет тесновато – Ребекке, Руфи, Дите и Мириам придется жить в одной комнате, нам с Данни спать за прилавком, но как-нибудь разместимся.

«Сладости и табак Логанов» называют в семье «магазином Майкла». Майкл, обладавший самыми большими в семье способностями к математике, вел приходно-расходные книги. Он хорошо разбирался в системе купонов и рационирования, понимал, что такое бартер, и знал, как привлечь покупателей.

Как-то вечером в дверь его комнаты постучалась тетя Роза:

– Майкл, по радио «Хэппидром» передают. Чем ты тут занят? Спускайся вниз.

191

В пору Английской буржуазной революции (XVII в.) «круглоголовыми» называли сторонников Кромвеля, а «кавалерами» – сторонников короля Карла I.