Шпионы - Фрейн Майкл - Страница 16

– А если люк?.. – бормочет он, когда мы шагаем мимо металлической крышки в заклепках, что лежит на земле возле баков для свиней.

Это, конечно, куда более вероятный вариант. Под крышкой может быть спуск в один из тайных подземных ходов, которых в нашей округе полным-полно. В этом случае остается только гадать, где его мать сейчас находится – на поле для гольфа, в заброшенном карьере или на каком-нибудь Богом забытом сельском хуторе, где окна наглухо закрыты ставнями, а вокруг гремят цепями сторожевые псы…

Однако секунду спустя выясняется ее истинное местонахождение, гораздо более прозаичное, чем мы думали. Но куда более удивительное.

Оказывается, она уже у тети Ди.

Мы идем мимо дома тети Кита, дверь вдруг отворяется, и появляется мать Кита с корзинкой в руках. У меня по спине бегут мурашки – как в тот раз, когда мы наткнулись на тайные знаки в ее дневнике. Разве такое возможно?! Мы еще не успели пробежать весь Тупик, а она уже очутилась в торговых рядах! А потом в мгновенье ока; вернулась обратно. Или же нас отбросило назад в прошлое, и последних пятнадцати минут, или около того, как не бывало. И опять тетя Ди, стоя на пороге, смотрит сестре вслед. Мать Кита опять притворяет за собой калитку. Правда, на этот раз она поворачивает не к магазинам, а к дому, но, заметив нас с Китом, останавливается.

– Ну, чем вы тут занимались все утро? – приветливо интересуется она.

Мы дружно шагаем по улице; тетя Ди, помахав нам рукой, скрывается за дверью.

– Играли, – отвечает Кит.

Я по голосу слышу, что он потрясен не меньше моего.

Его мать тоже чует неладное. Она внимательно смотрит на нас.

– О господи, опять у вас обоих какой-то странный вид, – замечает она. – Наверное, происходят некие загадочные события? Что-то такое, во что меня нельзя посвящать?

Мы не отвечаем. Вероятно, можно было просто спросить ее, куда она ходила, но мысль эта, очевидно, не приходит в голову ни Киту, ни мне. Окружающий мир стал похож на сон – знаете, когда кажется, что все это уже было. Или же ее появление из сестриного дома пятнадцать минут назад нам просто-напросто примерещилось…

– Во всяком случае, друзья мои, – продолжает она, – что бы вы там ни задумали, занятие это вам придется отложить, потому что пора обедать.

Что было бы страшнее: жить во сне или в той реальной истории, которая почти вытеснила из нашей памяти все прочие впечатления детства?

Изо дня в день мы сидим в нашем тайнике, во всех подробностях разбираем случившееся и готовимся возобновить слежку. Очень может быть, что тайный ход под люком имеет ответвление, ведущее к дому тети Ди. А еще может быть, что мать Кита знает лазейку из сада Хардиментов, который тянется вдоль Аллеи, и потом, пройдя задами нашего садика и сада Стибринов, выходит на улицу уже через сад покойной мисс Даррант, предварительно выманив нас из укрытия.

Мы поднимаем крышку люка. Внизу действительно виден тайный ход, только шириной он не более одного-двух футов и вонь идет оттуда нестерпимая. В заборе за садом Хардиментов мы находим расшатавшуюся доску и пытаемся ее отогнуть, но образовавшаяся дыра все равно узка, ни Киту, ни мне сквозь нее не протиснуться; вдобавок по ту сторону забора высится пирамида из стеклянных колпаков, которыми прикрывают рассаду.

Выхода нет; остается только следить и ждать, пока мать Кита не появится снова.

Что же мы видим со своей выгодной позиции? Может, нам чудится, что видим, или мы воображаем, что видим, или позже придумываем, что будто бы помним, как видели?

Да-да, видим полицейского. Он медленно катит на велосипеде по улице, то появляясь в прогалах между листьями, то скрываясь из виду… Нет, полицейский был раньше, до начала этой истории… С другой стороны, едва ли он приехал бы до того, как миссис Беррилл заметила незваного чужака… А может, полицейских было два, один раньше, другой позже, но в моей памяти они слились в один образ?

А теперь сквозь пышную листву я вижу дядю Питера; он приехал на побывку и, улыбающийся и счастливый, стоит возле своего дома, окруженный детьми нашего Тупика, и его синюю форму засыпают, словно хлопья снега, розовые лепестки цветущего миндаля. Отчего-то засмущавшись, ребята во все глаза молча смотрят на дядю Питера, исполненные обожания мордахи отражаются в каждой начищенной пуговице его кителя. Вышитый на фуражке орел, увенчанный золотой с алым короной, гордо поднял голову и покровительственно распахнул крылья над Норманом и бедняжкой Эдди, над близняшками Джист, над Роджером и Элизабет Хардимент, над братьями Эйвери и сестрами Беррилл, даже над моим братом Джеффом…

Нет, это тоже было раньше. Наверняка раньше, раз цвел миндаль. И мы с Китом вовсе не наблюдаем происходящее из укрытия, мы там, вместе с ватагой ребят; в золотистом блеске пуговиц наши лица тоже преобразились, под надменным взглядом орла в них проступает гордость…

А может, мы дядю Питера на самом деле не видали, он просто сошел с черно-белой фотографии в серебряной рамке, что стоит на каминной полке у Хейуардов… Но ведь я как сейчас вижу цвета! Более яркого воспоминания не припомню за всю мою долгую жизнь. Синий – цвет формы, розовый – миндальных лепестков, да еще два кроваво-красных бархатистых пятнышка в короне над орлом. И звуки как сейчас слышу! Помню его смех, смех Милли, когда он поднял ее на руки и она потянулась к красивой золотой вышивке на его фуражке…

А теперь ночь, в небе вспыхивают оранжевые сполохи, мужчины в стальных касках снуют среди перепутавшихся шлангов… Но в тот час я стоял на дорожке к калитке, выглядывая из-за отцовской спины, и было это гораздо раньше, перед домом мисс Даррант еще росла ухоженная живая изгородь…

Наконец я с нашего наблюдательного поста явственно, собственными глазами снова вижу мать Кита.

Я сижу в укрытии один. Наверное, Киту пришлось остаться дома, чтобы помочь отцу мастерить пристройку к курятнику. И тут вдруг появляется его мать, аккуратно притворяет за собой садовую калитку и идет по улице неторопливо и уверенно – в точности, как раньше. Мимо «Тревинника» и дома мистера Горта… к тете Ди…

Я открываю журнал наблюдений. «Семнадцать ноль-ноль, – наугад пишу я, поскольку часы вместе с Китом сейчас в курятнике. – Входит в…»

Но она уже опять выходит. Закрывает за собой дверь и идет по дорожке к калитке, только не с корзинкой, а с письмом в руке. Собирается отправить его по просьбе тети Ди.

Я торопливо выкарабкиваюсь из-под кустов, от волнения руки и ноги меня не слушаются. Я, я разгадаю тайну!

Когда наконец я вылезаю на тротуар, мать Кита уже опять свернула за дом Хардиментов и исчезла. Я несусь вслед к углу, с такой скоростью я еще в жизни не бегал.

И опять передо мной лежит прямая как стрела Аллея, она пуста и просматривается насквозь, от баков для свиней на нашем конце и до почтового ящика на противоположном.

На этот раз я не бросаюсь опрометью за матерью Кита, я останавливаюсь и принимаюсь размышлять. У меня ушло не более чем – сколько? – десять секунд, чтобы домчать до угла. Не могла же она за десять секунд добраться до почтового ящика, даже если бежала бегом. И я ни за что не поверю, что за это время она успела открыть крышку люка, не говоря уж о том, чтобы спуститься и закрыть за собой вход в колодец. И, безусловно, не смогла бы протиснуться сквозь дыру в заборе Хардиментов.

Стало быть, она наверняка в одном из домов – больше ей деться некуда. Я делаю еще одну попытку рассуждать здраво: я выбежал из четвертого дома в Тупике, значит, и она вряд ли могла пройти по Аллее больше четырех домов. Я внимательно вглядываюсь в дома по обе стороны Аллеи, медленно прохожу пять-шесть зданий. Мне и самому не ясно, что я там рассчитываю увидеть. Может, в каком-нибудь окне промелькнет она… Или я замечу соглядатая, следящего за всеми прохожими… или спрятанную за дымовой трубой антенну коротковолнового радиопередатчика…

Ничегошеньки. От всех домов веет одинаковой унылой, не сулящей ничего интересного заурядностью. Мать Кита может оказаться в любом.